возможными последствиями. Около пещеры отец снял меня с шеи, я остановился и, расчехлившись, осторожно вытянул ногтями жало, не сдавливая железу с ядом. Все вокруг сильно зудело. Я смирился и, отдавшись боли, заковылял домой, широко разводя колени.
Заходить в пещеру, полную пережаленных сородичей, не хотелось. Между ног нестерпимо чесалось. Я вздохнул и, решившись получить сполна то, что заслужил, смиренно вошел.
Пещера громко и задорно гудела. На большом плоском камне разливалось ароматом внушительное нагромождение сот, а соплеменники потешались друг над другом, показывая пальцами на раздутые места и вспоминая подробности приключения. Некоторые не могли теперь сидеть. При этом, как обычно, все безбожно врали.
Когда я появился, припадая на каждую ногу, морщась от серьезных неудобств в паху и заковылял среди народа, раздался новый взрыв неудержимого веселья. Я мысленно поблагодарил судьбу за то, что тоже оказался ужаленным и в этом не отличался от других.
Многие ели мед огромными кусками, и я серьезно предупредил их не слишком увлекаться, чтобы животы не раздуло. И на этот раз ко мне прислушались.
Воодушевившись удачей, я решил запастись еще и горным луком. Он рос густо повсюду, хотя и был мелким. Я натаскал в пещеру его огромное количество: зимой пригодится. На этот раз народ не пожелал мириться с противным запахом, и меня заставили убрать луковые запасы подальше.
Вспоминая про хлеб, я везде искал пшеницу, но подходящите колоски нигде не росли. Часто воображая, как я буду одаривать народ технической цивилизацией, в голове сложилось то, что предстояло найти для реализации самых важных вещей. Но для пороха не находилась сера. Даже сделать колесо оказывалось невозможным: чтобы согнуть обод из дерева, его нужно распаривать и вкладывать в формы, а потом обивать железом чтобы колесо не разлетелось о камни. Но распаривать было не в чем. Все мечты, как только начинал всерьез о них задумываться, оказывалось очень непросто реализовать. У меня были воплощения в восокотехнологичных обществах и там я бывал хорошим специалистом, но все практические знания тех эпох для реализации требовали высоко развитых технологий. Знания программиста, физики вакуума или нейроимплантов были сейчас совершенно бесполезны.
Выпал первый снег и почти сразу растаял, но у всех включилась сонная апатия. Может быть мы впадаем в зимнюю спячку?
Три самки ходили с большими животами, в том числе моя мать. Участились мелкие ссоры, но как только доходило до драки, вмешивался отец и своей неизменной двойной затрещиной моментально стирал причину ссоры в головах зачинщиков. Он это делал не для того, чтобы обеспечивать порядок, а просто драки бросали вызов его приоритету агрессивных действий.
Мои зубы росли как у крокодила, и я оставил мать в покое, довольствуясь взрослой едой со всеми у костра.
На охоту народ вообще перестал выходить, а многие повадились отлучаться в гости по соседним пещерам. К нам тоже заглядывали соседи, и это скрашивало тоскливое безделье. Начали больше заготавливать сухих веток и собрали кучи метательных камней. Как мне объяснили, чтобы отпугивать волков. А это означало, что я уже сам не смогу выйти в то время, как голодные твари рыщут вокруг.
Мои сородичи перестали купаться в речке и в пещере стояла вонь, которая била в нос всякий раз, когда я возвращался со свежего воздуха. Да еще у всех в шерсти водились блохи. Они умели кусаться без боли и почти не мешали. Но иногда их беготня по телу становилась невыносимой как китайская пытка капанием на голову. Характерными сценками семейных идиллий было копание в шерсти друг у друга.
Мне снились чудесные сны. Мозг, загруженый дневными впечатлениями, проигрывал самое важное, но при этом вытаскивал из моей вековой суперпамяти то, что подходило по смыслу и возникали невероятно причудливые и впечатляющие сюжеты. Проснувшись потрясенный, я осмысливал впечатления, связывающие мою пещерную действительность с тем, что я приобрел в прошлых воплощениях с совершенно неожиданной стороны.
Мой не по возрасту быстро развивающийся мозг стимулировал развитие тела. Внешне я уже походил на трехлетнего, а координация и мышечная сила соответствовала шестилетнему.
Из ивовых лоз я сплел корзинки, куда можно было набирать камни. Потом носил их на плечах, приседал и бегал с ними. Горизонтальная ветка дуба, растущего недалеко от пещеры, стала моим турником. Я подвесил на сушеных скрученных кишках бревно и обернул его плетеной травой, чтобы отрабатывать удары, что вызвало по началу острый интерес у подростков. Но из-за холодов мало у кого появлялось желание наблюдать за мной. Несколько беззлобных шуток у вечернего костра, и племя в очередной раз свыклось с моими новыми чудачествами.
Я усиленно тренировал свое тело и все время подумывал о подходящем оружии. Во многих прежних воплощениях я бывал хорошим воином, а в одном - даже очень продвинутым мастером. Но хотя я понимал дух боя и знал технику выполнения огромного числа приемов, моему телу еще предстояло воплотить все это в рефлексах. Некоторые вещи я отрабатывал на подростках, пока те не стали избегать открытых стычек со мной. Они на лету схватывали отдельные мои приемы, но общего духа ведения боя у них не было, и все приемы на деле у них оказывались не связанными и почти бесполезными.
Иногда даже отец и многие взрослые самцы с любопытством следили за моими боями. Я легко валил одиннадцатилетних. Конечно, мой относительный вес был смешон, и для победы мне приходилось использовать массу противника, выводя его из равновесия.
Я слишком хорошо понимал важность своей физической формы и намеревался в короткий срок стать опаснее любого зверя.
Народ довольно тщательно готовился к зиме и это заставляло меня думать о том, какие реальные опасности предстоит пережить. Входное отверстие в пещере в месте, не занятым костром, предельно сузили, укрепив по бокам бревна, под руками были кучи метательных камней и ближайщие ниши полные дров. На ночь выход закрывался тяжеленным бревном и мочиться позволялось в глубокой темноте дальних ходов.
Костер горел недалеко от входа и рядом, как всегда, сидело несколько сородичей, подкладывая ветки. Теплый сквозняк, зарождающийся в таинственных глубинах пещеры, относил дым к выходу, но изредка ветер снаружи преобладал и тогда дым на короткое время вызывал злобное ворчание и кашель.
Одно из неписаных правил племени заключалось в том, что те, кто озаботились в очередной раз возиться с костром, засидевшись допоздна, должны были сохранять его до следующего утра. А это требовало определенной ловкости и осторожности. Хотя у нас шерсть растет довольно плотно, но почти у всех мужчин были опалены лапы.
Однажды оставленная в камнях куча горящих углей прогорела слишком быстро, и утром проснувшиеся дежурные не смогули раздуть пламя. Двое еще совсем молодых самцов, по-детски переругиваясь, принялись готовить деревяшки для получения огня. Я удивился незначительности проблемы.
- Гизак! Я схожу к соседям за огнем!
- Нет!
- Почему?
- Попросят много сушеного мяса и фруктов.
Ну что ж, инетерсно будет посмотреть на процесс. Это оказалось не так уж сложно.
Разогрев деревяшки в еще не остывшей золе, подростки начали втирать меньшую в большую со страшным усердием, постоянно меняясь. Прошло всего несколько минут и в заранее проделанном углублении, куда вложили пучок сухого мха, появился дым и мох вспыхнул. Втиральщик, который добился этого, обрадовано заорал и в щенячьем восторге пнул напарника под зад. Тот чисто по-дружески, со всей силы, ответил по плечу, и деревяшка с огнем вылетела из лап. Под злорадный гогот наблюдателей они принялись готовиться к новому заходу, для чего нужно было сначала восстановить силы.
Когда снег лег основательно, в пещере стало тоскливо как на подводной лодке. Многие занимались тем, что обрабатывали все новые и новые камни для своего оружия, общие игры стали более жестокими, что и подогревало некоторый интерес. В дальних ответвлениях пещеры уединялись парочки, тоже в основном для развлечения. К моей некоторой печали Шида нисколько не отставала от других и время от времени пропадала то с одним, то с другим молодым самцом. Она пользовалась определенной привилегией и всегда сама выбирала партнера. На меня она вообще не смотрела, так и затаив обиду.
Однажды у вечернего костра, после попыток поддержать ленивый треп выяснилось, что сегодняшних событий явно для этого не хватает. Старые же истории так поистрепались, что вызывали неудержимое зевание, что было сигналом заткнуть пасть говорившему.
В гнетущей тищине лишь потрескивали ветки в огне, кто-то лениво пукал, какой-то ребенок было заплакал и тут же смолк, получив оплеуху от матери.
Мурак слегка поерзал, - это значило, что он намерен расшевелить народ своим словом, и поднял свои горильи лапы, а это значило, что слово пошло и остановить его уже безнаказанно невозможно. Пока рассказчик в силах держать лапы, он имеет право говорить.
- Еще когда я был молод, - начал он и кто-то мучительно вздохнул, удерживая зевок от узнавания старой истории, - то каждой весной, в Ночь Луны я-а-а-а…
- Кто еще хочет есть?! - рявкнул Гизак во внезапном приступе заботы о племени, с непринужденной ловкостью всовывая Мураку в пасть сушеную лягушку.
Пасть с хрустом сомкнулась, сокрушая тростиночки лягушачьих костей, Мурак прикрыл глаз от удовольствия, и его лапы бессильно опустились.
- Ловко ты его остановил! - риторически воскликнул музыкант Шекил, исполняющий так же обязанности законника племени.
Перебить рассказ - серьезный проступок, безоговорочно осуждаемый всеми. Но Гизак изобразил невиновность на морде.
- Пусть Мурак сам скажет, я остановил его или я накормил его?
Я мысленно зааплодировал неожиданной находчивости отца.
Мурак шесть секунд дожевывал лягушку, соображая.
- Накормил, - вынужден был он признать и облизнулся, - но... и остановил тоже…
- Мурак! - мой отец был не на шутку возмущен, - разве ты не сам выбрал: или продолжать говорить или есть лягушку??
- Сам, - Мурак наморщил лоб, - но теперь я уже не помню, какое слово хотел сказать…
- Может теперь ты сам что-нибудь расскажешь? - компромиссно предложил Гизаку Шекил, - Или, - он решился на иронический ход на грани дипломатии, - за тебя скажет Трепло Туюм?
Многие одобрительно заржали, а Гизак добродушно оскалился, повернулся ко мне и поднес, как бывало раньше, свой палец к моему носу. Сработал хорошо укрепленный рефлекс, и я машинально выдал увесистую версию сокрушительной ругани.
Многие женщины и подростки втянули головы в плечи потому, что такая ругань была привилегией достаточно сильных. Мужчины на секунду онемели, но когда Гизак добро осклабился, заржали в диком восторге.
Тогда я заерзал и поднял лапы.
- Я сейчас расскажу одну историю, которая еще не случилась.
Никто никогда не слышал историю, которая еще не случилась. Все затихли, раскрыв пасти.
- В огромной пещере около огромной реки жило очень многочисленное племя. У них был вождь. Его звали Одиссей.
Я самобытно упростил свой рассказ в расчете на восприятие сородичей, и они внимали как дети. Через пятнадцать минут у меня устали лапы и мне позволили их
