разрешаемой им, но так и не поддавшейся разрешению проблемы. Что касается Хайдеггера, то причиной сложности и многофункциональности его терминологии, о которую каждый раз спотыкается наше понимание того, что он хотел выразить, скорее всего, является то, уже не раз нами отмеченное обстоятельство, что в его фундаментальной онтологии отсутствует основополагающее понятие интеллектуальной новизны в виде идеи. А без этого понятия трудно выразить саму сердцевину метафизики. Так же, наверное, было бы трудно выразить и изложить основы биологии без понятия клетки и элементов ее составляющих. Но это, скорее всего, свидетельствует о сложности и запутанности самой проблемы Бытия и сущего.
Гениальность же Хайдеггера в той прозорливости, с которой он увидел – как в телескоп, – что суть всех проблем, которыми опутана и окутана метафизика, надо искать в далеких временах ее зарождения. (Так, наверное, Хаббл по «красному смещению» «увидел» в свой телескоп разбегание галактик из Большого Взрыва). Но родовая травма метафизики, хотя и была великолепным образом продиагностирована Хайдеггером, но она так и не была им излечена, несмотря на обилие предпосылок к этому. Но эта «предпосылочность», к сожалению, открывается нашим глазам только тогда, когда мы поднимаемся на другой уровень понимания той же проблемы. Так, только поднимаясь в стратосферу, мы можем увидеть и континенты, и моря, и округлость Земли, чего мы никак не увидим, находясь на ее поверхности.
Так вот, для того чтобы понять, откуда берут свое начало как тавтологичность, так и сложность терминологии Хайдеггера, попытаемся – в качестве примера – разобраться с понятиями, группирующимися вокруг одного из основных терминов его метафизики, каковым является термин «присутствие». Вот те понятия, которые он формирует на базе как этого термина, так и терминов с ним сопряженных, и посредством которых пытается изложить свое (и древнегреческое) представление о бытии: «допущение присутствия», «впускание присутствия», «выход присутствия из потаенности», «присутствие присутствующего», «открытие потаенности», «прибытие сути», «стояние в просвете бытия» и т. д. Да, действительно, присутствие (Anwesen) понимается Хайдеггером как прибытие сути и как выход сущего в не-потаенность. Но совсем непонятны как механизмы подобного «прибытия» и «выхода», так и сущности таких терминов как «суть», «не-потаенность» и т. д. А именно:
- что из себя представляет «суть» сама по себе, в чем она заключается, как формируется и каким образом «прилепляется» то ли к бытию, то ли к сущему. (Напомним: общепринятые выражения – суть бытия, сущность сущего и т. д.);
- что собой представляет тот объект, к которому прибывает «суть» и во что он превращается, приняв ее к себе (в себя);
- претерпевает ли сущее какие-либо трансформации, выходя из потаенности в непотаенность;
- в чем сущность непотаенности, из какого состояния она возникает, и в какое прибывает;
- почему сущее, ранее бывшее в потаенности, вдруг решило выйти из нее в непотаенность, что вынуждает его сделать столь решительный шаг.
Скажем сразу: ни на один из этих вопросов у Хайдеггера нет удовлетворительного ответа, что совсем не удивительно. Потому что в его фундаментальной онтологии, как мы уже указывали, нет стержневого понятия, понятия идеи как комплекса взаимосвязанных в единое целое сущих, одним из компонентов которого (комплекса) есть внове образуемое нами искомое сущее, являющееся основным фигурантом не только самой метафизики, но и нашей человеческой – да и Природной тоже – жизнедеятельности. А если нет понятия идеи, – возникновение и раскрытие смысла которой (в нашем интеллекте) есть Бытие – то и неоткуда было взяться сопряженному с ним понятию о методологии (и технологии) возникновения сущего. Именно отсюда, из этого метафизического провала порою проистекает вся та невнятность, расплывчатость, неопределенность и многозначность хайдеггеровской терминологии. То, о чем у нас самих нет четкого представления, не может быть выражено в терминах и понятиях адекватно всеми понимаемых. А вопрос Бытия и сущего невозможно изложить, минуя понятие идеи и методологии возникновения нового сущего, сущего искомого. В таком случае непонятной становится роль полученного по образцу искомого сущего подручного средства. А ведь только при непосредственном участии последнего может быть произведена Продукция ранее затребованного вида. (Более подробно обо всем этом в разделах Части 111).
Это только сейчас, то есть только после того, как мы раскрыли структурно-функциональный состав идеи и обнаружили методологию возникновения сущего, нам стали более или менее ясными приведенные выше хайдеггеровские понятия и выражения. Вернее было бы сказать, что именно должно было бы скрываться за этими так и не расшифрованными словосочетаниями. А именно: за понятием «допущение присутствия» должно скрываться возникновение идеи, которое – как нечто неизбежное, являясь «чистым» Бытием допускает саму возможность явиться присутствующему, то есть тому сущему, которое в последующем будет обнаружено и сформировано в результате развертывания смысла идеи. Без явления идеи никакого «допущения» не может быть, поскольку нечего будет допускать. Возникновение сущего не может быть осуществлено без предварительного явления идеи, которая генетически предшествует появлению искомого сущего. Допускается только то, что уже содержится, – хотя и в скрытом виде, – в идее. Иначе говоря, в Бытии как возникновении идеи скрыта сама возможность явления искомого сущего.
Далее, другое словосочетание: «выход присутствия из потаенности». Оно должно означать процесс развертывания смысла новой идеи и обнаружения среди явленного нам комплекса сущих того искомого сущего, которое нам необходимо будет сформировать и наделить сущностью (то есть сущностным свойством). (Так мы формируем из известняка и других материалов кусочек мела, причем формируем его таким образом, чтобы он обладал сущностным свойством мелкодисперсно крошиться и оставлять видимый зрением след на доске). Именно на данном этапе «выхода присутствия из потаенности» на сцену нашего сознания выступают сущие, которые как актеры, взаимодействуя между собой посредством своих свойств, проявляют вид и сущность главного действующего лица – искомого сущего (подручного средства). Поскольку последнему предуготована идеей главная роль – исполнять возложенную на него (смыслом идеи) функцию производства Продукции нового вида.
Далее, за «открытием потаенности», скорее всего, скрывается то, что в философии было названо интуицией, инсайтом, озарением, потому что только в этих актах нечто «потаенное» открывается нам в своем «непотаенном виде.
Далее, «стояние в просвете бытия» означает не что иное, как процесс созерцания внове явленной нам идеи, в ходе которого мы испытываем и удовольствие от интеллектуального понимания смысла идеи и удивления от самой его новизны.
Как видим, в данном ключе можно было бы, наверное, разобрать и другие не совсем нам понятные термины Хайдеггера.
6.8. Двойственный характер идей. Гуманитарное и точное знание: критерий разделения. Может ли метафизика стать точной дисциплиной?
После всего того что нами было изложено в предыдущем разделе, и особенно во втором пункте, целесообразным было бы более подробно остановиться на двойственном характере идей и вытекающей отсюда разделенности знания на точное (научное и техническое) и гуманитарное. Это позволит нам не только под другим углом увидеть проблему соотношения характера идей и разделенности знания, но и понять, почему первое из них способно к эволюции и прогрессу во времени, то есть к накоплению новизны, а второе – нет.
Но начнем мы со следующего. Имея в виду весь ход развития метафизики, изложенный в работах Хайдеггера, следует заметить, что не только индивидуальный разум способен заблуждаться, но на это – и даже в большей степени – способен так называемый коллективный разум: он инерционен, консервативен, неповоротлив, склонен к забвению и искажению знания добытого отдельными индивидуумами. И время от времени эти искажения, забвения, заблуждения необходимо исправлять, что и было продемонстрировано и Декартом, и Ницше, и Хайдеггером, и многими другими мыслителями. Можно сказать и более того: каждый новый мыслитель только тем и занимается, что переиначивает нечто ранее уже созданное на новый лад, то есть, рассматривая его через призму собственного взгляда на ту или иную проблему.
Так вот, казалось бы, коллективный разум должен накоплять, концентрировать прежде добытое знание, и далее, базируясь на этом «концентрате», развивать и поднимать наше познание на новую ступень. Ан нет, все наоборот: он рассеивает его во времени, теряет, забывает и т. д. Так может быть в таком случае, то есть в случае гуманитарного знания, никакого коллективного разума нет вовсе, и каждый индивид, начиная с «нуля», взваливает на себя ту ношу, которую он способен вынести, после чего следующие поколения индивидуумов в меру своих способностей и в меру своих сил, изменяя его, подхватывает оставленное прежним поколением и несет его до следующей черты, непременным образом что-то теряя, что-то забывая, порою и искажая – невольным образом – ранее добытое знание. Наглядный пример тому – метафизика, деконструированная Хайдеггером.
Спрашивается тогда, почему в одних дисциплинах (физика, биология, астрофизика и т. д.) есть прогресс, а в других (искусства, нравственность, история, метафизика и т. д.) его нет. А точнее, есть определенного рода развитие, но нет прогресса, то есть, нет развития, постепенно и последовательно опирающегося на ступени предыдущего уровня. Так в искусстве есть развитие, то есть, есть разветвление (ризома) направлений – импрессионизм, абстракционизм, конструктивизм, сюрреализм и т. д., – но можно ли сказать, что эти направления опирались в своем развитии на классицизм или академизм? Конечно же, нет. Они – самостоятельные направления (или центры). Так может быть все-таки причиной того, что одни дисциплины прогрессируют в своем развитии, а другие – нет, является характер идей и тех сущих, которыми оперируют данные дисциплины.
А, как нам известно, все идеи мы можем разделить на две большие категории. К первой из них мы отнесли те идеи, которые оперируют однозначно понимаемыми сущими, то есть теми сущими, которые не допускают многозначного толкования. А не допускают они этой многозначности только потому, что понимание этих сущих максимально приближено к тому, что мы имеем в реальности. Так, например, с открытием клеточной структуры живой материи биология оперирует понятиями клетки, ядра, митохондрии, гена, ДНК и т. д. Однозначности этих понятий способствует сама наблюдаемая реальность существования этих объектов, которая не допускает какого-либо другого толкования. Точно так же и в физике, где понятия атома, электрона, ядра и тех сил, которые между ними наличествуют, не допускают многозначности интерпретации, поскольку сама реальность, – экспериментально и
