отношении, даже к таким забывшимся, легкомысленным гражданкам. И если ты, заявишь, что не видишь тут никакой связи, то я тебе на неё укажу в лице той гражданки, которая почему-то меня не считает теперь человеком посторонним, а я теперь для неё, как свидетель, часть того события, поставившего крест на её репутации здравомыслящего человека, за кого она себя всегда считала до этого случая, встречи с тобой, ни в то время, ни в том месте.
На что у Макса нашёлся бы очень резонный контраргумент: «А вот с этого места попрошу поподробней. Я должен зафиксировать это интересное для многих время, которое настаёт не в том месте». До которого он всё равно дойдёт в своё время, а сейчас для всего этого. не время и не место (во какая тут получается циклическая, рекурсивная белиберда). А сейчас Макс перебивает на этом полу замахе на слово Мафи тем, что вскидывает руку, на которой надет хронограф, многозначительно так на него смотрит, при этом сверяясь по нему с дверью зубного врача. И так как с закрытой дверью сложно сверять своё и чужое время, то он подходит к двери, и к вбиванию Мафи в холодный озноб, без стука и с размаху открывает двери, и …там он, вот же неожиданность какая(!), наталкивается на сидящую на стуле за рабочим столом врача, а точнее врачиху.
Которая со сложным выражением лица, в котором по мнению Мафи присутствовала её некоторая растерянность при виде вот такого, необъяснимого с логической точки зрения поступка отчаяния этого человека, – в его благополучном виде нет ни единого признака приступов зубной боли, кто единственная может позволить открыть дверь в её кабинет так бесцеремонно (а к ней даже прокуроры и судьи не смеют так вольготно заходить и всегда предварительно интересуются, а не побеспокоят ли они её они своим ничтожным в ваших глазах присутствием), – и раздражённость на такую непредупредительную бесцеремонность человека с другой стороны двери, – и как жалко-больно в последствии ему придётся расставаться с иллюзиями, – и заодно с другой стороны бор-машинки, грозно так посмотрела из-под своих очков на Макса, и сразу выразила вопросительное неудовольствие: «Типа, что всё это значит?». А так как она сама привыкла всё решать за саму себя и за нерешительных людей, кто в основном и оказывается в её рабочем кабинете, то она уже сама знает ответ на этот свой спонтанно возникший вопрос. И звучит он так. – Нарываетесь. Единственно, как я могу интерпретировать этот ваш самонадеянный поступок.
Ну а так как Зинаида Рамовна, как все знали под этим именем этого зубного врача, и её очень сильно, до трепета в душе уважали за властный характер, который она реализовывала с помощью своей бор-машинки, – многие слышали, как она своим жутким голосом вгоняет в прострацию не доверяющих современной анестезии пациентов: «Рот закрой!», – к тому же человек не без своей вежливости и вот таких примеров воспитания, то она крайне деликатно спросила у Макса, так бесцеремонно в её очки заглядывающего: «У вас на какое время назначено?».
– Щас посмотрю. – С явным вызовом в сторону местной забюрокраченности, которой нет места там, где правила жизни определяют капиталистические отношения, – деньги-товар-деньги, – говорит Макс, обращаясь за ответом не в сторону талончика, а в сторону своих часов. С которыми он и сверяет это обозначенное Зинаидой Рамовной время, и даёт, бл*ь, вот такой ответ. – На ваше время у нас тут назначено. – И с такой дерзостью, и с разумной несопоставимостью для Зинаиды Рамовны это прозвучало, что она в первый раз жизни может быть растерялась, икнув ещё при этом, и согласилась с озвученным фактом этого точно опасного типа, даже если ты находишься со стороны бор-машинки.
– Тогда милости прошу. – Правда ответ Зинаиды Рамовны включал в себя больной аспект дальнейшего разговора возможно и по душам с этим, столь самонадеянным человеком. На кого Зинаида Рамовна с такой сердечной предрасположенностью сейчас смотрит, что уже Максу начинает, не то чтобы икаться, а у него начинает першить в горле и создаётся такое впечатление, что у него опять там застрял какой-то комок. Отчего Макс даже про себя разнервничался, прокричавшись. – Да что это за ерунда со мной творится в последнее время. Какая-то удивительная реакция на нервную подоплёку и несогласие. – Но такая внутренняя попытка прочистить горло не увенчалась успехом и Макс вынужден смириться с таким положением дел. Над которым он всё же посмеивается.
– Сяду в кресло и прежде всего попрошу её заняться с этой комковой проблемой. – Вот такое надумал Макс, к жёсткому удивлению и потрясыванию рук Зинаиды Рамовны, уступающий место другому человеку на кресле зубного врача, а Зинаиде Рамовне больше по нраву звание стоматолога, в нём есть что-то такое, что пробирает до мурашек любого человека, в чём-в чём не сомневающегося в своей жизни, так это в том, что и ему когда-то придётся занять это место. Так что зарекаться в этом деле не стоит, даже ограничив себя в поедании конфет, и лучше быть всегда предупредительно вежливым с людьми этой, в чём-то жестокой профессии.
Ну а Зинаида Рамовна уже настроилась поработать над внешними и внутренними проблемами именно этого, так себя самоотверженно ведущего человека, который, быть такого не может, что не имеет в своих зубах ни одной точечки кариеса, и она, вдруг в себе ощутив желание безвозмездно помочь оступившемуся человеку, в ком она увидела Макса, и кто, как и всякий падший человек, не может этого осознать, решает, что сейчас самое время, – которое она выделит из своего загруженного графика, – чтобы оказать эту помощь ближнему своему.
– А как же вы? – интересуется у Макса Зинаида Рамовна.
– Мне пока что не надо. У меня здоровые зубы. – Говорит столь удивительные вещи Макс для Зинаиды Рамовны, никогда за всё время своей практики не встречавшей такого феномена, полностью здоровые зубы и прикус правильный у её пациента, что она своим ушам и глазам в первую очередь поверить не может.
– Я рада за вас и за ваш взгляд на эту человеческую проблему, правда, взглядом дилетанта. О чём вы, я надеюсь, не будете спорить. Как и о том, что взгляд специалиста куда как практичней и верней. – Уж очень вежливо подходит к этому общению Зинаида Рамовна, что Макс, интуитивно чувствующий своими поджилками, что такие разговоры врачами-стоматологами просто так не ведутся, в себе настораживается, подозревая и даже видя то самое место в её кабинете, куда может завести эта их беседа, если он не будет осмотрителен и осторожен.
Так что он с задержкой согласился с этим утверждением Зинаиды Рамовны, с помощью которого она ловко подвела Макса к тому, отчего он отказаться уже не смог.
– Хотя, может быть, вы тот самый уникум, чьи методики по сохранению в девственной чистоте и здоровье зубов, могут стать для нас, стоматологов, в будущем большой проблемой. Так что я просто обязана познакомиться с вашей ротовой полостью. Если вы, конечно, не хотите взять назад ваши слова. – Вот как ловко всё обозначила Зинаида Рамовна, что Максу и не отвертеться от этого его приглашения. Но он так легко не сдастся.
– Я бы с большим удовольствием принял ваше приглашение, – говорит Макс, кивая в сторону Мафи, – но мой друг нуждается в первоочередной, экстренной помощи. – Да вот только так думает один только Макс. Тогда как Мафи, что за предательская личность, не видит в себе сейчас оснований так спешить. И он совсем не прочь подождать и уступить своё место Максу, как они, если он не забыл, об этом договорились, когда сюда собирались.
– Я подожду, ради будущих поколений. – Вот такую насмешку заявляет Мафи, прямо корёжа слух Макса этим своим отступничеством и сдачей его в руки этого стоматолога.
– Да как же?! – только и может Макс, как в немом укоре в сторону Мафи чуть ли не отчаяться в своём товариществе. О чём бы он сейчас высказался, да вот только Зинаида Рамовна поторапливает Макса уж очень обидными предположениями.
– Вы не пугайтесь. Больно не будет. Тем более у вас нет для этого оснований. У вас ведь все зубы здоровые. – Говорит всё это Зинаида Рамовна, своими словами и самой собой, подошедшей к Максу, преграждая ему всякий путь к отступлению. И Максу ничего не остаётся делать, как забраться на место пациента за рабочим местом стоматолога, и тут же начать себя чувствовать не то что не комфортно, а прямо каким-то подопытным кроликом. При этом, пока у него есть время о себе подумать, которое всегда дают зубные врачи своим пациентам, Макса одолели ассоциативные мысли о схожести этого места с кушеткой психоаналитика, куда он помещает своего пациента, чтобы им обоим было легче вытаскивать на свет все откровения этого, заплутавшего в себе человека.
Где психически неуравновешенный человек таким своим помещением в душевную обстановку, как бы убаюкивается в себе и ему становится интересно услаждать слух постороннего человека своим пахабством мысли и жлобством. Тогда как психоаналитик всё это слушает без привязки к личности, как художественный роман, и оттого ему или ей, так не сжимается в кулаках и в зубах не скребется от неприятия всего этого паскудства.
А вот на кушетке в зубном кабинете, другими способами выявляют твоё настоящее значение, и кто ты после этого есть. Здесь тебя за живое берут не мягким, проникновенным словом, а тут под видом борьбы с каким-то кариесом, используют жёсткие инструменты для извлечения из тебя всей правды матки. И тут хочешь, не хочешь, а всё как есть скажешь, не смея врать.
В чём сам пациент сразу же убеждается, если не верно отвечает на провокационно заданный вопрос зубного врача: «Вам не больно?».
– И каких ответов она пожелает от меня знать? – задаётся этим первичным вопросом Макс, глядя на себя распростёртого на кушетке, где его взгляд плавно перетекает до стоящей рядом с кушеткой металлической этажерки, чья верхняя часть предусмотрительно накрыта белым покрывалом. И Макс прекрасно догадывается о том, для его это сделано. – Уж точно не для того, чтобы поддерживать стерильность и частоту спрятанных там инструментов по аннигиляции пациентов. А для того, чтобы они раньше времени, до анестезии, в себе не рехнулись и как результат, не попытались устроить здесь переполох со своим побегом из рук этого живодёра и садиста в одном лице, стоматолога. А по-другому и не объяснишь использование таких жутких инструментов. – На этом решении, глядя в сторону этих зловещих инструментов, задачей которых является сделать из тебя человеком покладистого и честного нрава, Макс попытался сделать попытку своего отвода, да вот только он своих ног не почувствовал, зато почувствовал на себе крепкий такой взгляд Зинаиды Рамовны, зачем-то снявшей свои роговые очки. Которые она определённо по мнению Макса сделала из рогов своего бесследно исчезнувшего в метриках книг мужа.
И Макс подспудно чувствуя, что ему уже никуда не деваться из рук Зинаиды Рамовны, возможно через свои снятые очки намекающая ему на то, что её труды в его сторону не пропадут даром, берёт и интересуется у Зинаиды Рамовны насчёт очков.
– А вы зачем очки сняли? – спрашивает Макс.
– Значит, вы заметили. – Со странной и само собой нехорошей улыбкой глядя на Макса, говорит Зинаида Рамовна. – Это чтобы лучше
