Виктор КОРОЛЕВ
ЗА КУЛИСАМИ Первой мировой Картины 19-20
ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ
Италия: «Сколько можно терпеть?»
«Италия являлась членом Тройственного союза, но она скорее была запутана в нём, чем связана им. Если говорить о настроениях, то существовало явное различие между политическими лидерами и народом. Один известный итальянский государственный деятель считал, что люди могут быть патриотичными, но всё равно нуждаются в том, чтобы другие думали за них. Однако факт остаётся фактом: войны никто не хотел. Третьего августа 1914 года Италия официально объявила о своей решимости сохранять нейтралитет. А годом раньше уведомила Австро-Венгрию, что если последняя объявит войну Сербии, Италия не станет считать себя обязанной защищать её…
Как только в Европе начались боевые действия, Америка направила в Италию своих военных корреспондентов. Часть из них занималась не только журналистскими делами, но и собирала закрытую информацию, подкупала политиков, выискивая среди них приверженцев войны».
Томас Нельсон Пейдж «Италия и мировая война»
Картина 19-я
«Джульетта» объявляет войну
Действующие лица:
Анжелика Балабанова (1877–1965) – видная русская революционерка, секретарь Коминтерна. Одна из основателей Итальянской социалистической партии.
Бенито Муссолини (1883–1945) – политический и государственный деятель, премьер-министр Италии в 1922–1943 годах, вождь (дуче) Национальной фашистской партии.
Место действия – Швейцария.
Время действия – 1904–1915 годы.
Автор (из-за кулис): Известная социалистка Анжелика Балабанова в своих мемуарах писала о своём знакомстве с Бенито Муссолини. Они встречались десять лет. Её даже потом станут называть «русской женой дуче». А в тот день Балабанова была главным докладчиком на митинге в честь 33-й годовщины Парижской коммуны. С первых минут заметила, что её внимание отвлекает одна странная фигура.
ЭТОГО молодого невысокого человека Анжелика никогда раньше не видела. Его горящие глаза притягивали, а неряшливая грязная одежда отталкивала. Он выглядел очень жалким. Массивная челюсть, горечь и беспокойство в чёрных глазах выдавали парня с головой: это очень неуверенный в себе и исключительно робкий человек.
Когда митинг закончился, Анжелика спросила кого-то:
– Не знаете, кто этот молодой человек?
– Это безработный, на родине был, кажется, школьным учителем, сейчас скрывается от военной службы. Спит под мостом, голодает. Утверждает, что он социалист, но, похоже, ничего не знает о социализме. Сильно нуждается.
Анжелику почему-то очень задело положение этого молодого человека, и она подошла к нему, когда тот сидел в одиночестве в задней части зала.
– Товарищ, могу я что-нибудь для вас сделать? – спросила Балабанова. – Я слышала, что у вас нет работы.
Он ответил каким-то истеричным голосом, не поднимая глаз.
– Для меня ничего нельзя сделать. Я болен, мне не на что жить!
Потом, помолчав, продолжил уже тише:
– Мне просто не везет. Несколько недель назад я мог заработать пятьдесят франков, но пришлось отказаться от них. Издатель в Милане предложил пятьдесят франков за перевод брошюры Каутского «Грядущая революция». Но я знаю всего лишь несколько слов на немецком.
– Но я знаю немецкий. И буду рада помочь вам, – сказала Анжелика.
– Вы будете мне помогать? – его голос снова приобрел истерические ноты. – С чего это вдруг?
– Почему бы и нет? Я социалистка. Так случилось, что я выросла в привилегированных условиях и имела возможности, которых вы были лишены. Безусловно, мой долг возместить…
Он был слишком слаб, чтобы противиться этому предложению, и всё же было очевидно, что он презирает себя за то, что поддался на него. Она протянула ему руку и спросила:
– Как вас зовут, товарищ?
– Бенито Муссолини, – ответил он слабым голосом.
…Долгие десять лет Бенито был для Анжелики, наверное, самым близким человеком. Позже она напишет в мемуарах: «Даже представить себе не могла, что отчасти благодаря моей помощи и сочувствию жалкий бродяга встанет во главе движения, которому я отдала свою жизнь, и что он окажется виновным в самом позорном предательстве нашего времени».
Вот он, нервный двадцатилетний юнец – пиджак на голое тело, грязное полотенце вокруг шеи, потерянный бомжеватый взгляд. Вы смогли бы разглядеть в этом типе будущего лидера солнечной Италии? В своих воспоминаниях Анжелика Балабанова будет говорить об этом человеке с неизменным презрением, называть его станет исключительно на «вы». Хотя в жизни чаще было, конечно, «мы» и «ты».
«Когда мы вместе работали над переводом брошюры, я видела, как много такая работа значит для него, как она стимулирует его амбиции. Он и сам не стеснялся признать, что презирает физический труд», – писала она.
А его внутри раздирали нехилые противоречия. Так, великовозрастному бамбино не очень нравилось, когда его называли уменьшительно-ласкательно Бенито. А до Большого Бена он явно не дотягивал: всего на полголовы выше Анжелики. Фривольно-одесский вариант – Беня – этому уклонисту от армии был вообще непонятен.
Можно и просто Бен, но это как-то по-пролетарски, а он всё-таки сын учительницы, сам пытался в школе работать. И родился не в Риме, где тысячи рабов испокон веков ублажали недобитую знать, а в самой революционной части Италии, где каждый второй – анархист.
– Мир просто несправедлив ко мне, – сказал уклонист в первый же день, когда Балабанова вела его, как маленького, в муниципальную баню. – Ничего, мне недолго ходить униженным и оскорблённым. Очень скоро мои идеи выстрелят!
Пока никаких идей у подшефного не наблюдалось. И Анжелика быстро почувствовала его дикую нетерпимость к любому давлению.
– Товарищ! Я ведь помочь хочу, я скорее коллега, чем учитель!
– Не называйте меня «товарищ»! И я сам учитель! – взъярился молодой человек.
Вчера он получил пятьдесят франков за перевод брошюры, и сегодня уже считал позволительным повышать на Балабанову голос.
Бен менялся буквально на глазах. Прочитав «Манифест коммунистической партии», потащил Анжелику в пивной зал, где по вечерам собирались мужчины, с удовольствием выясняющие, кто кого из политиков больше уважает. Это место притягивало Муссолини. Он с наслаждением слушал. А через полчаса ввязался в спор, да так яростно, так энергично стал что-то доказывать какому-то интеллигенту с профессорской бородкой, что дело чуть не дошло до драки. По дороге домой она пыталась успокоить молодого спорщика.
– Да ладно! – рассмеялся Бен. – Я просто оттачиваю голос. Но этого бородатого философа я срезал, будет знать!
Кстати, позже и сам стал считать себя философом. Услышав про Гегеля, заинтересовался им:
– О, вот это интересно! Правильно он говорит, что мир делится на две части: Я и не-Я!
Книги по марксизму, которые Анжелика приносила, перестали его интересовать.
– Недостаточно быть бунтарём! – пыталась убедить она. – Невозможно уничтожить несправедливость, просто злясь на неё. Чтобы вести за собой, нужно многое знать, анализировать неудачи и успех. Читай больше!
А он отвечал ей:
– Вот эти две – Ницше и Шопенгауэра – возьму, а на остальные времени не хватит.
Его уверенность в себе росла день ото дня, он стал щепетильным к своей внешности, в манерах почти исчезла истеричность. Всё чаще Бен садился за письменный стол и делал какие-то наброски. «Это очень хорошо, пусть пробует свои силы, пусть учится», – думала про себя Анжелика.
Разница в шесть лет позволяла Балабановой терпеливо относиться к его напыщенному эгоизму. «Его индивидуализм, восхваление силы и физической храбрости – это всего лишь компенсация собственной слабости, жажды личного признания и самоутверждения, – пыталась Анжелика сама себя убедить. – Все мачо такие. Сумятица в голове пройдёт, как только он почувствует себя по-настоящему равным другим людям».
Однако он не хотел быть равным кому-то. Он всегда хотел одного – стать первым.
По вечерам они теперь учили иностранные языки. Это давалось ему легко – благодаря абсолютному музыкальному слуху. Но Бен мгновенно забросил словари, когда в руки попался аккордеон.
Порой она возвращалась домой поздно, и он встречал её песней, только что подобранной на слух. В такие моменты ей казалось, что они будут счастливы. Да, счастье было так возможно, так близко. Не судьба. Нет, скорее, к счастью – столь неосторожно чуть не влюбилась по уши она.
Анжелика из последних сил держалась. Твердила каждый день себе:
– Нет, на моей душе играть нельзя!
Купила ему скрипочку задорого. Музыка, кстати, немало сблизила их. Бен стал чаще и откровеннее рассказывать о себе, о своём горьком детстве. Хотя вряд ли оно было горше, чем у детей итальянских работяг.
– Кем я только не был! – себя жалеючи, вздыхал вчерашний бездомный. – Был бы верующим человеком, обязательно воскликнул бы: «Боже правый, за что?!» Я работал на стройках, грузчиком, посыльным на побегушках, ел на жалкие подаяния, меня несколько раз арестовывали за бродяжничество. И почему я должен страдать?!
Этот риторический вопрос молодой Муссолини задавал ей всё чаще, как только узнал, что она не из бедной семьи. «Горжусь, что рядом женщина из того класса, в котором по справедливости должен находиться я, равный ей или даже выше», – наверняка так он думал про себя. Анжелика очень быстро стала для него единственным человеком, с которым он был самим собой, которого можно не бояться и кому не нужно лгать.
Как-то он провожал её на вокзал: Анжелика уезжала ненадолго в Женеву. Они шли по парку, и он рассказывал:
– Приехав сюда, в Лугано, я жил по горло в нищете. Однажды проходил мимо этого парка и был совсем несчастный от голода, думал, что не доживу до утра. Две пожилые англичанки сидели на скамейке и обедали – хлеб, сыр, яйца! Я не смог сдержаться, бросился на одну старую ведьму и вырвал еду у неё из рук. М-да… Хорошо, что она не сопротивлялась. Иначе я задушил бы их обеих…
Он грязно выругался.
– Эй, а нельзя ли без этих дурных слов? – попыталась его остановить Анжелика. – Я ведь не мужичок из пивного зала!
А Бен вдруг стал смеяться. Сунул руки в карманы нового пальто и залился, глядя ей в лицо и раскачиваясь всем телом.
– Да лучше бы я их убил! Ох-х, когда же придёт мой час реванша? Сколько можно ждать?
До самого вокзала они молчали. Впервые она села в поезд, не попрощавшись. И в Женеве всё из рук валилось. Когда вернулась, Бен сидел на стуле посреди комнаты, ждал. Глаза – как у раненого оленёнка.
– Чао! Верни наши отношения, prego!
Она помогала Ленину в подготовке к съезду РСДРП и надолго уехала в Швецию. Муссолини не писал ей. От друзей она знала, что Бен тоже весь в работе. Его статью опубликовала газета «Аванти!» – центральный орган итальянских социалистов, и он, страшно гордый, ходит по Лугано в новом галстуке.
А потом он вдруг проявился в Лозанне. И это был бы не Муссолини, если б не устроил грандиозный скандал. Всё произошло в католической церкви на лекции, с которой выступал перед молодёжью итальянский священник. И надо же было ему произнести сакраментальную фразу:
– Разве кто-то посмеет теперь утверждать, что бога нет?
Тут Муссолини и крикнул:
– Конечно! Я посмею!
И вышел к амвону.
Но прежде чем выступать, он попросил кого-нибудь передать ему на
