на улицу! Италия, в ружьё!
Так писала вчера газета. И теперь он, маленький человек, придерживая свою маленькую саблю, смотрит равнодушно вниз, где десятки тысяч человек собрались на митинг. Они скандируют:
– Война! Война! Хватит сидеть в окопах! Хватит терпеть!
Король позвонил в золотой колокольчик, вызвал к себе начальника генерального штаба графа Кадорна.
– В ближайшие дни мы начинаем войну с Австро-Венгрией. Прошу вас принять необходимые меры для масштабного наступления нашей армии.
– Ваше Величество, но ведь палата депутатов и правительство…
– Правительство будет отправлено в отставку. Я всё решил. Попрошу вас действовать незамедлительно.
М-да… Войну объявлять – это вам не на лошадь садиться. Маленькие люди тоже способны натворить немало больших дел.
Генерала Кадорна не любили в армии. Он и внешне не внушал надежд на скорую победу – жирный и благоденствующий. Штаб-квартиру граф приказал поставить рядом со Ставкой Верховного главнокомандования, максимально близко к королю и максимально далеко от передовой. Виктор Эммануил III тоже прибыл на фронт. Вместе с женой, которая бесстрашно отправилась в госпиталь ухаживать за ранеными. Король и сам появлялся в окопах, однажды даже попал под миномётный обстрел.
Первое наступление провалилось. Кадорна считал непререкаемой старую военную тактику: армия должна разом подняться в атаку, клином пробить оборону противника и дальше расширять захваченный плацдарм. Граф приказал офицерам показывать пример храбрости – их и побили в первую очередь. Австрийские пулемёты выкосили наступавшие цепи, уложив пехоту ровным слоем на нейтральной полосе.
Это не было поле. Битва была, а поля битвы не было. Итальянские солдаты и их бесстрашные офицеры умирали на альпийских лугах, и заснеженные горные вершины – это последнее, что они видели в своей жизни. Там, за этими горами – Австро-Венгрия. Отнять у неё эти земли король давно мечтает. Получить любой ценой. Пусть даже ценой солдатской жизни, умноженной на сотни тысяч.
Атака за атакой. Генерал Кадорна посылает в бой всё новые резервы. Можно не жалеть солдатские жизни – поставлены под ружьё пять миллионов молодых итальянцев, треть из них – неграмотны. На всех не хватило винтовок, касок, противогазов. Пусть идут в бой так – у погибшего товарища подберут винтовку. А кто не желает идти в атаку, с теми разговор короткий, – в спину целят свои же пулемётчики. У тебя нет выбора, бамбино…
Двенадцать крупных сражений проиграно. Почти миллион убитых и раненых. Те, кто выжил под огнём в беспрестанных атаках, тысячами умирали от тифа и холеры, обморожения и отравляющих газов. Порой солдаты, сговорившись, одновременно стреляли друг в друга, чтобы прекратить дальнейшие бессмысленные мучения. То был их ответ генералу Кадорна – невежественному, одержимому маньяку-эгоисту с необузданной жаждой власти, в грош не ставившему человеческую жизнь.
Армия отступала, и на её плечах австрийские войска вошли в Италию. Положение стало критическим. Виктор Эммануил III c супругой немедленно вернулись в Рим. В тот же день король отбил телеграмму в Россию.
«Царское Село. Его Величеству Государю Императору Николаю Александровичу.
С чувством глубочайшего уважения обращаюсь с великой просьбой к Вашему Величеству как к старшему брату по Тройственному союзу.
Королевская итальянская армия имела несколько неудачных боевых действий с Австро-Венгрией и была вынуждена отступить с большими потерями. Сложившееся положение вызывает у меня тревогу за судьбу моей страны. Посему почитаю возможным представить на благовоззрение Вашему Величеству прошение о скорейшей военной помощи. Наступление российской армии, безусловно, придало бы нам новые силы для полной победы над общим врагом.
Остаюсь в надежде, что великая и сильная Россия не оставит в беде мой народ. Виктор Эммануил».
Николай II тут же выехал в Ставку советоваться со своими генералами. Пока он ехал, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Алексеев телеграфирует с пометкой «Спешно» командующему Юго-Западного фронта генералу Брусилову:
«Итальянцы потерпели неудачу, которая может обратиться в катастрофу, если австрийцы будут продолжать операцию достаточными силами. Союзники, особливо итальянцы, настоятельно просят нашего содействия переходом в скорейшее наступление хотя бы только войсками Юго-Западного фронта, дабы принудить австрийцев оттянуть против нас часть сил, собранных ныне на итальянском фронте... Начать общую атаку в данное время мы не можем, но произвести удар вашим фронтом против ослабленных войск противника представляется выгодным в виде начала общей операции и крайне желательным для оказания действительной помощи итальянцам, положение которых, по-видимому, продолжает ухудшаться. Прошу вас спешно уведомить, когда могут быть закончены фронтом подготовительные работы для производства атаки».
В тот же день, 11 мая 1916-го, Алексей Брусилов ответил, что готов атаковать через неделю, 19-го. На военном совете он начал свой доклад неожиданно:
– Возглавив фронт, я узнал, что мой предшественник категорически донёс в Ставку следующее: войска Юго-Западного фронта не в состоянии наступать, а могут только обороняться, – генерал увидел, как государь удивлённо поднял голову, и продолжил. – Я лично не согласен с этим мнением; напротив, твёрдо убеждён, что ныне вверенные мне армии после нескольких месяцев отдыха и подготовительной работы находятся во всех отношениях в отличном состоянии, обладают высоким боевым духом и готовы к наступлению. А потому я настоятельно прошу предоставления мне инициативы действий, конечно, согласованных с остальными фронтами. Если же мнение, что Юго-Западный фронт не в состоянии наступать, превозможет и моё мнение не будет уважено, как главного ответственного лица в этом деле, то в таком случае мое пребывание на посту командующего не только бесполезно, но и вредно, и в этом случае прошу меня сменить…
В комнате для совещаний повисла мёртвая тишина. Императору такое заявление генерала и его стремительность явно не понравились.
– Полагаю, что спешка здесь неуместна, – твёрдо и не глядя ни на кого, завершил заседание Верховный. – Назначаю наступление на двадцать второе.
Командующие других фронтов резво поддержали императора. Один из них попенял Брусилову, когда они вышли из Ставки:
– Алексей Алексеевич, любезный, вам была дана возможность не лезть вперёд батьки, а вы ставите на карту свою репутацию...
Все последующие дни командующие Северным и Западным фронтами уговаривали Николая II отложить наступление.
– Позиции противника настолько сильно укреплены, что надеяться на удачу трудно, скорее, мы понесём громадные потери, – утверждал один.
– Лучше было бы держаться оборонительного образа действий до тех пор, пока мы не будем обладать тяжёлой артиллерией, хотя бы в том же объёме, что и противник, – вторил другой.
А срочные телеграммы из Рима всё шли. И просьбы начать наступление уже сменились горячей мольбой спасти престол Италии.
Юго-Западный фронт готовился всерьёз. В тылу построили несколько тренировочных полигонов, на которых русская армия отрабатывала будущий прорыв. А на передовой шли масштабные земляные работы: от наших окопов в сторону австрийских скрытно копались ходы, по которым можно будет подобраться к противнику на сто-двести метров. Артиллерия настраивалась разнести в клочья десятки рядов колючей проволоки и пулемётные гнёзда, выявленные авиаразведкой.
Генерал Брусилов, объезжая тренировочные полигоны, почему-то вспомнил, как незадолго до войны, в мае 1914 года, он отдыхал на курорте в Баварии, на границе с Австро-Венгрией. Был какой-то городской праздник. На площади немцы и австрийцы построили гигантский макет московского кремля, взяли его штурмом, а затем подожгли под восторженный рёв толпы. «Теперь вот мы тренируемся брать ваши укрепления», – хмыкнул он в свои роскошные усы.
Когда всё было готово, командующий Брусилов прибыл в Ставку. Начальник штаба главковерха Михаил Алексеев с порога сказал ему:
– Я несколько сомневаюсь в успехе ваших действий вследствие необычного способа, а именно атаки одновременно во многих местах вместо одного удара всеми собранными силами и всей артиллерией.
Видя, как посуровело лицо Брусилова, добавил тише:
– Верховный желает временно отложить атаку, дабы выбрать лишь один участок для удара.
– Категорически возражаю! – отрезал Брусилов. – Прошу дозволения лично и немедленно доложить Верховному.
– Его Величество уже легли спать, и будить его неудобно, тем более что он просил вас ещё раз всё хорошенько обдумать.
– Сон Верховного меня не касается, и думать мне больше не о чем, кроме как о наступлении, а оно готово.
Генерал Брусилов вернулся к себе злой, как чёрт. Он знал, что завтра же его снимут с командования фронтом. Наверное, кое-что снимут и с погон, хорошо, если не вместе с головой. Что ж, он русский офицер и готов отдать жизнь Отчизне, но честь… Нет, честь – никому.
Генерал был уверен, что дерзкий ответ уже доложен императору. Но через час ему принесли подписанный приказ о наступлении.
В три часа ночи началась артподготовка, которая продолжалась больше суток. Трижды огонь прекращался, чтобы дать отдых перегревшимся стволам, и чтобы вынудить противника вернуться в свои окопы… и снова бежать из них. На третий раз враг не стал занимать разрушенную линию обороны, ожидая нового обстрела, но как только стихли разрывы, австрийские траншеи мигом заняла русская пехота.
Не всё, конечно, прошло гладко. На одном участке батальон залёг под пулемётным огнём. Положение спасла крестница Брусилова, Антонина Пальшина. Как когда-то кавалерист-девица Надежда Дурова, пошла Антонина добровольцем на фронт под мужским именем. К лету 1916-го была уже младшим унтер-офицером. Она и подняла солдат в атаку. Сама в том бою получила тяжёлую контузию и многочисленные осколочные ранения. Брусилов лично вручил Пальшиной второй Георгиевский крест.
В первый день «Брусиловского прорыва» было взято в плен свыше сорока тысяч солдат и офицеров. Это наступление стало фактически единственной серьёзной победой российской армии в Первой мировой войне. Австрийцев отогнали на сто с лишним километров. Италию спасли.
За эту блестящую операцию генерал Брусилов был представлен к награждению полководческим орденом «Святого Георгия» 2-й степени. Однако император Николай II не утвердил представления. Наградил гениального русского полководца лишь «Георгиевским оружием», без ордена. Видимо, вспомнил строптивость генерала. А орденом «Святого Георгия» российский император наградил итальянского графа Луиджи Кадорна, который спустя несколько лет станет маршалом в фашистском военном ведомстве Муссолини.
Автор (из-за кулис): Граф Кадорна знаменит ещё тем, что снял с себя все обвинения, когда его вызвали в правительство Италии отчитаться за поражения. Оправдался короткой фразой: «Армия попала не под удары внешнего врага, а под удары внутреннего врага, для борьбы с которым я отправил правительству четыре письма, не получив ответа». Итальянский маршал Кадорна пережил
