Пионовый чай

делопроизводителем в архив. Я постоянно с ней скандалил по работе, она вечно путала мои папки с отчетами, и мне приходилось рыться в огромных стопках, разыскивая нужные акты обследования. Пока, сильно разозлившись на нее в очередной раз, я не затащил ее в подсобку архива и не занялся с ней сексом. Когда она после всего привела себя в порядок, то спросила:
-И что теперь?
-Ничего. Поженимся и все дела. Понятно же, что это у нас любовь. Просто мы оба дураки с тобой, не сразу поняли.
-Ну да, наверно. Но ты точно любишь меня?
-Точно.
-Я тоже, – смутилась она, после чего мы стали целоваться.

***3
    При отплытии играл оркестр, и я еще не понимал своих чувств. А когда все затихло, и мы с биологом отправились в свою каюту, я ощущал какой-то провал в животе. Нет, это был не голод, я плотно поел перед выходом из дома, мне казалось, что живот словно исчез, съежился и пропал. Хотя, трогая его, я понимал, что ничего не изменилось. До меня не сразу дошло, что это то самое чувство обрыва физических связей, про которое я однажды читал, а потом о таком же кризисном состоянии мне говорил психолог, проводивший со мной беседу перед зачислением меня в состав экспедиции. Я уверял себя, что справлюсь, хотя мы с Лерой никогда не пропускали наших дней для секса – вторник, четверг и субботу. По воскресеньям мы готовились к рабочей неделе, стирали, гладили, наводили порядок. Понедельник по всему тяжелый день, а среда и пятница, так сказать, являлись промежуточными. В эти дни мы иногда ходили в кино или ужинали в ресторане, если родители оставались с детьми. А после спиртного сексом мы старались не заниматься. Лера страшно боялась забеременеть по неосторожности.
    Наш график могли нарушить лишь ее женские дни, после которых мы наверстывали всё недополученное удовлетворение. Именно удовлетворение, поскольку секс никогда не был для нас забавой и игрой. Он являлся для нас жизненной необходимостью. 
    Поэтому Лера сразу сказала, что нам будет тяжело в разлуке. Однако я знал, да и психолог меня просветил на тему того, что самое трудное время как раз придется на первый месяц, а его мы должны были провести в море, где пространство для жизни ограничено по определению, а значит, все время среди людей. По совету психолога я запасся успокоительными таблетками, приглушающими либидо. А еще накачал себе на ноут кучу убойных фильмов для развлечения. В дополнение мой ридер содержал несколько сот книг, а мини плеер гигабайты музыки. Помимо этого я захватил несколько внешних жестких дисков, на которых было сохранено огромное количество наших домашних фото и видео. Тогда я еще не знал, что не смогу их просматривать из-за сильной боли в сердце, которая начнет появляться и мучить меня при виде лиц детей и Леры. Глупый был, когда скачивал все это в надежде получать радость.
    Сначала, еще с корабля, я звонил Лере раз в три дня. И каждый раз после разговора с ней валялся как избитый. Меня не мучил стояк, у меня все тело болело и ныло. Она так же призналась, что плачет после каждого разговора со мной. Получалось, что даже слышать ее голос мне было нельзя. Поэтому мы договорились только переписываться в Контакте. И пока не вешать никаких фото, ни своих, ни детей. Я понял, что любые мысли о жене и детях лишают меня сил и разумности. Биолог удивлялся, но помалкивал. Он легко снимал напряжение, закрывшись от меня ночью складной металлической шторкой, отделявшей его спальное место от общего пространства каюты. Шторка имела звукоизоляционный слой, хотя сквозь нее все равно был слышен громкий храп. Хорошо, что биолог почти не храпел во сне. Дополнительно при закрытой шторке включался приточный вентилятор, что также гасило другие звуки. 
    У меня тоже имелась такая шторка, но я пока не пользовался ею. Фильмы смотрел и музыку слушал я в наушниках, а телефонные разговоры вел на палубе или в общем холле. Я не мог действовать как мой напарник. По крайней мере, пока, ведь, после женитьбы мне ни разу не потребовалось самоудовлетворение. Мастурбировал я только лет в 14-15. Потом у меня появились сначала девочки, а позже взрослые девушки. Была даже одна женщина старше меня на 10 лет. Она являлась моим научным консультантом, когда я писал кандидатскую диссертацию.
    Всех их в одно мгновенье заслонила Лера. Ее животный магнетизм настолько меня ослеплял, что я не мог бы сказать, красивая она или нет, умная ли, хороший ли она человек. Притягательность Леры сделала ее для меня идеальной во всем. Она была младше на 5 лет, но более приспособлена к жизни, чем я. Поэтому во всех семейных вопросах, а также в вопросах отношений с родителями я полностью полагался на нее. И не могу припомнить ни одной ссоры между нами, хотя до того, как мы поженились, на работе мы с ней ругались как две овчарки, спущенные с цепи. Но это была прелюдия, потом мы хохотали, вспоминая наши стычки и свой первый сумасшедший секс прямо на папках с отчетами. Знали бы другие сотрудники, как мы елозили по этим папкам своими полуголыми телами. 
    Сейчас мы договорились писать друг другу только о делах, о работе и о своих мыслях, связанных с этим. О чувствах решили молчать. Так же я просил Леру не писать мне о детях без острой необходимости. Лера задавала бытовые вопросы – как оплатить коммуналку с карты, где взять электрика, чтобы починить выключатель, куда обращаться, если вдруг отключили воду, и т.п. В основном ей помогали родители. Новостей о наших знакомых она мне так же не сообщала, потому что пока ни с кем не встречалась, кроме Арины. Ей было невыносимо рассказывать кому-то о том, что я так надолго уехал. Уже со второй недели после моего отплытия она устроилась работать дистанционно в свою прежнюю фирму. И даже пару раз уже съездила в командировки по области, чтобы взять интервью у нужных персон. Я не был против, потому что понимал – ей, так же, как и мне, требовалось отвлечь себя.
    Мне заняться чем-то на судне, кроме просмотра фильмов и чтения книг, было нечем. Хорошо еще, что биолог неплохо играл в шахматы, этим мы так же скрашивали наш досуг. Он вроде выглядел неплохим мужиком. Немного старше меня, спокойный и не болтун, как некоторые из нашей общей команды, в которую входили разные специалисты, от мотористов, до поваров. И, конечно, товарищей по интересам найти нам было трудно. Да мы и не стремились, встречались с командой экспедиции лишь за завтраками, обедами и ужинами. Народ балагурил и веселился, а мы с Дмитрием, посидев немного в кают-компании, уходили к себе. Особенно когда кто-то доставал нелегальные спиртные напитки, запрещенные в дороге для участников экспедиции и разрешенные только для богатеньких туристов, четверо из которых также отправились с нами в Антарктику. Мы с биологом не могли рисковать своим положением, поэтому при появлении алкоголя сразу уходили.                 
               
***4
-Вижу, ты мучаешься,– сказал мне биолог, в очередной раз наблюдая, как я отказался от ужина и лежу лицом в подушку, зажав голову руками. Он принес мне пирожки и чай, но меня воротило от еды.
-Почему не делаешь, как я? – спросил он.
-Да не могу я сам себе торпеду полировать.
-Включи фантазию, посмотри порно.
-Не могу.
-Почему?
-Не вставляет меня такое. Все кажется ужасно фальшивым и мерзким. Сейчас даже в туалете ненавижу свой член, когда приходится держать его над писсуаром.
-Ясно. Значит, не приспичило еще настолько… Но, как я вижу, ты физически мучаешься. Таблетки пьешь.
-Да, пью. Иначе не могу спать.
-Вот именно. Попробуй абстрагироваться от образа жены, когда решишь мастурбировать.
-В этом и проблема. Ладно, сам разберусь. Стрёмно как-то обсуждать такое.
    На этом мы закрыли данную тему, хотя все остальные дни мой напарник украдкой поглядывал на меня. Но психолог оказался прав, либидо постепенно успокаивалось. Я научился не слишком тревожить его, блокировал любые мысли о сексе, а значит, о Лере, поскольку это оказалось одним целым в моем сознании. И она так же сократила нашу переписку и без того почти безликую. Но даже в таком усеченном виде любое общение мучило нас обоих невыполнимыми требованиями плоти. Однако мой организм нашел лазейку, и я стал частенько заставать следы спермы на нижнем белье после ночи. И так хотя бы частично происходила у меня разрядка. Природу ведь не обманешь – закроешь дверь, она в окно пожалует, закроешь окно, щель найдет. 
    Подумав немного, я решил, что это лучший выход для меня. Тем более что сны были хорошие, о том, как мы с Лерой ездили на море сразу после свадьбы. Не помню, чтобы мне снился секс, во сне я купался в море, нырял и очень кайфовал от этого.
    Между тем подходил к концу наш круиз, мы приближались к пункту назначения. И это волновало и занимало все мысли. Все чаще я оставался в кают-компании послушать разговоры бывалых полярников, знавших все станции, в том числе иностранные.
    Наша часть участников экспедиции, самая многочисленная, должна была базироваться на станции Беллинсгаузен, находящейся ближе всего к экватору, и фактически бывшей самой северной российской антарктической станцией. Она основывалась специально для выполнения географических, геологических, гляциологических и биологических исследований и располагалась на острове. Для нас с биологом это место выбрали с тем расчетом, что недалеко от станции постоянно скапливались пингвины разных пород.
  Биолог радовался тому, что рядом с нашей базой находятся четыре чилийских, одна китайская, а так же уругвайская и южно-корейская станции. Бывалые рассказывали, что участники постоянно ходят друг к другу в гости и устраивают совместные пирушки.
  Кроме этого наша станция располагалась в самом благоприятном для жизнедеятельности месте Антарктики. Полярники говорили, что Беллинсгаузен называют курортом, поскольку среднемесячная температура здесь никогда не опускается ниже - 7°С, тогда как на континентальной части материка она составляет - 20°С.
    Нам внушало надежды на благополучную зимовку то, что круглый год на базе велись метеорологические, геофизические и океанографические наблюдения, изучались аспекты возможного глобального потепления. Кроме того, станция осуществляла прием спутниковой информации для Роскосмоса, а также работы по коррекции параметров орбит спутниковой навигационной системы ГЛОНАСС. Это означало, что она хорошо финансировалась.
    Теперь меня не удивляло количество различных научных специалистов, плывущих на судне вместе с нами, поскольку, как оказалось, в сезонный период на Беллинсгаузене обычно проводятся самые разнообразные научно-исследовательские работы.
    В мои дополнительные обязанности, помимо съемки фильма, входила работа геофизиком-реометристом: наблюдение за прибором, измеряющим параметры озонового слоя. В конце каждого дня я должен был скачивать данные в виде графиков и передавать их радисту для отправки в институт. Этот прибор я изучил досконально. Однако все свободное время приходилось читать литературу о пингвинах. Биолог постоянно подсовывал мне различные материалы, да и время начала работы над фильмом приближалось. Ведь мы должны были снять не просто кадры "как-есть", а именно фильм с последовательным повествованием о жизни и повадках этих