мыло, консервы, соль. Утренние газеты сообщают о мобилизации в России.
Жорес отправляется в редакцию «Юманите», тотчас садится писать статью в вечерний выпуск. Назвал её «Главное – хладнокровие».
«Пусть правительства ждут наихудшего, пусть, считаясь с самой страшной перспективой, принимают необходимые меры, но, ради всего святого, пусть хранят ясность мысли и твёрдость духа, – так пишет великий пацифист. – Международное положение не представляется безнадёжным. Спору нет, ситуация очень серьёзная, но возможность мирного урегулирования пока не исключена…»
И дальше в этой статье:
«Самая большая опасность в настоящую минуту кроется, если можно так выразиться, не в самих событиях. И даже не в реальных намерениях государственных канцелярий, как бы преступны ни были эти намерения, и даже не в реальной воле народов. Опасность – в растущем возбуждении, в распространяющейся тревоге, в безотчётных поступках, подсказываемых страхом, мучительной неуверенностью, длительным смятением. Панике поддаётся не только толпа, против неё не застрахованы и правительства. А основное их занятие сейчас (восхитительное времяпрепровождение!) – друг друга стращать и друг друга успокаивать. И это, незачем себя обманывать, может длиться неделями.
Чтобы выдержать такое испытание, людям нужны стальные нервы, им нужен твёрдый, ясный, спокойный разум. И мы должны апеллировать к разуму, к мысли народа, если хотим, чтобы он владел собой, если хотим пресечь панику, преодолеть смятение и следить за поступками людей и развитием событий во имя избавления рода человеческого от ужаса войны. Самое главное – непрерывно действовать, настойчиво будить мысль и сознание рабочих масс. В этом наш истинный оплот. В этом и только в этом гарантия будущего».
Жорес отдаёт статью в набор и едет в Бурбонский дворец. Пытается достучаться до самых верхушек власти. Не получается.
– Ах, господин Жорес, как жаль, что вас нет среди нас, а то помогли бы своими советами, – с глумливой улыбкой говорит высокий чиновник. – А что думаете делать вы и ваша социалистическая партия, если обстановка станет ещё более грозной?
– Мы ещё сильнее будем выступать против войны, – заявляет Жорес.
– Но вас убьют на первом же углу. Вы хотите самого худшего?
– Самое худшее – это война!
Уже вечер. С утра во рту ни крошки. Жорес и его сотрудники идут в кафе «Круассан», это рядом с редакцией «Юманите». Здесь у каждого своё место. Профессор Жорес обычно сидит на клетчатом диване, спиной к окну. Но сейчас он расстроен, озабочен. Ходит вокруг стола, что-то насвистывает. Он всегда негромко свистит, когда сильно взволнован. Наконец садится. В раскрытое окно заглядывают любопытные лица, потом они исчезают. Вдруг из-под занавески вылезает рука с револьвером – выстрел, второй. И дикий крик на улице: «Жореса убили!». Где-то падает и разбивается посуда, все суетятся, куда-то побежали, давка в дверях. А на тротуаре одиноко стоит растерянный молодой человек, он, похоже, не понимает, что натворил…
На следующий день после убийства Жана Жореса началась Первая мировая война. Великий французский гуманист пророчески предсказал, что станет её первой жертвой.
Молодого человека звали Рауль Вийен. При аресте он не оказал сопротивления и не отрицал вины. Этот 29-летний недоучившийся студент, неудачник по жизни, вёл себя смирно и странно.
– Поначалу я хотел убить немецкого императора Вильгельма Второго, но узнал, что кайзер страстный коллекционер, большой ценитель живописи и скульптуры, а я тоже искусство уважаю, – заявил он в полиции. – Мой идеал – Жанна д’Арк…
Некогда и некому было с ним заниматься, потому что во Франции началась всеобщая мобилизация. Посадили его в тюрьму и занялись войной. Всё время, пока она шла, Вийен терпеливо ждал. Молился каждый вечер. И дождался…
Французские власти вспомнили про убийцу Жореса незадолго до подписания Версальского договора о мире. Немало поспособствовал этому премьер-министр Жорж Клемансо. Принимая титул «Отец Победы», бывший приятель Жореса заявил публично:
– Провидение помогло нам в июле 1914-го. Я не шучу, ведь если бы во время войны у нас был Жорес, мы никогда бы не одержали победу. Жорес был опасным идиотом. Его убийство дало Франции шанс...
Зря он сказал эти скверные слова. Они многих возмутили до глубины души. 19 февраля 1919 года молодой анархист Эмиль Коттен несколько раз выстрелил по «ролллс-ройсу», в котором ехал Клемансо. В премьер-министра попала лишь одна пуля, ранение оказалось неопасным. Клемансо в больнице с удовольствием шутил с газетчиками:
– Мы только что выиграли самую ужасную в истории войну, а вот вам француз, который попадает в цель всего один раз из семи, стреляя в упор. Конечно, этот парень должен быть наказан за неосторожное обращение с оружием. Предлагаю его посадить, пусть тренируется в тюремном тире…
Служители закона тут же вспомнили про убийцу Жореса, который провёл за решёткой четыре с половиной года. Так что в марте 1919 года в Париже проходили сразу два громких судебных процесса. Двенадцать присяжных заседателей, словно двенадцать апостолов, единогласно вынесли оправдательный приговор Раулю Вийену, сочтя «простительным убийство на почве страсти» и обязав оплатить судебные издержки… семью Жореса. А Эмиля Коттена суд приговорил к смертной казни.
Странно даже не то, что получилось как-то всё наоборот. Трудно поверить в другое: что оба политических террориста переживут многих во всей этой истории.
Рауля Вийена освободят из зала суда чуть ли не под аплодисменты. Он уедет в Испанию, на Ибице построит себе дом без единого окна, станет зажигать свечи перед гипсовой статуей Жанны д’Арк. Чтобы прокормиться, он делает всякие безделушки для туристов. По ночам бродит по пляжу, не желая никого видеть и слышать. И однажды – это случится уже в 1936 году, во время гражданской войны в Испании – его окликнет республиканский патруль. Он не ответит, побежит и получит пулю в спину.
Смертный приговор Эмилю Коттену будет по ходатайству Клемансо заменен десятью годами тюремного заключения. После смерти бывшего премьер-министра он выйдет из тюрьмы и некоторое время проживёт под домашним арестом. В 1936 году присоединится к братьям-анархистам, отправляющимся на войну в Испанию, где и погибнет в бою.
Автор (из-за кулис): Можно было бы не упоминать имён убийц. Но история Франции оставила нам и другие имена. Как быть с этим высокопоставленным шутником, по-тигриному безжалостным «Отцом Победы»? Он не просто осквернил память о великом гуманисте Жане Жоресе, гордости нации. Миллионы людей восприняли гибель Жореса, как личное горе, а его это горе не тронуло. К месту или нет, но вспомнились поэтические строчки: «Чужого горя не бывает. Кто это подтвердить боится – наверно, или убивает, или готовится в убийцы». А правильнее всего о Жореса сказал нобелевский лауреат Ромен Роллан: «Для его добродетели не оставалось места на земле в наступавшую лихорадочную эпоху». Вот это действительно золотые слова!
КАРТИНА 23-я
Учительница из Лооса
Действующие лица:
Эмильен Моро (1898–1971) – французская героиня Первой мировой войны. Храбрость и отвага этой школьной учительницы были отмечены многими военными наградами, в том числе иностранными.
Генри Тэнди (1891–1977) – во время Первой мировой войны рядовой Йоркширского полка «Зелёные Говарды» (Шотландия). После войны был награждён за храбрость Крестом Виктории (высшим орденом Британии) и другими высокими наградами разных стран.
Место действия – Франция, коммуна Лоос.
Время действия – осень 1915 года.
Автор (из-за кулис): После Первой мировой войны эту женщину называли «Жанна д’Арк из Лооса». Даже вышел художественный фильм с таким названием. Учительницу Эмильен Моро лично награждали президент Франции Р. Пуанкаре и британский король Георг V. Позднее она активно участвовала в движении Сопротивления и стала видным деятелем французской Социалистической партии.
В ШАХТЕ отец оставил своё здоровье, но без дела усидеть не смог: сложил из камня пристройку к дому, большую печь и открыл пекарню. Мать помогала ему, но тиф в одночасье унёс её вместе с младшими сёстрами Эмильен. Остались они вдвоём с отцом. Эми как раз школу заканчивала. Училась хорошо, мечтала сама учить ребятишек. Так и шло: с утра, задолго до рассвета – хлеб и булочки, потом школьные экзамены, вечером курсы на учительскую лицензию. Жить можно. Если бы не война…
Немцы как-то быстро вошли в маленький городок Лоос. Ни французской армии, ни союзников здесь не видали. Боёв в августе четырнадцатого не было. Правда, боши всех, кто мог лопату в руках держать, заставили копать за околицей траншеи. Заходили и в их дом, глянули на старика, на девушку (ей только-только шестнадцать исполнилось) – смели в мешок булочки и ушли, не заплатив.
– Всё, дочка, – сказал отец. – Больше сдобу не печём, только хлеб.
Так и жили почти месяц. Потом началось. Весь сентябрь под Лоосом шли жуткие бои. Снаряды залетали во дворы. Немецкая кавалерия металась по улицам. Уже казалось, что вот-вот французы освободят коммуну. Но боши получили подкрепление, и сражение затихло. Снова немцы собирали по домам жителей, заставляли их тянуть ряды колючей проволоки перед окопами, хоронить убитых. Убитых было много – десятки. Слава Богу, никто не знал тогда, что через год их будет в сотни раз больше.
Дисциплина стала жёстче. Но документы в порядке, никто не приставал. На улице ей обычно в спину свистели и гоготали. Но это не страшно, а даже смешно – и строем боши ходят по-гусиному, и гогочут, как гусаки.
Однажды вечером Эми прибежала домой с курсов и не увидела отца. Он собирался после обеда за углём – а до сих пор нету. Пошла по соседям.
– Арестовали твоего отца, – вздохнула сочувственно старая соседка. – Прямо на моих глазах увели. Вроде не было ещё шести, а они кричали, что за нарушение комендантского часа.
Несмотря на темноту, помчалась в комендатуру. В караулке сидит тощенький такой гусак – сабля, каска с шишаком. Лыбится:
– О, мадемуазель!
Стала объяснять ему, как могла, отпусти, мол, папу:
– Я принесла тебе хлеба и бутылку домашнего вина – отпусти!
Подарки взял, по щеке своей пальцем стучит: «Ещё поцелуй с тебя!».
Эми следила в окно, когда отец скроется за поворотом. Не успела отойти, как бош схватил её за плечи, пытаясь повалить на пол. Закричала на всех языках, едва устояла на ногах, вырывалась изо всех сил.
На счастье вошёл, видать, начальник, капрал по нашивкам. Глянул недоумённо, рявкнул что-то сердито. Эми метнулась к двери, капралу выдала на бегу по-французски:
– Мерси боку, господин офицер! Там вино на двоих. Солдат поцелуя ждёт – сделайте это за меня!
Понял тот или нет, но для них с отцом обошлось без последствий. Назавтра капрал пришёл за хлебом, Эми протянула ему бутылку вина, он молча кивнул и ушёл, не прощаясь. Повезло.
К Рождеству она, наконец, получила лицензию и открыла частную школу. Жаль, отец не увидел этого, умер.
С утра Эмильен учила малышей, десять человек пяти-семи лет. После обеда – мальчики от семи до десяти лет. Учила, конечно, грамоте. Писать, читать, считать. За малышами к концу занятий приходили мамаши, а мальчиков провожала до дома сама
