Однажды утром Люси обнаружила приоткрытую дверь холодильника. И что же вы думаете? Виноватым оказался, как и всегда, я и моя рассеянность. Она решила, что это я не закрыл холодильник, когда якобы решил ночью втихаря похомячить. Да вот беда — я спал всю ночь, как убитый! Но Люси меня не слушала. Или не слышала. А может не хотела слышать. Не поверила ещё и потому, что заметила вишенку, зажатую между уплотнителями корпуса и дверцы. Ягода была немного сплющена, с одной стороны на кожуре зияла трещинка, из которой, как кровь из ранки, сочился тёмно-красный сок. Жена высвободила вишню и с укором посмотрела на меня, демонстрируя улику. Глазки вишенки в этот момент были закрыты, длинные ресницы — я почему-то решил, что она женского рода — накрывали условные щёчки: казалось, она спала. Но, к моей радости, судя по помятости, вишня была давно мертва. В то утро я сделал очередную, и последнюю, попытку поговорить с Люси и поделиться своими видениями. Но это получилось у меня как-то неуклюже: только начав делиться, я ощутил неловкость, и даже сам себе показался смешным, рассказывая про ожившие оливки и помидоры, выпрыгивающие из вазы.
— И всё же, если можно дословно: как отреагировала супруга? — попросил доктор.
— Как? Ха! Помню, как я отреагировал! Да так, что до сих пор реагирую...
— Не говорите загадками.
— «Это всё твои автоматы! Скоро совсем свихнёшься!» — вот как она отреагировала. Женщине только дай повод, и она найдёт к чему придраться, сразу определит причину всех бед. У них вечно виноватые: виски, карты да наши холостые друзья. Но только не здравый смысл. Хотя, мне с того дня было уже наплевать на её мнение, потому что именно тогда, после тех её слов, ко мне, наконец-то, пришло озарение. Да-да, я начал понимать... до меня дошло. И это даже хорошо, что она упомянула про казино — мне сразу стало понятно, откуда дует ветер. Объяснение всему происходящему было очень простым: фрукты из игрового автомата преследуют меня, и преследуют повсюду, и будут преследовать всегда!
— Зачем? — Стоун задал вопрос, который вертелся и у меня на языке.
— А вот зачем, в этом я убедился спустя неделю, когда вернулся на выходные домой. Понял вот каким образом. Стал вспоминать, когда и при каких обстоятельствах фрукты меняют своё настроение. И пришёл к выводу: когда я нахожусь в Атлантик, когда каждый вечер играю, когда рядом с ними, — они по отношению ко мне паиньки, счастливые и добрые. В такие дни я про них даже забывал, а их рожицы не проявлялись, даже если они попадались в поле моего зрения. Но стоило мне только покинуть казино, особенно надолго, и вернуться домой, как они тут же появлялись, и тогда их агрессия была налицо. В такие дни они становились злыми, вновь оживали ночами и двигались. Вот таким образом они воздействуют на меня до сих пор, понимаете?
— С какой целью?
— Они хотят, чтобы я играл. Чтобы продолжал играть. Ведь, пока я играю, — всё тихо и спокойно, как только перестаю — они тут как тут. Они хотят, чтобы я не покидал их даже ненадолго.
— И всё же странно, что ваша жена не верила вам, и вообще, слабо реагировала на происходящее. Если продукты, как вы говорите, порой находились не на своих местах, она не могла не замечать этого и так легко относиться к вашей рассеянности, если считала её причиной беспорядка.
— Не знаю, — пожал плечами Луис, — может просто игнорировала. Не удивительно: если подобное рассказать, это любому покажется чушью. Она продолжала считать, что это я разбрасываю продукты. Порой даже поддразнивала меня: поднимет иногда с пола помидор, например, и давай в шутку тыкать им мне в лицо, пугая, как перчаточной куклой, словно ребёнка: «Я синьо-ор, помидо-ор! Я сейчас тебя съе-е-ем!» Я подыгрывал ей, как мог, улыбаясь сквозь зубы. Она и не подозревала, что помидор, которым она меня пугала, размахивая перед моим носом, был на самом деле живой, и своими злющими-презлющими глазёнками смотрит на меня, готовый в любую секунду сожрать меня заживо.
— Со временем, а прошло более двух лет, я привык к их присутствию в моей жизни, к их недовольным рожам и тщетным попыткам приблизиться ко мне. Я воспринимал их как некую данность, как неотъемлемую часть природы, как привычных всем домашних животных. Хи! Эдакие домашние фрукты: киви — ко мне! — Диаш похлопал себя по бедру. — Ананас — фу, на место! Ха, смешно, не так ли! Я считал их одушевлёнными. Бредятина полнейшая! И всё же страх не покидал меня. Одно дело, когда мерещатся цветочки, совсем другое, когда тебя преследуют помидоры-убийцы. К такому соседству так сразу не привыкнешь, тем более, когда они постоянно напоминают о себе. Однажды снова подавился, но уже сливой. Думаю, вам не нужны подробности, вы и так уже догадываетесь, что не сам по себе подавился я ею.
— Год назад, тем летом, был у меня отпуск, и мы семьёй провели недельку на пляжах Атлантик-Сити. Сразу отмечу тот факт, что я ни разу, за всё время, проведённое там, не зашёл в казино. Такой уговор был с Люси: никаких игр! А мне и не сложно было пережить это. К тому же, я научился контролировать себя, и к тому времени научился не смотреть на фрукты ни при каких обстоятельствах: ни в супермаркете, где они лежали на стеллажах, ни в руках прохожих. Даже дома я приучил себя не замечать их, когда открывал холодильник или, когда Люси выкладывала их из пакетов. Только изредка, боковым зрением, я замечал движения их глаз, но заставить смотреть на себя они меня уже не могли. Это обстоятельство их очень-преочень злило. Их бесило и то, что к тому моменту, начиная с первого дня отпуска, я уже не играл недели как четыре. И перестал их есть целыми, а только чищенными и порезанными. Но иногда, не скрою, мне нравилось издеваться над ними. Особенно, если перед этим на грудь принимал бокал бренди. Тогда я смелел и намеренно выкладывал их на тарелку целыми и медленно так, не спеша разрезал на части. А потом отправлял в рот и также не спеша, смакуя и тщательно пережёвывая, я получал неземное удовольствие, слыша их предсмертные попискивающие стоны. Хуже всего, что они читали мои мысли, а потому злились на моё намерение окончательно и навсегда покончить с играми... — Луис снова уставился в одну точку перед собой, что-то вспоминая.
Доктор постучал карандашом по крышке стола — Диаш «проснулся» и тихо прошептал: — Да, они стали слышать меня, слышать мои мысли и понимать мои намерения...
— Как вы это определили?
— Они убили Дэнни...
Тут я снова ожил: такой поворот событий встормошил меня и несколько взбодрил. Я снова с нетерпением стал ждать продолжения этого бреда, так похожего на правду. Тут, знаете, мне стоит признаться, что в тот момент я пребывал в некотором сомнении и замешательстве, потому что не воспринимал Луиса Диаша душевнобольным, понимаете? С одной стороны, судя по его внешности, красноречию, логике мышления, он казался мне вполне обычным и адекватным человеком. Но вот что-то не стыковалось. Сам бред — да, его можно было по схожести отнести к описаниям тех бредовых картин, часто описываемых психически больными людьми, но вот некоторые мелочи, например, в повествовании, в порядке построения слов, фраз и предложений, которые озвучивал Диаш, говорили об обратном, и, судя по этим фактам, он никак не претендовал даже на титул шизофреника, хотя это первое, что сразу приходило в голову, не беря во внимание явно присутствующую игровую зависимость. Но и тут присутствовала закавыка: он, судя по его словам, мог спокойно обходиться без игры, причём довольно длительное время. Получалось, что под категорию зависимостей и пристрастий он никак не подпадал.
С другой стороны, слушая его историю, любой здравомыслящий, и не то чтобы специалист, но и обычный человек, заподозрил бы в нём что-то неладное. И тут ко мне пришло понимание: вот что меня так тревожило с самого начала знакомства с ним, вот чем он отталкивал от себя. Когда подобные описания слышишь от страдающих психическими расстройствами людей, — это одно: ты готов к этому, и воспринимаешь сказочные фантазии как должное, понимая то состояние, в котором находится пациент, расценивая описываемые им картины, как плод его больного воображения. В этом случае всё ясно, как день: человека надо лечить и избавить от этих глюков. А вот если, допустим, здоровый человек, которого ты знаешь давно, а ещё лучше — он твой друг или родственник, вдруг начинает тебе рассказывать подобную историю. Вот тогда становиться поистине не по себе. И дело уже не в самом сюжете его рассказа — он может быть какой угодно, не это пугает. Причиной страха будет являться сам рассказчик и его неожиданная перемена, прежде всего, в мышлении. Ещё вчера ты вместе с ним сидел в пабе, спорил, разговаривал и считал его интеллектуалом или просто умным и отличным парнем; а сегодня он — бах! — с таким маниакальным возбуждением втирает тебе историю о том, что за ним ведётся наблюдение из космоса, а вся его квартира напичкана «жучками» и скрытыми видеокамерами; или его пытаются завербовать внеземные существа... Услышать подобную чушь из уст знакомого и, как казалось, до сей поры здорового человека, согласитесь, будет несколько пугающе. Непривычный ход его мыслей для тебя будет восприниматься как нечто инородное, чуждое, что и будет отталкивать и пугать. Это то же самое, что смотреть на людей с врождёнными уродствами скелета или лица. Мы понимаем причину их аномалии и непохожесть с нами, но сознание всё равно не готово принять и смириться с реальностью. Мы всегда будем смотреть на них, как на иноземцев.
[justify]Я продолжал испытывать неуёмное чувство тревоги, которое не покидало меня. Возможно, думал я, какая-то отрицательная энергия исходила от Луиса, отрицательно воздействуя на меня. Именно этот негатив и наполнял меня ложным предчувствием надвигающихся неприятных событий. Кто ж знал, что те мои предчувствия были всего лишь безобидными весточками (ягодками-фруктиками) тех странных и не поддающихся объяснению последующих событий, которые
