При повторном посещении Диаша, спустя две недели, я не присутствовал, но позже, со слов доктора, узнал, что транквилизаторы и антидепрессанты тому не помогли ни на йоту. Не знаю каким образом, но Стоун сумел уговорить его, и в своё третье посещение Луис Диаш всё ж таки согласился на терапевтический курс, что уже было успехом. К тому времени португалец выглядел плохо, если не сказать хуже — прескверно. Он выглядел, как человек, которому не дают спать сутками, оставляя в покое лишь на пару часов. Он заметно похудел и, как мне казалось, постарел. Вероятно, уговорить его продолжить обследование и лечение удалось не столько доктору, сколько той девушке, с которой он приходил в последнее время: она всегда ожидала его в холле. В тот день он посетил невролога и прошёл эриксоновский гипноз. Док снова выписал ему кучу медикаментов, и Диаш с подругой ушли, пообещав вернуться в следующий день приёма.
Но в назначенный день Луис на процедуры не явился. И вообще, больше не приходил и о себе не сообщал. Только однажды доктор попросил меня позвонить ему и поинтересоваться, в чём причина его отсутствия. Я несколько раз набирал его номер, но никто так и не ответил. Спустя месяц, Стоун отправил в архив историю обследования Диаша и забыл о нём навсегда, погрузившись в водоворот очередных «допросов», научных исследований и семинаров.
А я не переставал помнить о нём. Мне хотелось знать: что с ним и как? Что-то продолжало волновать меня и постоянно тревожило: его недуг не давал мне покоя. Рассказ оставался недочитанным, и мне не терпелось дочитать книгу до конца, узнать о португальце, о его состоянии не столько из праздного любопытства, сколько из чувства сострадания. К тому же, эти его живые фрукты всегда вертелись перед моими глазами: а вдруг это правда, и фрукты на самом деле преследуют беднягу? Глупо, конечно, рассуждать о подобном, и даже думать об этом, будучи самому психиатром — не дай бог такое услышали бы мои коллеги, — но что-то меня, однако, затронуло в этой истории, что-то всколыхнуло внутри, забеспокоило и уже не давало покоя, постоянно напоминая о себе. Внутренний голос подсказывал: необходимо навестить Диаша и узнать обо всём самому. К тому же, это было не сложно сделать: его домашний адрес имелся в книге регистрации, а жил он неподалёку от клиники. Так я и поступил: спустя месяц после последнего посещения Луисом доктора, я, возвращаясь с работы домой, заехал по адресу, который он указал в анкете.
Дверь мне открыли не сразу, и то, недовольный женский голос сначала лениво спросил: «Кто там?» Я представился, и озвучил цель визита, после чего дверь распахнулась. Хозяйкой квартиры оказалась та девушка, которая сопровождала Луиса Диаша в клинику. Судя по её мученическому выражению лица, не трудно было предположить, что она пребывает в несчастье; с нескрываемой ненавистью на меня смотрели опухшие то ли от слёз, то ли от бессонницы глаза.
— Ах, это вы, психиатр. Я узнала вас. — И не успел я задать вопрос, как она с неприязнью «бросила» мне в лицо: — Похоронили мы его три недели назад. Нет его больше... Что ж, эти ваши хвалёные методы, не помогли?! Мошенники...
— Что, что с ним случилось? — Я начинал пугаться собственных догадок, которые назойливо утверждали мне то, во что я не хотел бы теперь поверить, но подсознательно понимал: если я желал такого завершения истории, то именно такой исход и должен был произойти по сценарию. Ведь в глубине души я ждал этого с того первого телефонного звонка Луиса в клинику. Я же сам мечтал, чтобы сказка оказалась былью. Вот она, причина тревожности, которую я испытывал с самого начала знакомства с португальцем. Ни это ли вызывало у меня беспочвенную тревогу и чувство приближающихся неприятностей?
Шокированный неожиданной кончиной Луиса, я попытался расспросить о причине смерти:
— Как же он?..
— Умер он. Убили его...
Меня обдало холодком. Заметив, что девушка собирается закончить диалог и закрывает дверь, поспешил задать самый главный, волнующий меня вопрос, в то же время опасаясь возможного пугающего ответа, который теперь мне совсем не хотелось бы услышать: — Кто?
— Фрукты! — крикнула девушка, но уже из-за закрытой двери.
И мои стопы вспотели.
На следующий день я не поленился заехать в местный полицейский участок и выяснить (выудить) все обстоятельства смерти (или гибели?!) Луиса Родригеса Диаша. Не без труда удалось убедить шерифа позволить мне это, и то, благодаря тому, что я представлял в своём лице клинику, в которой покойный проходил обследование (о чём в полиции не знали). Немаловажный фактор сыграло и имя доктора Стоуна, которое тогда набирало популярность. Фрэд Хэммет, лейтенант средних лет, которого приставил мне в помощь шериф — именно Хэммет выезжал на вызов и был непосредственно на месте случившегося в квартире Луиса — сначала зачёл мне формальные оперативные данные осмотра, а потом передал заключение судмедэкспертизы. Кое-какие детали из досье меня несколько озадачили, но в целом, всё как обычно: Диаш умер естественной смертью, а вовсе не был кем-то убит. От себя Хэммет добавил:
— Странная, повторюсь, смерть. — Коп сделал недвусмысленный акцент на первом слове, и я снова поёжился от неприятного холодка. — Его убили фрукты.
«Чёрт! — выругался я про себя. — Они что здесь, сговорились или все посходили с ума?» Я переспросил, стараясь делать вид, что не понимаю, о чём речь: — Простите, кто его?..
— Да не пугайтесь вы так, мистер. Я хотел сказать: жадность его погубила.
— Что вы имеете в виду?
— Любил поесть парень. Особенно фрукты. Обжорство и погубило его. Вы же прочли заключение!
— Да, но... — Моё волнение чуть отступило: слава господу, он не в прямом смысле имел в виду, что кто-то убил его. Добродушная улыбка лейтенанта также выровняла моё сердцебиение, но... как оказалось, ненадолго. — А, я думал, что и правда, его убили фрукты...
— Он обожрался разными фруктами до не могу. А напоследок подавился апельсином, отчего и умер. — Хэммет захлопнул папку с делом о смерти Диаша,
На выходе, провожая меня, он спросил меня: — А на что он жаловался вам, если не секрет.
— Да так, на депрессию, — уклончиво ответил я. — Но чрезмерный аппетит не беспокоил его. Что ж, спасибо, лейтенант. Хотя, мне одно не понять: почему его сожительница сказала то же самое: его убили. Он же подавился сам. Что же тут странного?
— Не знаю, что там сожительница сказала, но если я говорю «убили», я имею в виду именно это: он умер насильственной смертью. — «Вот-те, здрассьте!» — я снова напрягся.
— А как же экспертиза? Там же указано, что... — И тут меня одолели противоречивые чувства.
— В документах мы опустили некоторые детали, док. К чему лишние хлопоты, к тому же, родственников у него нет, настаивать на доследовании будет некому. Да и никакой судья нашим, так сказать, объективным данным не поверил бы. А кому и что надо доказывать, если вскрытие показало, что он наглотался фруктов по горло, а напоследок подавился соком апельсина, который оказался последним продуктом, который бедняга отправил в рот в этой жизни.
— Так что же здесь странного? Не один он умирает при таких обстоятельствах? — Я пытался выудить у лейтенанта, как мне казалось, его личную версию, не схожую, как я уже догадывался, с официальной. Похоже было, что он чего-то не договаривал. Мне хотелось понять, насколько Хэммет осведомлён. Если смерть Диаша окажется и правда не естественной, как он утверждает, тогда что он видит в ней такого необычного? И знает ли он о бреде, которым страдал покойный? — Мало ли кто чем наглотался по горло... — продолжил было я, но осёкся на полуслове — промелькнули знакомые фразы: «наглотался по горло...», «подавился черешеной...», «протискивается к горлу...», «подавился сливой...», «единожды надкушенная груша...»
Убили...
— Если я говорю «по горло», я имею в виду буквально: по горло. Даже наш патологоанатом не видывал никогда подобного. Желудок бедняги и пищевод по горло были напичканы помидорами, огурцами, яблоками, сливами и роковым апельсином. По гор-ло.
Я облегчённо выдохнул: — Так вы образно имеете в виду, что его убили фрукты, а не кто-то? — Не хотелось мне верить, что бред Диаша — это реальность, что фрукты из сюжета игры на самом деле могли преследовать и убить его. Вот уж бред, так бред.
— Док, вы опять меня не поняли. — Полицейский приблизился ко мне вплотную и вполголоса произнёс, озираясь по сторонам: — Фрукты в нём находились целыми, понимаете, доктор? Це-лы-ми. Ни один не был надкушен. Странно, не правда ли? Его нафаршировали цельными плодами, да так аккуратно, что даже не повредили ни ткани желудка, ни стенки пищевода. Возможно ли такое сотворить самостоятельно?
Из территории полицейского участка я вышел на ватных ногах и посмотрел на мир, как на чей-то спектакль.
Этот случай с Луисом Диашем заставил меня пересмотреть свои взгляды на мир и на психиатрию в целом, сами понимаете. Нет, я остался в профессии, до сих пор работаю, даже ещё с большим рвением и азартом (точно, именно азартом!) работаю. Жажда изучения и исследования природы происхождения галлюцинаций и возможность реального существования мира видений, который рождает сознание больного человека, полностью захватили меня, окунув в работу с головой. На протяжении вот уже пятнадцати лет я бьюсь над этой проблемой, пытаюсь выяснить и доказать (либо опровергнуть) факт существования мира галлюцинаций в действительности. Может, я когда-нибудь произведу сенсацию в области психиатрии и получу Нобелевскую премию! Ха-ха!
Как неверующий Фома, я все эти годы стремлюсь добраться до истины, чтобы ответить на мучающий меня вопрос: правда ли, что Луис Диаш видел свои сумасшедшие фрукты? Могли ли они его убить? Правда ли всё это, чёрт возьми? Вот, что гложет меня всё это время и сподвигает на изучение данной темы.
[justify]Я одержим одним: поиском истины. Когда-нибудь я докажу, что они — фрукты — существуют, обязательно докажу. Хотя бы самому себе, но докажу. И вы знаете, у
