тоже доставили в лазарет Глазго, но у него были только порезы на руках и шоковое состояние.
Через неделю, когда леди Мария-Тереза поправилась, ехать на ферму она отказалась наотрез.
– Не проси! Я родилась на асфальте, на асфальте и умру! Я возвращаюсь, а ты живи и дальше со своим русским рабом! С кем хочешь живи! Ты – непарный шелкопряд, вот ты кто!..
Случилось то, что случилось. От лекций в Нью-Йорке пришлось отказаться. А спустя некоторое время Керр имел серьёзную беседу с Евгением. Поводом послужил даже не отъезд жены в Америку. Просто однажды Арчибальд услышал с веранды, как Йост за углом пел по-русски:
Здесь, под небом чужим, я – как гость нежеланный,
Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.
Сердце бьётся сильней, слышу крик каравана,
В дорогие края провожаю их я…
Холод, дождь и туман, непогода и слякоть,
Вид унылых людей и угрюмой земли.
Ах, как больно в груди, как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!
Пронесутся они мимо скорбных распятий,
Мимо древних церквей и больших городов.
А вернутся они – им раскроют объятья
Молодая весна и Отчизна моя!..
Керр разобрал почти все слова. Он давно уже знал русский язык не на уровне «Ма-ма мыла ра-му». И лорд понял сейчас главное: этот парень – не раб, и он очень тоскует по своей Отчизне.
– Дорогой Евгений, ты мне очень дорог, – начал лорд, когда они уселись напротив друг друга. – Мне скоро будет семьдесят, тебе – тридцать. Пора тебе строить свою жизнь. Настало время прощаться. Прими в знак сердечной благодарности от меня эту сумму – её хватит на первое время. А когда меня не станет, по завещанию тебе перейдёт значительно больше…
Слёз не было. Они обнялись крепко, и Йост пошёл собирать свои вещи. Это произошло 29 августа 1949 года. В тот день Советский Союз провёл первое испытание собственной атомной бомбы. Говорят, что когда Сталину доложили об этом, он сказал: «Очень вовремя, опоздай мы совсем немного – пришлось бы испытать бомбу на себе»…
Следующая зима и весь 50-й год не принесли никаких новостей. Если не считать начавшейся «охоты на ведьм» в Соединённых Штатах и совершенно бессмысленной и страшной по людским потерям войны на Корейском полуострове. Десять миллионов убитых и практически полностью разрушенная экономика двух стран, разделённых условной полосой – разве это гуманно, по-человечески? Разве можно считать новостями для нормальных людей этот глобальный негатив? От них можно сойти с ума или даже умереть.
Америка сошла с ума. Министр обороны США с криком «Русские идут!» выпрыгнул с шестнадцатого этажа. Антикоммунистическая истерия заразила всех. Сотни подозреваемых в неблагонадёжности были уволены с работы, арестованы и посажены в тюрьму. В «чёрный список» попали многие работники культуры, писатели, актёры, профсоюзные активисты и политики.
Президент Трумэн 16 декабря 1950 года объявил чрезвычайное положение в стране «в связи с угрозой коммунистического империализма». Интересно заметить, что отменено оно Конгрессом США лишь спустя 27 лет, когда обнаружилось, что состояние чрезвычайного положения ранее никем не было отменено…
А следующий год, пятьдесят первый, стал годом утрат.
29 марта были осуждены за шпионаж супруги Розенберги – через неделю суд приговорил их к смертной казни. На суде, кстати, Элизабет Бентли выступала свидетелем.
14 апреля скоропостижно умер Эрнест Бевин. Он пожаловался в правительстве на давление со стороны США.
– Я больше не хочу терпеть, чтобы с британским министром иностранных дел обращались подобным образом!
Похоже, президент Трумэн тоже сказал ему: «Выполняйте наши требования, и с вами не будут так разговаривать!»
А Бевин сложил с себя полномочия – и через месяц умер.
В конце мая исчезли два ответственных сотрудника британского министерства иностранных дел: Дональд Маклейн, только что назначенный руководителем Американского департамента, и Гай Бёрджесс, второй секретарь британского посольства в Вашингтоне.
Это был шок для Арчибальда Керра: они ведь не только бывшие подчиненные, но и близкие друзья его.
Это был шок для всего правительства Великобритании. Когда газета «Дейли Экспресс» опубликовала подробности, как и куда сбежали дипломаты, работавшие многие годы на советскую разведку, пресс-секретарь главы правительства умер от разрыва сердца прямо за рабочим столом.
…Лорд Инверчепел сидел у камина и слушал радио. Незнакомая певица рефреном вещала:
– Robinson is no more, I can play…
Потом стали передавать вечерние новости. Какой-то высокий чин из ФБР комментировал случившееся и обещал, что будут тщательно проверены все связи и возможные сообщники бежавших дипломатов-предателей.
Старому послу было одиноко и грустно. Сердце болело. Он так много сделал в своей жизни. В пятнадцати странах работал в посольских миссиях. Старался выполнять свои обязанности добросовестно. И главное – он всегда любил эту работу и искренне любил всех людей, с которыми общался по долгу службы. От простых рабочих до королей и генералиссимусов. Ему было легко с ними, потому что выше всего на свете он ценил справедливость. Он верил в неё, как верят в бога. Это на войне нет ни справедливости, ни атеистов. А в мирное время жизнь длиннее, и грехов у каждого больше. Теперь, когда он сделал все свои земные дела, пора посмотреть наверх и попросить у бога прощения. Take Me To Church. Amen!
Сердце по-прежнему ныло. Сэр Арчибальд Керр проглотил таблетку, запил скотчем. Подумал и взял ещё одну таблетку. Посмотрел в окно…
Последнее, что он увидел, были склоны гор, поросшие багрово-оранжевыми рододендронами.
Арчибальд Керр. ЭПИЛОГ. Пятьдесят лет спустя.
Глазго встретил их дождём. Мягко стучал по крыше такси и мгновенно прекратился, когда они подъехали к отелю. Так часто бывает у моря. Пятнадцать минут, и все тучи, – чёрные ли, белые, голубые – вмиг какая-то волшебная сила раскидает их по небосводу, спрятав самые опасные и неприглядные за горизонт, словно мусор под ковёр.
Заказанный номер понравился очень.
– Ты можешь смотреть на площадь в окно. Вид прекрасный. Как интересно, что здесь нет штор и занавесок, да же?! Ну, я первая в ванную!..
Жена вышла с тюрбаном на голове. А когда он принял душ, она была уже при полном параде. Накрашена и блистательна. Поймала его вопросительный взгляд.
– Когда мы кого-то любим, то мы уже никого больше не любим?
Господи, какое же это счастье – любить и быть любимым! До щекотки в носу.
– Мы идём открывать новые земли! Как Миклухо-Маклай, так?
– Не совсем. Мы идём просто гулять. Куда глаза глядят. И мы будем открывать новые земли и этот красивый город, не похожий ни на один другой в мире, будем открывать его своими глазами. Он будет новым для нас, а мы, наши глаза – новыми для него.
– Ура! Мой муж – самый умный во всей Вселенной и её окрестностях!
И они пошли гулять по городу, взяв с собой только самое необходимое – сумочки и фотоаппараты. Не забыли ничего важного, кроме зонтиков. К счастью, они не пригодились.
День выдался на удивление. А город удивил в сто крат сильнее. Все краски мира, все звуки неслышной музыки, все стили многих веков слились в ангельском благолепии городских чистых улиц. Такого изобилия памятников архитектуры они не видели раньше нигде и никогда. А в полдень вдруг десятки часов на старинных башнях одновременно стали отбивать прожитые и пережитые здесь эпохи. Двенадцать колокольных ударов – двенадцать веков…
Они бродили по чудному городу до темноты. Перекусили наспех в каком-то кафе. Вернулись в гостиницу затемно. По бокалу вина – и спать.
Утром он позвал жену.
– Вставай, будильник звенел.
– Скажи, что я перезвоню, – сказала она, не открывая глаз.
Но когда узнала, что с утра их ждёт чудо не меньшее, мигом собралась.
– Мы едем, едем, едем! – жена игриво металась по комнате. – В замок шотландских королей, где бывала великая женщина Мария Стюарт!
Жёсткое расписание торопило их, потому что поезд из Глазго в небольшую деревушку, откуда ходили регулярные паромы на остров Бьют, уже больше века не относился к общественному транспорту и собирал туристов, чтобы только показать им уникальный вокзал середины ХIХ века. В те далёкие времена остров считался очень престижным местом отдыха, доступным лишь богатым.
– Леди и джентльмены! Через двадцать пять минут наш паром прибудет на остров Бьют!
«Влюблённых много – он один у переправы», – на верхней палубе жена тихонько мурлыкала модную песенку. Белый маяк на мысу показывал, что начинается главный город острова – Ротсей. А вот и замок…
Честно признаться, они даже пожалели, что поехали сюда. Полутораметровые стены, кое-где покрытые вековым мхом, развалины сторожевых башен. И это всё? Пошли-ка наверх, к городской площади!
Странно, что холм носит имя «Канадский». И странно, что здесь не ветрено – дорога идёт в гору, залив виден с любого поворота серпантина, а ни дуновенья. Уф, добрались! Уютный, тихий городок. Пальмы стройные в кружок. Жаркий день, необычный для Шотландии.
– Смотри, какой симпатичный старинный ресторанчик. Идём?
Звякнул дверной колокольчик. Пусто в зале, никого у стойки. Сами выбрали столик, сели. Резная мебель викторианской эпохи. Пятнистая шкура диковинного зверя на стене.
– Что, так никто и не выйдет к нам? Ау! Есть кто живой?
Словно из-под земли появился седой джентльмен.
– Добрый день, господа! Извините за тайм-аут! Моя голова пошла кругами волнения, оттого что слышу знакомую речь. Пятьдесят лет я не говорил по-русски. Позвольте представиться – Евгений. Я хозяин этой ресторации, но захотел лично обслужить вас.
– Вы русский?
Жена знала, что муж терпеть не может потомков разных белоэмигрантов, они объявлялись везде, в каждой стране, бесцеремонно подходили, как только слышали русские слова.
– Нет. Я немец. Сейчас – подданный Её Величества королевы Елизаветы Второй...
Ещё не легче! Наверняка из тех, что сдались англичанам в сорок пятом и окопались в далёкой Шотландии.
Но седой мужчина, словно почувствовав растущую неприязнь, тут же пояснил:
– Я из тех немцев, которых ещё русская императрица Екатерина Великая выслала на Волгу.
– Значит, вы не воевали? – похоже, мужу стало интересно. – А как же вы здесь оказались?
– Да, на фронте я не был. Хотя присягу давал и остался верен ей. Как сказал один французский писатель, быть в курсе дел не всегда значит принимать в них участие.
– О, вы любите Пруста? Так как же вы здесь оказались?
– Я делал то, что мне было приказано. И никогда никого не предавал. Я рядовой, но не раб. Помните, – «рабы немы»? Это не про меня. Я говорю на всех европейских языках. Почему я здесь? Так сложилась судьба. Вы ведь тоже здесь не в поисках утраченного времени, не так ли?
– Вы хотите сказать, что вам приказали здесь основаться и ждать дальнейших распоряжений?
– Все, кто имел право мне приказывать, давно умерли, сэр. Скоро наступит и мой черед. Но люди не умирают мгновенно, они продолжают занимать мысли своих близких, словно ещё живы, просто уехали за границу. Только не все понимают, где заграница, а где родина.
– Вы скучаете по России?
– Пусть будет так, сэр, если вам угодно, – старый шотландец церемонно поклонился. – Могу я вам порекомендовать седло барашка? Ваш обед, господа – за счёт заведения.
– Да, мне барашка. Вино румынское красное полусухое. И мороженое, – сказала жена. – Простите, а что это такое в вашем меню: «Виски с пирогом»? И вот ещё – «Джем с чили»? Разве это совместимо?
– Вы абсолютно правы, леди. Мне пришлось немало поэкспериментировать, чтобы эти ингредиенты попали в рифму – так можно сказать по-русски? Попробуйте, это оригинально и вкусно.
– Спасибо, нет. Только барашек и мороженое.
– Мне тоже, – сказал муж.
Странно, им обоим уже не хотелось ни о чём говорить. Но это не было преградой, не мешало им быть по-прежнему счастливыми.
Хозяин ресторана почему-то не вышел их провожать, лишь издали ещё раз поклонился.
– Всё хорошо, да же? – они, смеясь и переглядываясь, спускались по серпантину к пристани. – Мало ли чудаков на свете? Мы едем, едем, едем!
У самого пирса мальчик на велосипеде догнал их. Ещё издали он кричал:
– Рашенс, стоп! Чиз из э презент фром грандпа Йост!
Через минуту паром уже отошёл от острова. Жена на верхней палубе открыла большой пакет.
– Ух ты! Какие шикарные подарки! Смотри!
Там оказалась бутылка шотландского скотча «Знаменитая куропатка», большая пластиковая упаковка «Виски с пирогом», баночка «Джем с чили» и книга Марселя Пруста на английском в кожаном переплёте.
– Ничего себе! – засмеялась жена. – Такой дорогой подарок для немца!
– Он не немец.
– А для шотландца – тем более. Они вообще скупые.
– Он не шотландец.
– Тогда кто он, по-твоему?
– Он – русский…
