Там лежали два нагана, два ПМ и патроны. Поленов удивлённо взвёл брови, подумал, и взял наган. Отошёл в сторону. После этого Нелюдимов взял второй наган и тоже встал в стороне. Высокий, проследив за действиями дуэлянтов, предложил Огницкому условия дуэли. Противники, разведённые вначале на пятьдесят шагов и стоящие спиной друг к другу, по команде поворачиваются и идут навстречу, не уклоняясь, и стреляя, когда посчитают нужным. Каждому даётся по два патрона. Если выстрелы сделаны, а оба живы, то принимается решение о продолжении, либо прекращении дуэли.
- Ладно, командуй, - бросил Огницкий высокому. – Я посмотрю.
Высокий пожал плечами, отмерил расстояние, поставил дуэлянтов спиной друг к другу.
«Главное - не убить. Пулю в ногу ему – и достаточно, будет помнить, щенок», - думал Поленов. Напряжённость минуты подействовала на него самым благотворным образом: был он спокоен, собран, уверен в себе. По команде «пошли» Поленов резко повернулся, сделал несколько коротких шагов, замер, задержав дыхание, и выстрелил, целясь в ногу выше колена. Нелюдимов резко согнулся, но тут же выпрямился. «Упрямый, однако», - подумал Поленов, и это была его последняя мысль в земной жизни: багровый шар закатного июльского солнца, приготовившийся опуститься в чащу заозёрного леса, взорвался бешено и осколки его тут же погасли в кромешной тьме.
Через неделю в местной районной газете появилась информация: «Вечером 19 июля в посёлке Кириллов Берег убит генеральный директор ООО «Дорстрой» В. С. Поленов. Убийца установлен, но ему удалось скрыться. Для поиска убийцы и выяснения всех обстоятельств происшествия создана специальная следственная группа».
Глава 5. Бога нет
Через раскрытую дверь кузницы из подступившей темноты тянуло мягкой прохладой и густой тишиной позднего августовского вечера. Лишь взлаяла резко и тут же замолкла вдалеке собака, да где-то чуть слышались гитарные переборы.
- Гитара, странно, - бес любопытства толкал меня продолжить расспросы. – Естественней было бы здесь колокол слышать – место к тому располагающее. Или храма божьего не имеете в посёлке?
- Не имеем, - мягко улыбнулся Дмитрий. – Поп по миру пойдёт в Кирилловом Береге, стенам проповедуя.
- Ну, Дмитрий… Закон божий – закон нравственный…
- В том-то и дело, что закон. А законы в Кирилловом Береге не жалуют.
- Ладно – не закон. Но не отрицаешь, что христианство на нравственности стоит?
- Стоит ли, лежит ли, - зачем на нравственность обязательно что-то громоздить надо: Христа ли, Магомета ли… А где идол – там и законы, а где законы – там и цепи.
- Значит, доброту, сострадание, братство людское – побоку?
- Братство людское – или блажь, или ложь. Враги в мире никогда не переведутся. Просто и во вражестве своём надо людьми оставаться. А сострадание – ханжество. Чего сострадать – лучше помоги человеку. А если ему нравиться страдать? Пусть страдает на здоровье. Доброта – это что такое? Есть честь и справедливость, вложенные в человека природой. Честь – самолюбие, а справедливость – и есть доброта, по-моему.
Помолчали.
- Так значит, бога нет, Дмитрий? – засмеялся я.
- Есть, - в тон мне ответил Дмитрий. – Целых два: красота и свобода. Вот эти боги дают истинные потрясения и взлёты души необычайные. Но молиться им всё равно не надо. А то ведь с малолетства приучают кланяться. Всё внаклонку да внаклонку, – со временем только под ногами и видишь…
Приглушённый молодой смех прервал наш разговор. Я оглянулся: при входе в кузницу стояли, обнявшись, парень и девушка. Разгорячённые лица их сверкали тем особым блеском, что свойственен только молодой безрассудной любви. Парень – невысокий, но коренастый, с серьёзным открытым лицом, - на миг замер на мне изучающим взглядом и уверенно шагнул вперёд:
- Дядь Мить, ты мне инструмент выдай.
- Бери, - засмеялся Дмитрий. – Твой, однако, чего спрашиваешь.
Парень подошёл к шкафу для одежды и достал оттуда гитару.
- Эх, гульнём! Дядь Мить, давай с нами, не пожалеешь.
- Ну конечно – сейчас все дела брошу и побегу с вами, салажатами, песни орать, - отшутился Дмитрий, разливая остатки пива. Но когда парень тронулся к выходу, остановил его: - Постой-ка, Ваня…
Подошёл к парню с девушкой и что-то вполголоса сказал им, очевидно, не предназначавшееся для моих ушей. Потом я услышал смех и беззаботный голос девушки: «Да ладно тебе, дядя Митя, чего бояться-то». Дмитрий ещё чего-то говорил им вслед – уже громко, но я уже не слышал, занятый неожиданным открытием. Ещё как только парень вошёл, мне показалось, что я его уже где-то видел. И теперь понял где – взгляд случайно остановился на фотографии на стене.
- Ну что, тронем до хаты? – голос Дмитрия застал меня на этой догадке.
- Дмитрий, - я постарался придать своему голосу полное безразличие к сказанному, - а что: ведь Иван Нелюдимов обличьем весь в деда, правда?
Вопрос мой повис в предвиденной паузе, но ответ был неожиданно ровен и сух:
- Ты ошибся.
Ты, конечно, прав, - перевёл я для себя эти два слова, - но это вовсе не значит, что ты вправе говорить об этом. Да, рановато я стал считать себя своим человеком в Кирилловом Береге…
Дмитрий собрался, выключил свет, и мы шагнули в ночную прохладу.
Бесконечный ослепительно-звёздный ковёр августовской ночи развернулся взору во всём могучем великолепии. Сдавило сердце – необъятность звёздного неба часто тяготила меня: так бессмысленны и ничтожны кажутся все порывы и помыслы перед слепой беспредельностью космоса.
- Пустое всё, - невольно вырвалось у меня.
Дмитрий не ответил. Он стоял, запрокинув голову, - песчинка в необъятной звёздной тьме, и в глазах его бился жадный восторг от вечной неразгаданности жизни. Неразгаданности, в которой каждый новый день – не похож на другие.
