отозвался. Ни снарядов нет, ни Кати с Любой.
– Сбегать к соседям? Может, у них осталось? – это Глафира.
Леночка, готовая помочь, кивала побледневшим лицом. Глаза её больше смотрели не на Ярославу, а на засыпанную землей нишу, где совсем недавно стоял телефонный аппарат и лежала конфета.
Ярослава ничего не успела ответить. Те танки, что выстроились в ряд перед рвом, перенесли свой огонь с соседних батарей на их орудие. Глафира свалила наземь малышку Леночку, накрыла её своим телом. Зойка плюхнулась за лафет. Ярослава упала рядом. Граната в кармане галифе впечаталась в её бедро, чуть не сломала кость. Грохот, звон, смрад от чужих взрывов. Осколки над ухом визжат, щёлкают по металлу.
Кто кричит? Задело кого-то? Девочки, кто ранен?!
Кто-то в каске переваливается из канавы в окоп. Лицо чёрное, кровь на щеке поверх копоти. Юбка, туфли, кофта – всё в грязи и пыли.
– Любушка?!
Она поворачивается, стягивает в окоп ящик со снарядами.
– Со мной всё в порядке. Катю ранило.
Зойка ужом полезла в канаву за подругой.
– Люба, у тебя кровь на лице! – Глафира осторожно сняла с неё каску. – Ох, она же тебе жизнь спасла!
– Я плохо слышу. Наверно, контузило…
Ярослава бинтовала ей голову, а Глафира с удивлением вертела в руках пробитую каску: длинный, как карандаш, осколок намертво застрял в прочном металле. Леночка помогала Зое уложить у стены Катю.
Та была в сознании. Голубое платье порвалось в нескольких местах и стало чёрным от крови. В рыжих прядях то ли проседь появилась, то ли пыль перекрасила так. Дышала редко, тяжело. Пыталась что-то сказать. С трудом разобрали:
– Фото нет… Не будет…
Потом потеряла сознание.
– Восемь снарядов у нас, – сказала Ярослава, подтягивая к орудию ещё и Катин ящик. – К орудию! Должно хватить на два танка. Зоя, наводи!
Немцев было хорошо видно. Три танка проскочили перешеек, нашли более-менее пологий спуск к воде и остановились у самой кромки. Несколько фрицев вылезли из люков, зашли по колено в воду и стали, гогоча, пригоршнями плескать друг на друга…
Пулемётная очередь, почти в упор пущенная с позиции заградотряда, замертво уложила их в воду. Остальные кинулись по машинам. Два танка быстро развернулись и мигом выскочили наверх, один – видимо, от экипажа его мало кто остался – замешкался, и набежавшие бойцы заводского ополчения закидали его бутылками с зажигательной смесью.
А два танка, стреляя из пушек и пулемётов, помчались на отряд НКВД.
– Не стрелять! – вдруг закричала Ярослава. – Тут мы нашим не поможем, а зацепить можно запросто! Давай тех немцев, которые через ров перешли! Смотри, как их много! Снаряд!
– Готово! – через секунды отозвалась Зоя.
– Выстрел!
Пусть никто не путает умение с везением! Везёт тому, что знает и умеет. Да, позиция очень неплохая. Угол сорок пять градусов, и бок свой танки всё равно подставят. Вот и получите в этот бок!
Снаряд разорвал гусеницу немецкого танка. Конечно, это не значит, что он уничтожен. Он не горит. Но из-за этой поломки остановились идущие за ним машины. А зенитчицам только это и надо.
– Давай, Зоечка! Давай, родная! Теперь по третьему! Или лучше по четвёртому! Сделай им кучу-малу!
Выстрел, второй, пятый… От осколков фугасных снарядов падают фрицы, пытающиеся подцепить тросом подбитую машину. А рядом ещё танк крутится с повреждённой гусеницей.
– Снаряд!
– Ярослава, это последний!..
Та смотрит на свои часы. Не верится: весь боезапас расстрелять за двадцать минут?! И что теперь? Погибать, как соседки справа и слева, – оттуда ни одного выстрела давно уже, живые ли?
Странно, но по позиции девятого расчёта больше никто не стреляет. И танков на бруствере городского рва что-то не видно. Ан нет, стоят штук пять. Остальные, наверное, испугались, отошли подальше. А горит сколько? Ого, шесть штук дымят чёрным пламенем.
Кто-то подползает к окопу. Тяжело дышит.
– Лена, кто там, глянь!
– Это товарищ старшина!
Колобок, мокрый как мышь, сполз в окоп, придерживая ящик со снарядами.
– Комбат приказал доставить, метко, говорит, стреляете! Вы все целы?
– Катю тяжело ранило. Без сознания. Санитары придут?
– Если честно, девчата, вряд ли придут. Там два танка прорвались. Прямо на санчасть. Заградотряд пытался остановить, да не равны силы-то. Командира ихнего убило сразу, зам его, сержант усатый, бросился под танк с гранатой, подбил. Второй танк подавил всех их, а дальше пушку наставил на санчасть. Если метров с тридцати выстрелит – всё разнесёт. Только тут медсестра на крыльцо вышла и давай с ними по-немецки разговаривать. Да ты, Ярослава, знаешь её, землячка твоя, со значком. Что-то им рассказывает, убеждает, а сама кричит, не оборачиваясь: “Уходите все, я их задержу! Уходите через заднее окно к реке!”
Старшина достал с ремня фляжку, отхлебнул, продолжил.
– Короче, она руки раскинула, не пускала. Так они ей руки прострелили и вошли в палаты. А там – никого. Геройскую смерть приняла… Чуть-чуть мы не успели со штабом и ополченцами. Но всё равно отомстили за неё. Комбата нашего в том бою ранило.
– Лейтенант ранен? – вскинулась Зоя. Она вскочила в полный рост, схватившись за сердце.
– Перевязал я его, лежит в землянке. Связи нет, где-то провода перебиты. Так что приказал вам снаряды доставить.
– Ой, спасибо, товарищ старшина! Мы их танки до ночи будем бить – не пустим!
– Вот и славно! Ночью обязательно подмога придёт! Пойду ещё ящик притащу!
– Зоя, помоги старшине! Два ящика лучше, чем один!
Они ушли. В окопе сразу стало тихо. Только слышно, как Лена плачет.
– Катя умерла…
Подошли. Катино лицо осколки не тронули. Оно было спокойным и красивым. Прямо как у киноактрисы. Ярослава закрыла глаза Кате. У остальных девушек не было сил, они дышали так тяжело, со всхлипами, словно это их посекло насквозь осколками.
– После боя, ночью похороним. У главных ворот Тракторного завода. Война кончится, а люди будут знать и всегда будут помнить, кто здесь геройски погиб, защищая город.
«Поклонимся за тот великий бой!»
«Если мёртвому сразу глаза не закроешь,
То потом уже их не закрыть никогда.
И с глазами открытыми так и зароешь,
В плащ-палатку пробитую труп закатав.
И хотя никакой нет вины за тобою,
Ты почувствуешь вдруг, от него уходя,
Будто он с укоризной и тихою болью
Сквозь могильную землю глядит на тебя».
Юрий Белаш, поэт, фронтовик
«Мы в Гамбурге до глубины души возмущены упрямством и бессовестностью русских, которые не хотят прекратить своё бессмысленное и глупое сопротивление на Волге».
Письмо жены немецкого солдата, убитого в Сталинграде
«В районе Тракторного завода 16-я танковая дивизия натолкнулась на ожесточённое сопротивление зенитной артиллерии. В пригородах находились русские зенитки, обслуживаемые женщинами. Они встретили наступающих огнём. Некоторые гнезда не были подавлены до ночи…»
Из журнала боевых действий 6-й армии вермахта
«– Что, взяли? Взяли, да? Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро! А не прошли вы, никуда не прошли!».
Борис Васильев «А зори здесь тихие…»
…Те фашистские танки, что перешли ров, утюжили гусеницами позиции первой и второй батареи. Из своих пушек танки не стреляли, а по ним стрелять было уже некому.
– Ну что, лежебоки? – Ярослава снова глянула на часы. – Так и будем смотреть молча, как наши сёстры погибают? Сейчас вам кукушка накукует вторую жизнь. Люба, наводи! Снаряд!
– Выстрел!
Они били по гусеницам, по слабым местам этих бронированных каракатиц. Жалко, что нет бронебойных снарядов, а то бы уже с десяток этих чудищ вонючими кострами горело бы. Но и обездвижить их – тоже дело. Вон, бегут на помощь рабочие ополченцы с Тракторного. Обещали целый отряд. Правда, у них ничего нет, кроме винтовок и бутылок с горючей жидкостью.
Жаль, что, даже обездвиженные, немцы всё видят через смотровые щели своих стальных коробок. В наступающей темноте крутят башни во все стороны, нащупывая стволами стреляющую по ним зенитку. Нащупали…
Недолёт. Ответить нечем, снарядов нет.
Есть снаряды! Два ящика – один старшина притащил на плече, второй Зоя волоком по земле тянет. Заряжай!
– Выстрел!
Ещё один обездвижен. Зенитчицы наши быстрее. Немецкие танки как-то залпами стреляют. У них перелёт.
– Ложись!
Ухнуло прямо на бруствере. Опять осколки звенят, калеча зенитку-спасительницу. Комья земли, мелкие камушки стучат по голове, спине, ногам. Господи, спаси и сохрани!
– Все целы? К орудию!
Есть ещё пять снарядов. Танки уже в двухстах метров. Зоя, наводи!
– Ярослава, старшину убило!
– О, господи! Колобок, родной ты наш, как же так?..
Оглянулась, чтобы хоть взглядом проститься, а там прощаться-то и не с кем, нет человека – прямое попадание.
– Ярослава, очнись, готово!
– Выстрел!
Попали. Они почему-то в ответ не стреляют. А-а, вот почему. Из ворот Тракторного катятся на немцев два наших танка. Странные какие-то: один без башни, а второй с башней, но без ствола. Просто на испуг хотят фашистов взять. И три трактора, стальными листами обшитые. Высокие, и оттого малоустойчивые.
Это заводчане на себя огонь перевели, чтобы дать зенитчицам возможность прицелиться.
– Зоя, наводи! Ты куда?!
– Она к лейтенанту побежала. Немцы увидели блиндаж комбата, раздавить хотят…
– Так наводи вместо неё! Помогай Зойке!
С четвёртого выстрела остановили и этот танк. Нет больше снарядов. Озираясь, немцы вылезли из люков, застучали кувалдой, поправляя разбитую гусеницу.
Ярослава подобрала с земли винтовку, хотела снять хотя бы одного фрица, но плюнула со злости: ствол трёхлинейки погнут, затвор разбит.
Что теперь делать? Они же так снова до Москвы дойдут. Там мама, папа, Коля. Милый мой Коля, у тебя такое бывало на ринге, что нужно подняться после нокдауна, а сил нет? Помоги мне сейчас! Нет больше сил. И снарядов нет…
И тут вдруг Ярослава вспомнила, что в окопчике, который мужички-окруженцы для боеприпасов выкопали, должно быть ещё два ящика снарядов. Оглянулась на подруг. Глаша сидит с Леночкой на дне окопа, что-то шепчет ей, а малышка, похоже, с трудом понимает. Это нокдаун. У Любушки только перебинтованная голова в сумерках светится белым, остальное всё чёрное от пыли и грязи. Зойки не видно и не слышно – решила до конца с лейтенантом быть. Похоже, действительно конец нам пришёл. Ладно, девочки, я поползла за снарядами. Повоюем ещё. Господи, спаси и сохрани!
Фашистский танк издали расстрелял три наших трактора. Двух в лоб, а третий от близкой взрывной волны на бок завалился. Двое наших ополченцев успели выскочить, спрятались и теперь ждали, когда танк подойдёт поближе, чтобы закидать его коктейлями Молотова.
…Почему обмотки всегда разматываются, когда ползёшь по-пластунски? Хорошо, что старшина подсказал через каблук их намотать. А вот галифе всё равно дал большие – граната в кармане болтается, словно булыжник.
Канавка, по которой ползла Ярослава, вырыта неглубоко. Ей даже голову не надо было приподнимать, чтобы видеть. Вот оба ополченца вскочили одновременно и бросили свои бутылки с горючей смесью. Пламя тут же стало растекаться по танковой броне. Оба одновременно и упали, сражённые пулемётной очередью.
– Молодцы! Герои! – прошептала Ярослава.
В окопчик со снарядами она свалилась как-то неловко, головой вниз. Зато целых два ящика с радостью увидела. Видеть
