Долина Смерти

увидишь. Маньяк какой-то инфантильный, по сукам, гад, не сохнет. Даллагару непривычно, но выбора-то нет, не в деда-маразматика же вселяться.
- У-уу! – Маньяк только воет, а душа чужая все ноет.
Сам Маньяк тоскует по краткосрочному раю с прогулками без поводка, по мясу. Даллагарова душа по хальджайским бабам, и не только… Косте не до рая – предстоит трудная пересдача. УЛК (учебно-лабораторный корпус ЯГУ), Пушкинка (республиканская научная библиотека имени А.С.Пушкина) да дом – ни тебе дискотек, ни других забав, но это временно. История России, девятнадцатый век не пятнадцатимиллиарднолетняя история Вселенной, но все же.
Тем временем, у Долины Смерти рейтинг повышался. Ее же номинировали на «Чудеса России». Но местный экстрасенс, большой авторитет в своей области, вдруг дает эксклюзивное интервью по местному каналу телевидения:
- Сэттээх сир, сэттээх сир!
Проклятая земля. Не то, что ходить туда, и говорить о ней грех. Табу, бойкот и все разом «забыли» о долине. Ее негласно объявили запретной зоной, тем более, там алмазы, которыми кормится не только Якутия, но и вся Россия в целом. Нечего туда шастать, потом алмазы будут пропадать. Зона умолчания, зона отчаяния – Долина Смерти стала еще больше манить к себе, как магнит.

                                                        V

Вот оно счастье – Костя сдал историю! Девятнадцатый век позади, а двадцатый – это не такой уж страшный рубеж. Он, хоть и под столом бегал, чуточку пожил в двадцатом. И в остальном все прекрасно. У них с Таборовой снова общие интересы. Все время вместе, все шушукаются. Кстати, нога срослась, Костя даже не хромает. Учеба нудная, но и в ней можно найти маленькие радости. Например, в этом семестре Сергей Николаевич читает лекции. Пень не так уж глуп, интересно рассказывает. Еще Грязные Волосы читает. Весенняя сессия обещает быть легкой до неприличия. Два автомата, и, не дай бог, они не поставят пятерки – договор дороже денег. Пень-спортсмен из кожи вон лезет, чтоб показаться умным и интересным – Машенька же его слушает. Друг другу глазки строят, как в первый раз, а ведь у них все уже было еще летом. Их отношения, считай уже, проверены временем, дело к свадьбе, однако. Грязные Волосы не так блистает как Пень, не перед кем красоваться. Небось, по Фишке своей скучает, та в этом году заканчивает школу. Ждать осталось недолго. Держись, университет, к тебе Фишка едет. Всю стипендию будет на презервативы тратить, а на остальное спонсоры найдутся.
Сейчас, когда Долина Смерти под запретом, чудо нужно в другом месте искать. Кладбище младенцев, чопперы какой-то неизвестной цивилизации тоже сойдут за чудо. Сергей Николаевич что-то затевает, наверное. Надо только лета дождаться. На второй сезон попроситься что ли, археологическая практика в будущем пригодится. Оля Таборова, вроде, не против. До лета далеко, все само образуется. Может, куда-нибудь на Север отправят. Это не Долина Смерти, там, зато есть долина мамонтов, или что-то в этом роде. С Олей Таборовой они спелись. Это здорово отвлекает – Костя незаметно пристрастился к ЗОЖ.. Оля же не пьет, не курит, даже матерится редко, только по большим праздникам. Она своим примером в рекордно короткий срок перевоспитала Костю, что не удавалось за целых одиннадцать лет родной Хальджайской школе, за восемнадцать лет матери, в последние годы без отца. С такими темпами Костя скоро русскоязычным станет, при такой-то практике. Стоп! Вспомни свои три желания! Неужели лед тронулся? Правда, там было: «Хочу девушку КАК Оля Таборова или…». Оригинал все же лучше. А «Хочу в Долину Смерти»? Ее же запретили, значит…
Костя теперь с Интернетом дружит. После него ничего не надо. Какая реальность, когда ты одновременно везде. «Мародер» исчез с информационного поля. Вот его-то и надо искать. Надо придумать какие-то кодовые слова, позывные. Вместо Долины Смерти – Черное Пятно или Черная дыра. Кстати, перед Рождеством нашли какую-то черную дыру, в новостях рассказывали.
- Костик, дорогой, как ты там? – мать и тут покоя не дает.
- Все отлично, мать.
- Скоро мясо отправим.
- Есть еще мясо.
- Дед-то не ругается?
- Ругается, куда денется. Делать же больше нечего.
- Потерпи чуток, скоро, может, сама приеду, – только не это.
- Что опять случилось, ма?
- Ничего, просто соскучилась.
Быстро, голова, думай! Какую отмазку придумать, чтобы мать сюда не приехала?
- Даллагар Кулгааха похоронили?
- Кое-как проводили.
- Теперь-то в Хальджае жить да жить, особенно тебе.
- Так-то оно так, только без этого придурка как-то тоскливо стало.
Маньяк завилял. Нутром чувствует, что это она.
- Ииримэ, мать, бабушку с дедушкой хочешь одних оставить?
- Ну, они и без меня проживут.
Маньяк еще больше завилял.
- Ну, мама…
- Ты что, не рад?
Рад ты мне или не рад.
- Ну…
- Я просто приеду, развеюсь, не навсегда же. Тебе же лучше будет, денег привезу…
- О! То есть, приезжай, конечно. Когда?
- Ну, не знаю. Как только, так сразу.
Не было печали. Ладно, если это временно, как-нибудь переживет, тем более, если она денег привезет. Маньяк оживился. Он, бедный, совсем заскучал. Надо отвлечься. Чик и Костя… Тьфу, ты! Не получилось с первого раза.
- Черное пятно, черная дыра, - как заклинание повторяет он.
Жизнь сильнее, не отпускает. Мать не сегодня приезжает, есть еще время. Дед, по обыкновению, ворчит по любому поводу и без оного. Иногда, правда, делает приятное. Например, как выпьет, начинает хвалить Костю.
- Ты учись, малой, учись хорошо. Я знаю, ты у нас гений, понял? У нас в роду все такие. Я же ойуун (шаман), я точно знаю.
- Да, деда.
- Что?
- Да, говорю.
В стране глухих, замонаешься кричать.
- Ты когда-нибудь Нобелевскую премию получишь, – дед у него продвинутый.
- Да, деда.
- Вот и учись.
- Я учусь, деда.
- Что?
- Учусь.
- Нобелевскую! Ты запомни мои слова.
Нобелевскую, так Нобелевскую. Пусть болтает, лишь бы не ворчал или не начинал про старину рассказывать. Он хоть и историк, ему интересен день сегодняшний, нежели их золотое прошлое. Этот дед еще ничего, у Кости же он не единственный. Есть еще один дед, чуть старше этого, тоже один живет. Раз в месяц к нему надо ходить, пенсия же приходит ежемесячно. Жить-то надо, вот и приходится подмазываться. Тот дед так просто денег не отдает, с ним надо лялякать, а с кем еще ему говорить. Понять деда можно, но время – деньги, у будущего гения дел по горло. Помимо пенсионных денег есть еще одна причина, у деда на письменном столе давно валяется паркеровская ручка. Больно хочется покрасоваться перед однокурсниками этой «вечной» ручкой. Чем же он будет будущую работу, которая потом удостоится Нобелевской премии, писать, не китайской же одноразовой ручкой. Тот, квартирующий Костю дед бы, понял будущего лауреата, а этот скряга (это при том, что ежемесячно субсидирует его), ни за что не растанется с ручкой. Разве что после его смерти перепадет. Не дожидаться же его кончины, ему, может, сейчас надо начать писать ту работу. Эта паркеровская «вечная» ручка даже сниться стала, уж больно она хороша, хотя с виду простая, зато долгоиграющая.
- Хочу Parker! – хорошо, хоть в новогодние три желания это не включил.
Вот и сегодня он у деда. Тот и стол накрыл, и заблаговременно деньги в конверт положил. Знал бы он, о чем мечтает этот отпрыск, жуя тефтели и слушая его скрипучий монолог.
- В Хальджае, бывало…
Что бывало неинтересно, а что сейчас там деется, он и сам в курсе. Ручка-то на письменном столе валяется. И зачем паркеровская штучка этому старику. Он же, слава богу, не писатель, а то бы не только ему, но и всем нам надоел.
- Ты меня слушаешь?
- А? – прекрасное видение в виде паркеровской ручки тут же исчезло.
И откуда у него эта ручка? Если напрямую спросишь, потом сразу догадается, что это он украл, а красть он собирается. Просто тянет, ждет удобного случая. Подозрение так и так на него упадет – кто, кроме него к этому полоумному ходит-то. Как дело провернуть, чтоб все было шито-крыто, а украсть он просто обязан. Не может он больше без паркеровской ручки. Вот и застыл, а глазки-то бегают. Найти предлог, момент и ручка в кармане. Костя аж спотел от напряжения. Все ждет, когда дед отлучится, хотя бы в туалет. Все! Решено – сегодня или никогда. Если догадается? Все свалим на склероз.
Дед в туалет – он к столу. Прыг-скок и ручка наша, наконец нашла достойного хозяина. Один шаг к Нобелевскому, считай, уже сделан. Затем дед торжественно вручил ежемесячный взнос, который вряд ли когда принесет дивиденты. Прыг-скок! Делов-то. Как легко переступить черту, однако.
Интернет на все ответ плюс Таборова – одно интеллектуальное общение. Они ради смеха ищут единомышленников-долиносмертников. После табу таковых стало больше. Есть просто любопытствующие, есть, как всегда, приколисты, которым долгими зимними вечерами делать определенно нечего, но среди них встречаются вполне интересные и весьма серьезные элементы. Все хотят побольше узнать, а взамен что? «Пазлами» Костя не разбрасывается, но иногда что-нибудь да подбрасывает, но, увы, второго Берестова долго придется ждать. Тем временем договорился со своим земляком, в планетарий ему захотелось сходить. На звезды поглазеть полезно. Отвлекает от мирской суеты, от этой кутерьмы, но и там все меняется. Небо только кажется неизменным и вечным, в нем свои нюансы.
- Вовка Петров как себя чувствует, ты не знаешь? - земляк интересуется не только звездами.
- А что с ним?
- Да приболел говорят.
- Да?
- Хворь какая-то непонятная. Дуня-то с моей общается, вот она и рассказала. Лежит, говорит, ничего не может, врачи ничего понять не могут. Не говорит, не ест, ни на что не реагирует.
- Кома что ли?
- Не знаю. Как вернулся с той… ну, ты понимаешь, – табу есть табу. – Скажи спасибо, что живой.
- Интересно, что там случилось.
- Никто этого не знает. Вовка-то молчит. Еще эта пресса его достала. На нервной почве у него болезнь, наверное.
- На то пресса, чтоб прессовать. Надо бы сходить к ним.
Дуня, Вовкина жена, если хорошенько подумать, тоже его родственница. Все хальджайцы друг другу кем-то приходятся, корни-то одни. А это идея…
Дуня вроде обрадовалась, только, кто знает, что за глаза скажет. Все, как полагается – прелюдия (дежурные слова, расспросы). Хозяина не видно. Наконец, дошли и до Берестова.
- Не верится даже. Мы же здесь проводины устроили. То-то он не хотел ехать, будто чувствовал. И в первый раз, как нарочно, ногу сломал. Да, в этом что-то есть. Далась ему эта Долина Смерти. Мой тоже за компанию, ею загорелся и чуть сам не сгорел. Слава богу, хоть живым вернулся.
- Как он? – вклинился Костя, почувствовав, что Дуня «созрела».
- Да никак.
- Совсем не встает?
- Мне иногда кажется, что он может да не хочет. Вот так тихо угасает…
- Пройдет, тетя Дуся, вы не переживайте так.
- Лежит, уставившись в одну точку, молчит, весь отрешенный.
- Так он в сознании?
- Не в коме же. Кто знает, разве он тебе ответит. Что делать, ума не приложу, не в психушку же везти, хальджайцам на радость. Будут зубоскалить, мол, Дуня упекла собственного мужа в этот дом и рада, они такого не пропустят.
Как и она сама.
- Да уж, – кого-кого, своих-то Костя хорошо знает. – А не пытались как-то разговорить, растормошить как-то?
- Пытались да без толку. Правда, в первое время он говорил, но все какие-то странные вещи.
- Странные вещи? – началось!
- Ну, непонятные.
- Что именно?
- Облако,