Очищение позволяет мне снова заняться идеализацией или сублимацией. Теперь я не просто развиваюсь, как прежде, но совершенствуюсь, возвращая свой образ как образ уже не умаления, но возвышения, восхищения. Теперь это не демон инферно (ада), но бог парадиза (рая). Здесь уже действует детерминация не низа, а верха, не причины, а цели. Теперь, уже из будущего, бог возвращается, ибо так время течет вспять, не из прошлого в будущее, а из будущего в прошлое, не эволюционируя, а инволюционируя. Такова конверсия становления я как третья стадия становления я Я.
Первая стадия личного становления есть инверсия в качестве тезиса, в которой корреспондируют или соответствуют друг другу уклонение и повторение, уклонение от повторения.
Вторая стадия - это диверсия в виде антитезиса, в котором противостоят друг другу умаление и падения в качестве вытеснения.
Третья стадия дает конверсию как синтез очищения от себя для себя и восхождения или преображения и парения. Все это разные версии или варианты творения божественного Я как инварианта, как горизонта возможностей актуализации бытия человека в мире здесь и теперь. Все это имеет право и место быть в одном цикле существования вечного возвращения того же самого Я, но не такого же, как прежде. Местом его проявления может быть тот же самый человек, что уже умер. Как он умер, так и воскреснет.
Зачем мыслящему человеку нужна система? Система есть такая связка мыслей, в которой мысль становится конкретной, то есть, связанной, сопряженной с другой мыслью; в ней она находит свой смысл. Почему? Потому что смысл того, что мы думаем о чем-то, мы находим в том, что думаем. Что же думаем, мы понимаем в том, как это думаем. Философский смысл мы находим в том, что думаем, мыслим.
Для того, чтобы быть мыслящим, недостаточно быть умным. Для того, чтобы быть умным, недостаточно быть знающим. Кто знает? Ученый, которого научили быть знающим. Но есть и ученые дураки, то есть, не те, кто научился, но кого научили на свою голову. В результате получили болвана или болванку, заготовку для обработки. Впрочем, и они полезны для заточки. О них как о догму точат свои зубы (возражения и опровержения) критики.
Но в таком случае и дурак может быть мыслящим? Конечно. Это будет мыслящий дурак. Но как он будет думать? Он будет думать не так, как необходимо, а как можно, по-своему. Логик думает так, как нужно, как следует, последовательно, логично. Логик строг. Ученый, вроде математика, точен. Мыслящий дурак не точен, думает about, ходит кругами в мысли вокруг да около предмета мысли. У него не одно следует за другим, а, напротив, перескакивает с одного на другое. Он нарушает правила мысли, ибо думает, что мыслить можно не по правилам, а по понятиям. Он не выводит их, а диктует, навязывает.
Между тем умнее было бы только следить за тем, как растут и идут мысли, подводя тебя к понятию, к пониманию. Другими словами, мыслить так, чтобы были мысли на уме, а не глупости, может только умный дурак, который может ограничивать своеволие, находить смысл не в себе, а себя в смысле. Если только он это может. Прежде не мог, был своеволен, поэтому и был дурак. Вот поумнеет, то есть задумается и начнет думать. Дума сама наведет его на правила своего становления.
Я сам думаю и понимаю мыслителей в той мере, в какой уже подумал то, что они надумали. В другом случае я не понимаю их и мне все равно, что они думают и думают ли они, вообще. Поэтому у меня нет авторитетов в мысли. В этом смысле я согласен с Аристотелем, которому истина, то, что есть, дороже его учителя. Ему дорог учитель, он любит его только в том, в чем узнает самого себя. Дело не в том, что он любит больше себя, чем учителя. Это следствие, а не причина. Причина выбора заключается в том, что для Аристотеля важнее то, в чем он согласен с Платоном, чем то, в чем он расходится с ним. Истина есть согласие Аристотеля с Платоном, то, что он платоник, но не во всем, в ином Аристотель сам учитель для перипатетиков (или аристотеликов). В этом это истина для иного платонику.
Поэтому хороший, благой ученик, - это такой ученик, который дополняет своего учителя, идет дальше его. Но тогда он уже не ученик учителя, а учитель, который учит себя сам. Его ученики есть подставки учителя. Сначала ты подражаешь учителю, повторяешь его, потом споришь с ним, наконец, ты сам становишься парадигмой, примером для подражания. Налицо смена парадигм в учении. Но при этой смене, важно как то, что связывает парадигмы, так и развязывает. Есть не только разрыв, но и стык, шов традиции, преемственность в смене, сама передача мысли. Основой такой передачи служит идея. Она двоится в мысли, становится двусмысленной. Так из тождества рождается различие, которое доходит до противопоставления, из чего следует выбирать так, чтобы не допустить противоречия. Но как его не допустить? Умалением, отменой демонизации (отрицанием отрицания) самого себя».
Размышление заняло у Василия Ивановича очень много времени и после работы. Уже дома, отходя ко сну, он подумал, что осознание того, что нужно сделать, вызывает у него негативную реакцию неприятия; но пройдет время, и то, что появилось в сознании, стало жизненным фактом, фактичным, с которым нельзя не примириться. Так сивку-бурку укатывают крутые горки. Конечно, этой житейской истине далеко до философских откровений, но именно из такого рода незамысловатых истин состоят все эти классические произведения интеллигенции, которая стенает о том, что еще она должна сделать для несчастного народа, чтобы не чувствовать себя не в своей тарелке, а тем паче массовая литература для этого народа и бульварное чтиво самого народа. Взять ту же молодежь, как передовой отряд народа, который, несмотря на бешенный темп современной жизни, соразмерный ей, еще полностью не опустил на дно бывших до них и не поднялся наверх, как накипь, пена времени, став элитой, «сливками общества», - она уже не читает даже такую, с позволения сказать, беллетристику, потому что развлекается разглядыванием картинок из комикса, манги и тик-тока.
Куда мысли такого вот Василия Ивановича угнаться за цифрой, которая щелкает в мозгу владельца гаджета, набирая обороты потребления.
Глава восьмая. Зарядка
На следующее утро Василий Иванович чувствовал себя вполне свежим и готовым к употреблению. Его телесное пробуждение совпало с душевным пробуждением. Как говорят в таких случаях, он «воспрянул духом». Конечно, сам Василий Иванович вкладывал в это словосочетание дополнительный смысл. Он не просто приободрился после сна, стал бодрым. Он перевел свое сознание из режима бытового состояния, в котором пребывает подавляющее большинство народонаселения земной коры, в режим состояния «боддхи». Бытовое состояние сознания с точки зрения «вечного или бессмертного» Василия Ивановича включало в себя не только домашнее, но и рабочее состояние. Он полагал, что такое бытовое состояние необходимо этим смертным существам, чтобы преждевременно не свести счеты с жизнью или не сойти с ума.
- Ну, и пусть они находятся в этом состоянии, - им же лучше, но не мне. - Так думал Василий Иванович. - Но у меня есть другое средство: философское.
Этим средством для него служил философский камень. Он уже давным-давно вмонтировал его в свое сознание, чтобы благополучно отражать волны подавления интеллектуальной активности в эфирном пространстве, нагнетаемые башнями массовой коммуникации. Но философский камень как скафандр космонавта, как колпак дурака или, на худой конец, как тугой презерватив, предохранял его не только от идеологического эфира, но и от магического астрала, а также от научного ментала, на которые у него под воздействием этого буддхического кристалла выработался смысловой иммунитет. Но как только он выходил из своего медитативного состояния, символом которого и был этот философский камень, так сразу же поддавался всем этим «дурным влияниям». Они были дурными, только потому, что именно ему было дурно от них. Для других же существ, которые давно сжились с паразитами сознания и даже находились с ними в жизнеспособном симбиозе, эти состояния были вполне пригодны и удобны для эффективного функционирования в качестве или в виде, наподобии людей.
Порой Василий Иванович чувствовал себя ангелом, парящим высоко в небе идей над неровной поверхностью земли, в которой копаются или копошатся люди, как какие-то насекомые. Или мнил себя магматическим, а то и ядреным жителем земных глубин, из которых поднимался на поверхность, как какой-нибудь титан, которого эти пигмеи коллективно загнали под землю. Да. он ощущал себя титаном, вроде деятеля эпохи Ренессанса. Действительно, Василий Иванович был неподдельным гуманистом. Как гуманный человек он не обидел ни одной мухи. Василий Иванович вспоминал себя, как еще в детстве хотел оборвать крылья у мухи, но его не по годам развитое сознание воспрепятствовало дикому детскому желанию причинить боль и вред живому существу. Ну, чем он сам отличается от мухи? Может быть, он тоже муха, только большая, которой родители уже оборвали крылья, и теперь он не может летать, но должен делать то, что они скажут. Да, только у него есть не просто сознание, а самосознание, а у мухи ни того, н другого нет.
Все это было ему ясно, не ясно было только то, почему мыслящие люди на Востоке, вроде буддистов, не признавали и не признают существование даже таких, как они, мыслящих существ. Они полагают само сознание иллюзией. Другие же, как поклонники вед, признают существование лишь имперсонального абсолютного сознания. Василий Иванович не разделял точку зрения ни тех, ни других на самого себя, между тем признавая перерождение. Только в его случае перерождался не дух, относящийся к нему лично, как к своей подставке, а он сам. Иначе зачем он. Василий Иванович, нужен лично? Для того, чтобы быть подставкой сверхсознательного духа, кого, например, русские, к которым имел некоторое отношение Василий Иванович, будучи по происхождению из их числа, называют «богом», достаточно любого другого русского или папуаса, - главное, чтобы он только верил в это. Вера в это и называется этими русскими верой в бога.
Но Василий Иванович не верил, а думал, вернее, он не верил для того, чтобы понимать, а думал, чтобы понимать. Он полагал, что люди верят, когда не думают, точнее, когда их дума, мысль не приводит к пониманию. Василий Иванович думал, что только в таком случае, когда дума не приводит к пониманию, можно и следует