Старик отстранённо замолчал, видимо, заново переживая то удивление от поразительной находки. Затем продолжил.
- Что касается письма, то я его тоже сохранил, но читать ни к чему – я хорошо его запомнил. Тем более, что уже и сам собрал кое-какую информацию по существу там изложенного. О чём-то пришлось догадываться, представляя те события. А история эта… да, сильная история. Ну, слушай.
Глава 3. Беглец
Виктор Алексеевич встал, снова подошёл к окну, постоял, опершись одной рукой о подоконник, собираясь с мыслями.
- В сентябре 1897 года уральский охотник Семён Ипатьев под вечер наткнулся в лесу на раненного человека, почти умирающего уже от пулевой раны. Был это беглый каторжник, о чём нетрудно было догадаться, хотя на нём и не было кандалов. Впрочем, человек и не скрывал этого. Движимый состраданием, Семён перенёс человека в свою охотничью избушку, что была неподалёку, и стал выхаживать, решив не заявлять в полицию. Он даже самостоятельно сумел извлечь пулю, и, видимо, вначале раненый стал поправляться. Однако затем состояние его стало всё более ухудшаться, надо полагать, рана дала осложнение. И вот, чувствуя, что дни его сочтены, беглый каторжник попросил как-то у Семёна бумагу и карандаш. Всё это у Семёна было, поскольку он, человек грамотный, вёл своеобразный дневник охотника: записывал по датам капризы погоды, повадки зверей, результаты охоты. Получив желаемое, умирающий – теряя силы, с перерывами – написал письмо, своего рода краткое жизнеописание, и начертил вот эту карту. Затем передал написанное Семёну со словами: «За доброту твою ко мне – возьми».
Старик повернулся к Ветлужанину, проверяя, какое впечатление производит на него рассказ, и, убедившись, что собеседник совершенно заинтригован, продолжил:
- Так вот, в письме том говорилось, что беглого каторжника зовут Степан Лобов. Родом он из Устюжны. В 1893 году двадцатипятилетним приехал в Питер на заработки, поступил в работники в дом известного промышленника и банкира Петра Мелентьева. Вам, Павел, наверняка знакома эта фамилия – один из богатейших людей России конца девятнадцатого века, известный меценат, покровитель актёров и художников, строитель богоугодных заведений. Может быть, известно и то, что в 1894 году Мелентьев был убит в своём доме. Я прочитал об этом убийстве – всё, что мог найти в газетах того времени. Мелентьев был убит ночью, ударом ножа; убийство сопровождалось ограблением – пропала довольно большая сумма денег, но главное – известная коллекция драгоценностей банкира, стоимость которой сейчас где-то десять-двенадцать миллионов долларов. Это если оценки того времени перевести на нынешние деньги. Подозреваемый в убийстве и ограблении был назван сразу. Дело в том, что, начав расследование, полиция обнаружила исчезновение наутро после убийства одного из работников дома Мелентьева. Естественно, на него и пало подозрение. Звали этого работника – да, да, - Степан Лобов, тот самый беглый каторжанин, которого нашёл в уральском лесу охотник Семён Ипатьев. То есть, получается: Лобов убил хозяина, ограбил его, сбежал с похищенным, но был пойман и отправлен на каторгу. Но это не так – Степан Лобов не был пойман и не был на каторге, как это ни странно звучит. Вот тут и начинается самое главное, чего нет в газетах, и о чём, получается, теперь знаю только я, а сейчас узнаете и вы, Павел.
Замолчал, задумался, словно вспоминая, - не упустил ли он сообщить какую-нибудь важную деталь, о которой надо сказать именно сейчас.
- Так вот, Паша, - не поймала полиция Степана Лобова, и об этом есть в газетах. Но о чём почти ничего не было в газетах, но есть в письме Лобова, так это о том, что незадолго до убийства Мелентьева в его доме была ещё одна смерть. Лишь в одной газете я нашёл упоминание, что за три дня до убийства повесилась девушка из прислуги хозяина дома. Имя девушки и причина самоубийства не названы. Но названы в письме Степана. Девушку звали Полина Коваленко, а наложила на себя руки она потому, что была изнасилована Мелентьевым. И главное – Полина Коваленко была невестой Степана Лобова. О причине смерти своей невесты Степан узнал от её подруги. И вот, похоронив Полину, он, будучи характера не холопского, ночью пошёл поквитаться с насильником – благо все ходы и выходы в этом большом доме ему были известны. Убил Степан своего врага спящим, что понятно: Пётр Мелентьев был настоящим атлетом, вряд ли бы Лобов справился с ним в открытой схватке. А убив, Степан лишь тогда осознал, что теперь он изгой до конца жизни, с которой он расставаться был не намерен. Вот тогда и пришла мысль о грабеже, до этого была лишь ненависть и жажда мести. Дальше всё просто – нашёл ключ, открыл сейф…
- Но ведь найден в лесу Степан был, когда бежал с каторги. Значит, нашла его полиция? – перебил, не удержавшись от вертевшегося на языке вопроса Ветлужанин.
- Нет, не нашла. Не удивляйся, Паша, сейчас я всё объясню. Из Питера Степан бежал в Москву, где сумел, хорошо заплатив, выправить себе документ на имя Никиты Горькова, уроженца Нижегородской губернии. Получив документ, Степан благоразумно решил удалиться куда-нибудь в глушь, рассудив, что искать его будут долго и упорно, и в московской полиции уже наверняка есть его приметы. Так он оказался сначала в Архангельске, а затем в Пинеге, крупном селении на берегу одноимённой реки, притоке Северной Двины. В Пинеге Лобов, теперь уже Горьков, прижился. Там, недалеко от этого селения, в одной из пещер на реке Сотке, он и спрятал до поры похищенные драгоценности. Почему именно там – загадка, в письме нет на неё ответа. В Пинеге Никита Горьков познакомился с местной девушкой Настасьей Абрамовой, они поженились, судя по письму – по взаимной любви. Но прожили в браке они лишь два месяца: во время какой-то гулянки один из местных парней, ранее ухаживавший за Настасьей, оскорбил её, - Никита вспылил, завязалась драка, в ходе которой он, потеряв самообладание, убил соперника. И отправился на каторгу, на семь лет. Так что на каторгу отправился не Степан Лобов, а Никита Горьков, и не за убийство банкира Мелентьева, а совсем за другое. Ну, а то, что Степан решил бежать с этапа, так тут удивляться нечему: я думаю, из моего рассказа, Павел, вы составили представление о свободолюбивом характере этого человека. И любовь к Настасье, видимо, повлияла на решение бежать. Но к несчастью для беглеца один из стражников оказался хорошим стрелком. А может, и плохим, - мог сразить наповал, и тогда никто никогда не узнал бы эту историю, умер бы Степан Лобов Никитой Горьковым. Кстати, передав Семёну Ипатьеву письмо и карту, Степан попросил охотника, что если тот сумеет добраться до закопанных драгоценностей, то поделился бы ими с женой Степана Лобова Настасьей Горьковой. То есть Настасья наверняка не знала настоящее имя своего мужа, с которым, думаю, он решил расстаться навсегда.
- Теперь ясно. Но как письмо и карта попали к вашему деду, Виктор Алексеевич?
- Это как раз просто. Семён Ипатьев похоронил беглеца недалеко от своей охотничьей избушки, никому ничего не сказав, то есть тайну сохранил. Видимо, была у него мысль добраться до клада; возможно, он и обещал это Степану. Но будучи человеком практичным, не склонным к авантюрным путешествиям, он потихоньку оставил эту мысль. И быть бы запискам беглого каторжника затерянным со временем, но где-то через год после этого происшествия заглянул в охотничью избушку племянник Семёна Саша Савельев, да и обнаружил странные записи. Ну и пристал к дяде, с которым, судя по всему, был в большой дружбе, – что, мол, это такое? И рассказал охотник племяннику всё без утайки, рассказал, думаю, с облегчением, поскольку история эта стала его уже тяготить, пожалуй, надо было с кем-то поделиться. А племянник как раз к тому случаю и пригодился: парень любознательный, грамотный, и характера боевого, может, и доберётся до клада?
- Но не добрался? Почему?
- Вот и для меня загадка. Безусловно, такие планы у него были. Наверное, и попытки. Одна попытка точно была: мама как-то рассказывала, что дед мой по молодости ездил с другом в Архангельскую губернию, якобы на заработки; но закончилась поездка плохо – попали на каких-то бандитов, беглых уголовников, что ли: друг погиб, дед тоже был при смерти, еле выжил, местные жители подобрали, выходили. Ну, а потом… Историю страны нашей помните, Павел? Время какое было: война, революция, опять война… Постоянно перемены, нужда. Да к тому же дед мой дважды в заключении был: до советской власти – за связь с анархистами; при советской власти, как это ни смешно, - за то же самое. Дед действительно на устройство общества придерживался взглядов анархических, что, оказывается, при любой власти наказуемо. Так что возможности организовать ещё один поход за кладом у деда, может, и не появилось…
- Но он ведь наверняка ещё кому-нибудь сказал о кладе. Полвека такое носить в себе вряд ли возможно.
- Возможно, Паша, возможно. При характере деда это вполне возможно. Был он не то чтобы скрытным, но замкнутым, одиночкой по натуре. И, думаю, держал эту тайну в себе. Как таит иной человек в душе – до креста – вкус губ любимой женщины, давно ушедшей, но всегда желанной. Возвращения не будет. Но есть тайна души – тихая печаль…
Виктор Алексеевич снова сел, откинулся на спинку дивана, закрыв глаза. Ветлужанин тоже молчал, обдумывая услышанное.
- Ну, как тебе история, Павел? – улыбнулся старик, незаметно перейдя на «ты».
- Сильная. Дюма отдыхает, Виктор Алексеевич.
- То-то. Или, может, всё же не веришь, что сокровища богача Мелентьева лежат в пещере на реке Сотке?
- Честно говоря, есть некоторые сомнения?
- Ну-ка, ну-ка, - выкладывай.
- Драгоценности закопаны сто лет назад. За это время кто-нибудь мог случайно раскопать их – археологи, спелеологи…
- Нет там никаких раскопок, наводил я справки. Туристы бывают, да и то редко.
- Ну, а стихия: наводнения, оползни?
[justify]- Судя по тем сведениям, что почерпнул я из справочников,
