(Лике). Но ты больше всех хотела этого обеда.
Лика. А ты хотел в номере сидеть?..
Провоторов (Вере). Вот спасибо, уважили – выпили, хоть и не пьёте, оказали мне честь. (Всем). Кушайте, накладывайте чего пожелаете: когда гости хорошо едят, хозяину радость.
Извицкий. Благодарствуйте, обед на славу!
Кира (Паншину). Почему вы не едите, не нравится?
Паншин. Всё нравится, спасибо.
Кира. Да вы ничего не попробовали. Давайте я вам положу, на свой вкус.
Паншин. Сделайте одолжение.
Провоторов. Неплохо бы теперь пение послушать. (Верховскому). Спойте нам что-нибудь душевное, господин гусар, мы все вас просим.
Верховский (Лике). Вы меня поддержите?
Лика. Конечно.
(Верховский берёт гитару, поёт вместе с Ликой):
Не уходи, побудь со мною,
Здесь так отрадно, так светло.
Я поцелуями покрою
Уста, и очи, и чело.
Я поцелуями покрою
Уста, и очи, и чело.
Не уходи, побудь со мною.
Я так давно тебя люблю.
Тебя я лаской огневою
И обожгу, и утомлю.
Тебя я лаской огневою
И обожгу, и утомлю.
Не уходи, побудь со мною.
Пылает страсть в моей груди.
Восторг любви нас ждет с тобою...
Не уходи, не уходи!
Восторг любви нас ждет с тобою...
Не уходи, не уходи!..
Провоторов. Вы хорошо спелись – давно знакомы?
Кира. Они только вчера познакомились
Провоторов. Надо же! Бывает…
Лика. Что бывает?
Провоторов. Всякое бывает.
Сцена четвёртая
(В дверях появляются официанты)
Провоторов. А, явились – не запылились! Теперь уже не надо, общество решило обойтись без вас – ступайте прочь! (Кире). Скажи им.
Кира. Сами скажите.
Провоторов. Partez, nous n'avons pas besoin de vous. Ne comptez pas sur le pourboire! (Кире). Правильно сказал?
Кира. В общем и целом.
Провоторов. Гляди-ка, поняли, уходят – то-то же! Мы не любим, когда нами пренебрегают. (Вере). Мы ведь достойны уважения, правда?
Вера. Всякий человек достоин уважения.
Провоторов. Ну, уж и всякий! Даже в Писании есть те, кому порядочный человек руки не подал бы. А в жизни столько всякой швали, что надо держать ухо востро, а не то обманут, объегорят, да ещё оплюют.
Верховский (неожиданно горячо). Вы правы! Иной раз такая досада охватывает, такая злость к человечеству: кажется, вышел бы на улицу и стал стрелять по двуногим тварям. А последнюю пулю выпустил бы в себя, потому что я такая же двуногая тварь.
Вера. Выполни это обещание в его последней части, и ты совершишь хотя бы один благородный поступок в твоей жизни.
Верховский (обиженно). Ты, как всегда, представляешь меня бог знает кем. (Всем). Ей доставляет удовольствие издеваться надо мною.
Извицкий. Обычные отношения в семье, не принимайте близко к сердцу. Между братьями и сестрами ещё ничего, но между супругами идёт вечная война… Что же касается человечества, «человек – это звучит гордо», – говорит Горький. Я согласен, если речь идёт о человеке с большой буквы, но такого днём с огнём не найти, как утверждал Диоген. Человек, звучащий гордо, является редким исключением из общей человеческой массы; отъявленные негодяи тоже, к счастью, исключение, однако большинство людей наделены хитростью, жадностью, завистью, агрессивностью, склонностью к психопатии. Посмотрите на их лица – разве это гордые человеческие лица?.. «С тех пор как вечный судия мне дал всеведенье пророка, в очах людей читаю я страницы злобы и порока». Да и пророком не надо быть, и всеведенье не нужно, чтобы видеть эти страницы злобы и порока – они повсюду, они везде.
Лика. Да вы сами злобный! Вы сильно пострадали от человечества?
Извицкий. Не настолько сильно, чтобы начать стрелять, но хочется убежать от него куда подальше, что я и делаю. Раньше я был очень добрым, но доброта наказуема: доброму труднее жить на свете, чем злому. Злой воспринимает зло как нечто естественное, а добрый приходит от него в отчаяние и теряет веру в людей.
Лика (раздражённо). Давайте сменим тему – что за разговоры за обедом? Разве мы можем что-нибудь изменить? А если нет, зачем расстраиваться, зачем разрушать наш маленький мир, в котором мы спокойны и по-своему счастливы? Это только у русских такая отвратительная черта: как сойдутся вместе, обязательно заведут тягостные бессмысленные разговоры. Посмотрите на французов: они вечно болтают о каких-то пустяках и при этом веселы и бодры; в Париже одно удовольствие посидеть в каком-нибудь кафе, сразу поднимается настроение.
Верховский. О, Париж! Вот где я хотел бы жить: чудесный город, неповторимый, великолепный!
Лика. Я тоже хотела бы жить там. (Паншину). А мы в Америку едем…
Паншин. Когда начнётся война, в Париже будет вовсе не так чудесно жить.
Вера. Вы полагаете, война будет?
Провоторов (отвечает вместо Паншина). Обязательно! Биржа не ошибается. Тут такими деньгами пахнет, что все ждут войну, словно большого праздника.
Паншин. Ещё и столкновение политических интересов в общемировом масштабе. Есть такое модное современное слово, употребляемое немцами и англичанами, – геополитика. Они прямо пишут о столкновении геополитических интересов.
Извицкий. Что вы говорите о каких-то важных причинах для войны? Причина, в сущности, одна: люди дерутся просто потому, что хотят драться. Это Портос из «Трёх мушкетеров», кажется, сказал, и это верно. Даже старик Толстой, ненавидевший войну, признавался, что воевать перестанут лишь тогда, когда кровь в жилах заменится водицей.
Вера. Отчего вы постоянно ссылаетесь на Толстого?
Извицкий. В молодости я преклонялся перед ним; даже ездил как-то в Ясную Поляну, но не застал его. Потом пришло некоторое разочарование, но нельзя не признать, что Толстой был атлантом, державшим на своих плечах всю Россию. Не стало его, и она рухнет, вот увидите.
Что же касается войны и агрессии, хотите пример из моей жизни? Дело было в очень уважаемом учебном заведении, где я учился; все мы, обучавшиеся там, были бесконечно далеки от воинской службы и связанным с ней поведением, никто не помышлял о военной карьере. Но вот сидим мы как-то вечером в большой гостиной, – у нас был полный пансион, – кто-то читает, кто-то дремлет; тишина и покой. Вдруг возникает странное беспокойство: мы оглядываемся, смотрим друг на друга, затем один из нас с криком «ага, читаешь!» набрасывается на другого, вырывает к него книгу, и начинается потасовка. В один миг она охватывает всех, и мы уже нешуточно дерёмся до синяков и крови; на шум прибегают наши воспитатели, которым с трудом удаётся разнять нас.
Когда всё прекращается, мы, стыдясь смотреть в глаза товарищам, убираем следы побоища, и, побей Бог, не понимаем, как это произошло. Повторяю, более мирных и спокойных молодых людей, чем мы, невозможно было найти, а вот, поди же ты, – такой выплеск необъяснимой и неконтролируемой агрессии! Что же требовать от тех, кто по характеру, воспитанию, условиям жизни склонен к агрессивному поведению, а ведь их много, очень много! Война для них – естественный выход, они с нетерпением ждут её и с жестокой радостью отправляются воевать. А тех, кто воевать не хочет, объявляют трусами и предателями, и гонят на войну угрозами и силой.
В этом главная причина войн, и поэтому какой-нибудь ничтожный правитель может под пустым надуманным предлогом отправить на войну сотни тысяч людей, которые будут умирать, сами не зная за что.
Паншин. Вы забываете о покорности народа.
Извицкий. Здесь вы правы, я бы прибавил только – о рабской покорности. У свободного человека есть выбор при любых обстоятельствах, а рабы боятся и ненавидят свободу и еще больше ненавидят свободных людей: рабская натура не может смириться с достоинством свободного человека. Мечта раба – обзавестись хорошим хозяином, который будет заботиться о рабе и принимать решения за него, а жестокость раб легко готов простить: он даже получает известное наслаждение от неё.
Что касается России, то всё это верно вдвойне, ведь наша страна была воспитана и выросла в гнусной школе монгольского рабства, как правильно говорил Маркс. Умственный застой народа и низкий уровень развития общества привели к тому, что народ не имеет собственной воли и всецело доверяет легендам, которые распространяет власть. Отсюда и наша любовь к Родине – мифическая и даже болезненная: она основана скорее на ненависти ко всему чужому, чем на гордости своим отечеством.
Мне часто вспоминаются слова Дидро: «Нельзя любить Родину, если она тебя не любит». Французы полюбили Францию после революции, которая дала им возможность, несмотря на все её ужасы, почувствовать себя полноценным гражданами своей страны. Только тогда лозунг «Vive le roi!» сменился на «Vive la France!» – и оборванные, голодные, плохо вооружённые солдаты, ведомые никому не известными дотоле командирами, разгромили лучшие армии мира.
Лика. Опять вы за своё! Если хочется беседовать на такие темы, уединитесь где-нибудь и беседуйте себе на здоровье.
Провоторов. Желающих ругать Россию много, а попробовали бы в ней жить. А мы живём, не жалуемся, и дальше будем жить.
Извицкий. Но вы тоже уезжаете.
Провоторов. Я – другое дело, я в Америке долго не задержусь.
Извицкий. Как знать…
Лика. Ну перестаньте, сколько можно! (Верховскому). Налейте мне шампанского, я хочу сегодня пить и пить!
Сцена пятая
(Слышен сильный грохот; все вздрагивают).
Лика (хватаясь за грудь). Боже мой, что это? Я даже шампанское пролила… Похоже на сильный выстрел.
Вера. Кто будет нас обстреливать, кому мы нужны?
Верховский. Сейчас обстреливают даже мирное население – дальнобойные орудия, дирижабли и аэропланы с бомбами, и всё такое… Не то что во времена Дениса Давыдова: «Сабля, водка, конь гусарский, вот товарищи мои». Тогда было рыцарство, а сейчас варварство.
Извицкий. Не стоит идеализировать, в прошлом мирному населению тоже немало доставалось. Грабили, насиловали, жгли, убивали – какая война обходится без этого?
Паншин. Но всё же, что это был за грохот? Пойду, узнаю.
Кира. Сидите, я сама схожу.
Провоторов. Вот, вот, сходи! Успокой общество.
(Кира уходит).
Извицкий. Эффектная у вас помощница, совсем не похожа на «синий чулок».
Провоторов (оглянувшись и понизив голос). Раньше она была проституткой. Я повстречал её в доме терпимости: она мне понравилась, я часто ездил к ней, а потом снял ей квартиру и назначил содержание. Оказалось, что у неё есть деловая хватка – так Кира стала моей помощницей.
Извицкий. Зачем вы шепчете? Я встречал немало проституток – вы уж поверьте, опыт у меня большой! – которые были порядочными женщинами. Не забывайте, что каждая проститутка когда-то не была проституткой, и далеко не каждая остаётся ею на всю жизнь: просто обстоятельства так сложились. Среди жён моих знакомых есть две-три бывшие проститутки, которые стали примерными супругами; в то же время я знаю, по крайней мере, десяток жён, которые были примерными девушками до брака, а теперь напропалую изменяют своим мужьям и не видят в этом ничего зазорного.
В конце концов, проститутка торгует лишь своим телом, но не душой, в отличие от многих и многих якобы порядочных людей, которые охотно продают свою душу. Посмотрите на политиков и журналистов, за деньги готовых на всё, оказывающих власти такие услуги, на которые никогда не согласится ни один мало-мальски приличный человек. Вот кто настоящие проститутки, по сравнению с которыми жрицы любви просто невинные овечки.
Лика. Наверное, вы никогда не были женаты? При
