Неизвестно откуда прилетели птицы и сад оживился их щебетанием. Не видя людей, я с удовольствием внимал птичьему пению.
Позже в своём саду я также обнаружил кукурузу, горох, арбузы, дыни, тыквы и другие полезные мне растения. То ли птицы принесли их семена, то ли они имелись в мешочке, что дала мне пери, истина мне неизвестна. Чуть позже я обнаружил в ручье рыб. Они вырастали огромные, а ловить их было нетрудно.
Так я жил год за годом. Своим жилищем избрал пещеру, где устроил лежанку из хвороста, а сверху её покрыл сухой травой и листьями. Иногда выдавались холодные ночи и я мёрз. Вставал, чтобы согреться, бегал и прыгал. Впрочем, такое случалось крайне редко.
Однажды приключилась песчаная буря - самум. Ветер нёс клубы песка с пылью, едва не ломая гнул деревья. Я укрылся в своей пещере, со страхом думая, как бы не занесло весь мой сад, тогда бы я несомненно погиб.
Но этого по воле Всевышнего не случилось. Хвала вечно сущему!
Спустя сколько-то дней к моему саду прибрёл из пустыни караван усталых верблюдов, нагруженных товарами. Животные были крайне измождены, людей с ними не оказалось. Увидев воду, они поспешно устремились к ней и принялись пить с такой жадностью, что мне показалось, будто уровень воды в ручье понизился. Потом они разбрелись по саду, объедая кусты и деревья.
Пожалев измученных верблюдов, я поснимал с них тюки, но раскрывать не стал, так как надеялся, что вскоре подойдут их владельцы. "Вдруг кто-то согласится остаться здесь вместо меня, - с надеждой думал я, - место тут красивое, еды и питья вдоволь".
Долго ждал, но люди так и не явились.
Тогда только я решился вскрыть тюки и обнаружил в них товары, которые купцы обычно везут на продажу: здесь были басрийские и индийские ткани, дамасское оружие, каирские кувшины, металлические чаши и блюда. Я нашёл ларцы с драгоценностями, мешочки с золотыми и серебряными монетами. Но куда я мог употребить их в моём бедственном положении?!.
Я не знал, что мне делать с этим привалившем богатством, мало полезным для меня в моём бедственном положении.
Поразмыслив, перенёс всё найденное в пещеру, где было сухо и безопасно. Там сложил всё самым аккуратным образом.
Через несколько дней я обнаружил опасность, грозившую подорвать моё благополучие - она таилась в верблюдах. Одиннадцать огромных зверей обладали невероятным аппетитом, пожирая всё, что им попадалось на пути: траву, тростники, кустарник, овощи, листву и прутья деревьев. Залезая в ручей, они обрушивали его берега, мутили воду, пугали рыб. Я понял, что мой чудесный сад может погибнуть, а после него умру и я. Нужно было удалить прожорливых животных из сада.
Попытался прогнать их в пустыню, но тщетно: они убегали от меня в другой конец сада и продолжали творить разрушения.
Скоро я осознал всю тщетность своих усилий, нужно было действовать иначе.
Не сразу набрался духа. Наконец всё же решился, отыскал среди оружия копьё и острую саблю, с ними направился к ближайшему верблюду. Животное жевало стебли сахарного тростника, косясь на меня влажными чёрными глазами, готовое в любую минуту убежать. Я пристально следил за ним и в последний момент, когда он был готов это сделать, бросил копьё... Остриё пронзило грудь верблюда. Он взревел и помчался прочь огромными скачками. Выбежал за пределы сада и тут повалился набок, истекая кровью. Я приблизился и, превозмогая отвращение к кровопролитию, рубанул саблей по жилистой шее, почти перерубив её. Верблюд в последний раз дёрнулся и затих - умер.
Только в этот миг я осознал, что мне необыкновенно повезло: убей я животное в пределах сада, то потом бы не сумел его выволочь в пески, дабы закопать, ведь зверь был преогромный в сравнении со мной. Здесь же я выкопал саблей глубокую яму и закопал тушу.
После этого направился ко второму животному, но внезапно почувствовал сильнейшее отвращение к смертоубийству, которое не смог перебороть. Отшвырнул от себя оружие и удалился в свою пещеру.
На следующее утро, выйдя в сад, я ахнул: настолько велики были разрушения от прожорливых верблюдов.
Преисполнился великого гнева, отыскал брошенное оружие и погнал одно из животных в пески. Он долго петлял между деревьями, потом всё же убежал за бархан. Тут я настиг его, ударил копьём и прирезал саблей.
Затем таким же образом поступил ещё с одним верблюдом.
До вечерней темноты я успел закопать лишь одного. Сильно устал. На следующий день ныли все мышцы тела. На сей раз я взял для рытья большое медное блюдо, им выбрасывать песок было сподручнее, чем саблей и ладонями. К полудню схоронил второе животное. Оставшееся время отдыхал. Наутро почувствовал себя окрепшим и полным сил.
В этот день я убил двух верблюдов, а назавтра ещё одного. Потом прикончил троих. День ушёл на то, чтобы их схоронить.
После этого я вновь не мог даже подумать об убийстве. Пересиля себя, погнался за верблюдицей и уже был готов поразить её копьём, но не сумел: она посмотрела на меня столь жалостливо, словно понимая мой замысел, что мне показалось, будто она обладает разумом, только говорить не способна.
Ещё три дня я ничего не предпринимал, а верблюды усердно объедали сад. Испугавшись за свою судьбу, я снова начал охоту и убил всех остальных, кроме одного. Последнее животное было крайне осторожным и, видя печальную участь своих собратьев, стало необыкновенно пугливым. Иной раз, когда я был особенно настойчивым, оно убегало так далеко в пески, что я его даже и не видел, пережидало там некоторое время, а затем возвращалось. Я ничего не мог с ним поделать.
Минуло несколько недель. Я заметил, что сад быстро восстанавливает ущерб, становится похожим на тот, каким он был прежде. Один верблюд не мог сильно ему повредить, поэтому я решил пощадить животное. Мне было приятно видеть живое существо и осознавать, что я тут не одинок.
Только позже я сообразил, что мог бы употребить мясо верблюдов в пищу, ведь посуда у меня имелась, а в одном из тюков я нашёл кремень и кресало с трутом. Можно было развести огонь. Я досадовал, что не подумал об этом. Но вспомнив о кулаках после драки, бьют ими по своей голове.
Жил я неплохо, но в тоскливом одиночестве, не зная, чем занять себя. Пробовал танцевать, но это мне быстро надоело. А вот пел я часто и с удовольствием:
«Сил не жалей,
Работай и не плачь.
Для нас, людей,
Работа – лучший врач».
Стихи Бинои:
«Суть наша с юности ясна –
Посмотришь и поймёшь:
Ведь если хороша весна,
То целый год хорош».
Стихи Гургани:
«Сто звёзд не значат ничего,
Когда блестит луна.
Сто рук не сделают того,
Что голова одна».
Стихи Саади:
«Можно мужа мудрым звать,
Если словом он владеет,
А бессмысленно болтать
Даже попугай умеет».
Опять Саади:
«Добру учить глупца иль подлеца –
Напрасное старанье.
Свечой светить над головой слепца –
Напрасное старанье!»
И стихи Ибн Йамина:
«Не жди, чтоб выросла на грядке мята,
Где ты колючку посадил когда-то!..»
5.
Чтобы не пребывать в безделье, принялся осматривать товары, перекладывая их заново. Моя одежда совсем обветшала, тогда я отрезал кусок индийской ткани и сшил себе новые шаровары, рубашку и плащ. Из кисеи свернул новую чалму.
Время от времени случались самумы, но особых неприятностей они мне не доставляли.
Я вспоминал дворец Чёрного джинна, принцессу Дуньё, сундук с волшебными вещами. Она долго имела их, не подозревая о том, что могла бы воспользоваться ими с великой пользой для себя. На коврике девушка могла улететь, получить свободу. Котелком девушка пользовалась, словно он был самым обычным, тогда как по желанию предоставлял любую еду. Дутар мог бы развлечь её, играя любые мелодии, но она услышала музыку только после того, как рядом оказался я, умеющий играть на этом инструменте. Зеркальце показало бы весь белый свет, но она об этом не знала, потеряла его. Я часто думал: а какими волшебными свойствами обладали другие предметы? Может быть, тюрбан мог давать мудрые советы своему хозяину или делал его невидимым?.. Сабля, вполне возможно, могла одолеть целое войско, а пояс давал необоримую силу или переносил владельца туда, куда тому хотелось. Кошель вполне мог оказываться всегда полным золота, сколько ни доставай его оттуда…
Ни Дуньё, ни я этого не знали. Не узнаем уже никогда. Увы. Я произнёс к этому случаю слова Асади Туси:
«Слёз о том не лей, что потерялось,
Лучше пожалей то, что осталось».
Не так уж редко люди бывают слепцами, не зная об истинной сути предметов, людей или происходящих вокруг событий. Например, если говорить о себе, то разве я когда-либо знал, какое это сокровище иметь рядом живых и любящих тебя родителей, заботящихся о тебе, готовых придти на помощь? Я даже и не думал об этом, пока не потерял навсегда их. Да и то не сразу, а спустя много лет.
Также я не ценил любящего и верного брата Исмаила, каковой был у меня. Не очень уважительно относился к его жене Ширмо, а они даже в беде не отвернулись от меня, не осудили, когда я навлёк на них позор и смертельную беду. Они были настоящими драгоценностями в моей жизни, украшали её, словно бриллианты корону шахиншаха, но их блеск был невидим для меня. Увы, увы, увы. Теперь мне оставалось лишь запоздало каяться и просить себе прощения у Всевышнего. Справедливо говорит пословица: «Вспомнив о кулаках после драки, бей ими по своей голове».
После одного из самумов я обратил внимание, что верблюд нередко уходит в пустыню, и всё к одному и тому же месту. Это меня заинтересовало. Я направился вслед за ним и обнаружил полузанесённый песком большой караван. Тут были и люди, давно умершие и высохшие, похожие на египетские мумии.
Среди товаров я нашёл изделия чеканщиков и ювелиров, кузнецов и ткачей. Во многих тюках лежали шёлковые, хлопковые халаты - простые и с ватной подкладкой, в других - чарыки, сапоги сафьяновые и кожаные. В кошелях были слитки белого серебра и красного золота, монеты - полновесные динары и дирхемы, а также - лалы, алмазы, сапфиры, яшма, бирюза, нефрит, опалы...
Постепенно всё это я перенёс в свою пещеру и сложил там. На это у меня ушёл почти месяц.
В каком-то вьюке я нашёл принадлежности писаря и много листов хорошей бумаги, что навело меня на мысль написать историю своей жизни в назидание другим людям. Это занятие скрасит излишне долгий досуг, меньше буду скучать. Уже в этот день я исписал немало страниц.
Как-то я посмотрел на себя в зеркало и увидел, что волосы на моей голове поседели: моя жизнь приближалась к закату. Я заплакал великим плачем, закричал, ударяя себя по лицу, и упал в беспамятстве. Долго лежал, пока не пришёл в себя.
В один из последующих месяцев случилась песчаная буря, после которой к моему саду пришёл караван из семнадцати верблюдов. На одном из них находился юноша с признаками тяжких страданий на лице. Других людей не было.
Я отвязал его, снял с верблюда и влил в рот воды: юноша начал дышать сильнее, но в себя не приходил. Тогда я набрал прямо с дерева самых крупных абрикосов, выжал в чашку их сок и влил в рот юноши. Через некоторое время он с трудом открыл глаза. Я опять дал ему сока, а под вечер - мякоть
