Германцы

Клавдием казался ровесником.
- Война, знаешь ли, вредна для здоровья. Это не в Риме ходить по термам  и боям гладиаторов, - нехотя уколол Клавдий.
Сенатор оценил, потом разочарованно закачал головой:
- Прибыл гонец - он еле жив. Несся во всю прыть - варвары-то недобиты. Пол, - значимо поднял толстый палец, - пол легиона, оставленного тобой, истреблены, зарезаны - вообщем, назови как хочешь.
- Пол легиона?! - Клавдий вздрогнул. - Надо немедленно послать помощь. Если Риму что и угрожает, то именно оттуда.
- Ну, я считаю, что ты преувеличиваешь, - пухлые губы Юлиана скривились. -  Я пришел к тебе просто как к другу.
- Чтобы ужалить, - резко бросил консул. Ему стало даже легче дышать, когда пошел открытый, без всяких двуличных подстилок, разговор. - Чтобы уколоть, очернить мое имя, - Клавдий встал. - Тебе ведь совершенно все равно, что на границе брошено три тысячи ребят, и ты, толстая свинья, - багровый Клавдий навис над Юлианом, - ты будешь мне говорить, что я преувеличиваю?!
Бледный сенатор вжался в кресло - Клавдий выпрямился:
- Вон! Дела империи больше меня не касаются - я сложил полномочия. Но если в твоей душонке осталась хоть капля благородства, ты разъяснишь сенату всю серьезность обстановки. Промедление преступно - надо вытаскивать солдат. Мне же надоело спасать Рим - пошли вы все.
Юлиан с трудом скрипнул креслом и, тревожно озираясь, с перекошенным от злобы лицом потрусил к выходу. « Ты и правда сошел с ума на своей войне, консул - бывший консул. Ну погоди, у сената длинные руки. И знаешь, в Испании полно кривых рож, за пригорошню серебра согласных зарезать собственную мать. И клянусь Марсом, я позабочусь, чтобы эти рожи стянулись  к твоему особняку. Не следовало, Клавдий, хулить Рим » Минуя двери, он попытался пнуть нубийца - тот оказался проворней и легко отскочил от слоновьей ноги сенатора. Юлиан с размаха влепил в стену - палец хрустнул, сенатор взвыл. Двери распахнулись - вышел Клавдий.
- Ты ушибся? - он расплылся в улыбке. - Ай-яй-яй, с твоим весом надо себя беречь - Рим не переживет потери такого патриота.
Консул хлопнул в ладоши:
- Носилки гостю. Доставить, куда скажет.
Четыре огромных чернокожих атлета, обливаясь потом, поволокли на плечах сенатора, проклиная его аппетит. Клавдию стало плохо, слева в боку закололо. Он упал в кресло: « Как же ты мог проморгать за безобидной с виду стычкой начало бунта? Ты, Клавдий, ты виноват в гибели гарнизона, и нет тебе прощения. В погоне за славой поспешил в Рим, недооценив германцев. И чем после этого ты лучше Юлиана? Ни-чем... Нет, я действительно думал, даже знал наверняка, что варвары уничтожены»
- И кто, - заревел на весь дом, пугая рабов, - кто, скажите мне, мог предположить....
Рабы гурьбой юркнули под лестницу. Боль отпустила, Клавдию стало легче. « Я выиграл войну, и если бы там остался, то лег со своими солдатами. А посему - катись все в пропасть» Вечером Клавдий напился, как не напивался никогда. И верный нубиец не смыкал глаз у постели консула - тот, плача, рвался в битву и звал какого-то Ксандра. И только юная глазастая эфиопка, прогнав взмахом руки раба, гладя седую голову хозяина, шепотом успокоила - он ребенком уснул на ее животе.

Сенат - спасибо Юлиану - проморгал нарыв на теле империи. Приход к власти военного отсрочил бы крушение Рима - толпа же чванливо-безобидных болтунов медленно, но верно катила в пропасть. Второго Мария в Риме, увы, не было. Слишком уверовали в свою непобедимость, подавив сотню восстаний, даже подумать не смели, что сто первое затоптать не удастся. И хуже того, не думали, что искра раздует пламя. А быстро стать прежними - твердыми духом, стойкими, -  у разбалованных римлян получиться просто не могло - как не может Юлиан назавтра проснуться стройным и бодрым. Жирок излишеств застелил глаза Риму - сквозь него не заметили главного. Мир устал кормить монстра - а тот, переевший, не в силах пошевелиться, был не в состоянии, как раньше, взмахнуть  хвостом и раздавить. Голодные и юные племена привыкли  к скудости - терять было нечего, а приобрести.... Дух захватывало, сколько. Пройдет лет двести, и они, отведав и заразившись от монстра, также падут перед новыми и дерзкими, пришедшими саранчой неизвестно откуда. Ведь расцвет всегда - это начало конца. Пробуя на прочность обожравшегося спящего гиганта, мир, разгибаясь, с радостным удивлением обнаружил, что тот далеко не быстр, значится, можно оттяпать немного. Как немного, когда он спит, давай заберем.....все! И то, что раньше казалось неслыханной дерзостью, стало реально. Ласточкой несутся известия, что там, где-то далеко, разбиты легионеры. И мало того, те, кто их разбил, не распяты сразу же, в тот же миг, гроздьями винограда вдоль дорог на устрашение другим. Но до похорон империи еще лет сто - пока же Рим благоденствует. Все хорошо, и нет зоркого ока, заметившего на испекшимся необъятном пироге империи малюсенькую трещинку, с волосок, которая - или мерещится? - вроде растет с каждым днем. Вранье, Рим же вечен. И опять нет зоркого глаза - тощает вереница телег, спешащих в империю; и не так уж полны страхом глаза рабов, и громче, наглее ропот в лесах. А где там консул - бывший консул. Пловец устал грести против течения - так и он, подавленный, с мешками под глазами, даровав эфиопке свободу, укатил в Испанию. Большеглазая девочка тихо роняла слезы - не нужна ей свобода, и что вообще делать с ней, этой свободой? Куда идти, с кем, когда, зачем? И где родина, которую совсем не помнишь? Говорят, на краю земли. Хоть дал Клавдий денег, что с лихвой хватит на год - смуглая настырная лань вся в пыли каким-то чудом нагнала консула через день, упала, целуя ноги - и так выразительно подняла мокрые глаза, что у Клавдия самого защипало веки. Беги, консул, беги, и дайте боги тебе удачи
- ты заслужил покой у тихой речки, в семейной скучной гавани. Вдали от Рима ты будешь счастлив, милосердные боги позаботятся, чтоб ты не увидел конца великой державы. Только приготовься к тому, что иногда ночами ты просыпаешься в полуяви-полусне, дергаясь от вспышки бреда, холодно-стылого, повторяющегося, ядовитого бреда. Три тысячи парней молчат, в глазах - недоумение. Они ждут, командир. И их молчание хуже медленной пытки, хуже боли всех вместе взятых застарелых ран, хуже плена у дикарей. Ты вскакиваешь, жутко крича, в кровати, и будишь огромный дом. Упав на колени, воя, рвешь редкие волосы перед испуганной побелевшей женой. И недели две после этого сна ты ни с кем не разговариваешь, и оцепеневший, смотришь на море. Слава богам, редко приходит этот кошмар. Совесть - тяжкий груз, Клавдий, вот у Юлиана прекрасный сон.

                                      Глава пятая. Поход германцев

Лучами двигались германские части с разных сторон к гарнизону. Выздоровевший медведь снова стал хозяином леса - чаша весов качнулась обратно. Верда ехала на коне позади Аларикса. Девушку стало не узнать - цветок распустился. Девичью угловатость сменила влекущая плавность женщины, уверенной в себе и познавшей мужчину - ночи с вождем шли явно на пользу.
- Всегда мечтал вот так сняться и повести свой народ.
- Куда?- Верда сильней обхватила спину - ну до чего ж трудно держаться за эту широченную колоду, тем приятней завистливые бабьи взгляды пеших подруг.
- Пока не знаю, впереди - гарнизон. - Ответил Аларикс.
- Твои воины считают римлян пустотой, - скорее спросила Верда.
- Они глупы. - Как о детях отозвался вождь. Он повернулся: - Римляне бойцы. Спасибо им за опыт - и пусть поменьше легионов будет у нас на пути. После них любое другое племя покажется стадом баранов, трусливых и глупых. А из римлян мне нужен один, очень нужен. Я даже отпущу остальных.
Верда благоразумно смолкла, подъехал Дар:
- Лучники просятся домой...
- Нет, - отрезал Аларикс. - Впереди - самый важный бой, и для штурма нужно прикрытие. Соври, что у римлян в лагере куча серебра - придумай что-нибудь, для их же пользы.
Дар скривился:
- Да вот они и сами к тебе.
- Вождь, - почтительно прижал руку стрелок, - нам пора домой.
- У нас, - конь встал, - полдела не делают.
- Договор был другой, - настаивал лучник. Куда еще эти сумасшедшие германцы направились, что затеяли? Да, вождь сполна заплатил им, тем более рисковать с набитой сумой не хочется, совсем не хочется. С золотом надо быть трусом, потише - оно шума не любит. Война войной, но мысли уже там - семья ждет с наживой, справедливо заработанной. Мертвецы на болоте тому свидетели. Что же касается германцев... Чем дольше лучник смотрел на них, тем яснее понимал - они безумны, немного, конечно, но все равно. В бой идут, как на праздник, обгоняя друг друга; да и оказывается, по случайно оброненным фразам, никто толком и не знает, куда идут?! Этого осторожным стрелкам, хоть убей, не понять. Ведь там, за горами, неисчислимые племена и народы, и стрелок слышал про таких, что пьют кровь врагов. А эти верзилы ( да, спору нет, лучник не встречал бойцов яростнее и сильней) эти верзилы с таким беспечным видом идут вперед, не выслав даже разведки. А их угрюмый вожак - он когда-нибудь улыбается? Вы, конечно, идите, но нам пора.
- Все, я сказал! - гавкнул Аларикс. Он свесился с коня, чуть не клюнув горбатым носом в лоб стрелку: - Плачу по-старому, или...
Взгляд вождя стал пустым, словно и не было лучника. Что ж, спорить глупо. Тем более, поразмыслил лучник, с германцами как-то надежней в пока еще чужих краях. Стрелок уныло вздохнул и поспешил к своим.
- Есть работенка, ребята - римляне снова в цене.


За пару дней до этого двадцать три скелета в оборванных лохмотьях, спотыкаясь и падая, ковыляли к воротам лагеря. Часовой принял их за призраки, протер глаза - правда, перемазанные  болотные твари бредут в атаку. Опять дикари со своими штучками! Он поднял тревогу. Гарнизон забурлил, на стене вырос Ксандр.
- Там…
- Без тебя вижу. Болван, да это же наши!
Ворота скрипнули, солдаты кинулись к своим. Как девушек, легко подняли на руки.
- Это.... все? - Треснул голос старшего.
Он и так сам знал. По чутью старого бойцовского пса еще неделю назад понял - беда. Граний уже прислал бы гонцов. Тишина  невыносима. И пусть вернулась бы половина с вестью о поражении. Неделю назад Ксандр ощутил кожей на затылке - что-то не так, что-то пострашнее неравной битвы. Ксандр не повел войско сам, опасаясь подвоха на гарнизон. Да, варвары быстро учатся. И вот пара десятков бойцов, обтянутых кожей, острых, как обструганные палки, чудом вырвались, чтобы принести черную весть.
- Это - все? - сам себе повторил Ксандр. Они бубнили еле слышно. Темнели лица римлян, хрустели побелевшие кулаки. Одни замолкали, другие подхватывали. Ах, Граний, Граний. Почему ты не разделил отряд, как приказывал Ксандр? Зачем опрометчиво шел с германцем впереди, а не выслал скрытно небольшой авангард? Торопился исполнить приказ. Ксандр будто и сам был там, видел рвущегося, как вулкан, Грания. Пот прошиб Ксандра - если германцев так много, то они, конечно, скоро будут здесь. Единственный выход - отступить. Миновать западню-ущелье и выкатиться на равнину, где непривыкшим к простору варварам взбешенные легионеры быстро подскажут, кто хозяин полей. Нет мощи, равной зубастой когорте на широком месте там, где она поворотом корпуса за миг засверкает металлом с любой стороны. И тогда войте не войте, стальной кулак всмятку скорежит ваши