Бутиратня или лезии Агни

парни одновременно запустили два коробка словно корабли и с интересом оживленно обсуждая их плавание шли за ними по течению.
Виталя вспомнил, что время, когда он не думал ни о чем было только тогда – в детстве. И самое непостижимое, что тогда в детстве он был гораздо счастливее, чем теперь, несмотря на то, что он понятия не имел обо всех этих «удовольствиях». Тогда он понял, что наркотики – это не удовольствие и они не могут им быть по определению. Наркотики – это еще один образ жизни, такой же как и трезвая жизнь. Если бы наркотики были удовольствием, то было бы приятно просто вспоминать про их действие, но вспоминать про их действие как раз неприятно, потому что в этом нет смысла, а вот принимать еще - другое дело. Но этот образ жизни существует только по одной причине – такая жизнь позволяет примириться с отсутствием удовольствия в обычной, трезвой жизни. Таким образом удовольствия и каких-нибудь достижений в жизни не прибавляется, зато живя так тянешь время и чувствуешь себя неплохо.
Позвонил знакомый барыга. Виталя взял трубку и узнал, что есть возможность взять еще травки. Некоторое время он колебался хочет ли он продолжать. Он мялся, узнавал про качество и количество, тянул время. В его памяти всплывали собственные мысли про кучу навоза, которая лежит на знакомом ему пути и которую придется обходить. Он даже со страхом подумал, что когда-нибудь решит, что ему уже не нужно обходить. Можно устроиться прямо в парящей куче и остаться там навсегда. Стать постоянным курильщиком.
Виталя задумался о будущем, о прямом пути без всяких препятствий, какой ему виделся в детстве и попытался увидеть его сейчас таким же, но не вышло. Он не увидел ничего. Он не видел своего будущего, там были лишь шаблонные вещи, которые он видел у других и он ничего к ним не чувствовал. В будущем он не увидел ни единой зацепки. Тогда он решил не терять настоящее. Узнав у продавца еще пару вещей, он сказал, что берет.
А зачем его терять, раз свеженького подвезли?

Последний нагваль

Констанеда был большим любителем учения Карлоса Кастанеды. Учение индейцев яки не совсем подходило к его внешнему виду. Индеец должен быть смуглым, брюнетом, с волосами собранными сзади в хвост, но Констанеда был маленьким, веснушчатым, слегка сутулым блондином, который очень коротко стригся и выступающий из его головы ежик не давал никому понять, что у него светлые волосы. Ранее он стригся менее коротко, поэтому только те, кто видел его прежде, могли это знать.
Констанэда произошло от «Костя» и, само собой, от «Кастанеда». Его увлечение тольтекским учением происходило сперва в форме чтения,книг Карлоса, как чисто художественной литературы. Постепенно характер чтения изменился. Вначале этому послужили небольшие отрывки, несущие в себе глубокий смысл, как правило, моральный,подобно старым этническим притчам.  Немного позже из всех прочитанных книг стало ощутимо составляться учение, которое применимо в повседневности, или может в религиозном смысле, но именно в его собственной, Костанеды жизни - точно.  
Это происходило, как восприятие одной единственной мысли автора до такой степени глубоко осознанной самим читателем, что возникает желание пересмотреть все, что уже прочитал и переоценить заново. При этом автор теперь уже не пустой романист, а писатель, обладающий знаниями, раз смог ухватить такую точную, проверенную самим читателем на опыте вещь. Перечитывая еще и еще, Констанеда обнаружил для себя жилу мудрости и духовного опыта очень высокой пробы. Что-то с чем он мог не расставаться никогда, сделав своей личной чертой и частью своего образа, для других.
Атрибутика и понятия, существовавшие в мире Дона Хуана, интриговали и приводили в тихое восхищение, от  мистических и древних истин, завораживали прямотой и точностью, с которой можно было смотреть на окружающий мир, видеть его тем же, но в новом свете. Весь этот фасад необычайно импонировал внутреннему эстетическому вкусу Констанеды, давая одновременно с этим объяснения непонятного и, иногда, ответы на обычные повседневные вопросы. То есть теорию, которая необходима для своих выводов, просто, чтобы знать, из чего исходить, и куда идти.
Через некоторое время Констанеда осознал, что в его руках учение, которое можно прировнять к учению в полностью религиозном смысле. О религии там не было не слова, но именно эта часть человеческой души должна была быть включена в  весь дальнейший процесс. Он должен не думать, что он тольтек, а стать им. Именно так становятся верующими любой религии. Можно креститься, но не чувствовать ничего, можно произнести мусульманскую фразу посвящения, и тут же стать мусульманином, но если не веришь, то получится только думать об этом. Когда веришь, то это становится личным, твоим и теперь уже есть дело до всего, что не так. «Божественное призвание», это не миф, не эмоциональное выражение ощущений от простого крещения, преувеличенное, для соответствия тому, что должно было быть в теории, но чего так и нет. Это реально существующий и очень важный, возможно трогательный момент эмоционального принятия, становления одним целым с какой-либо духовностью.  
Дальше пошли особенности, свойственные любому человеку, так как эмоции это стихия, не подвластная разуму и человеческой воле. Учение предполагало ряд серьезных и очень существенных изменений привычной Констанеде, обыденной жизни. Столь серьезные изменения не могли произойти без серьезных причин, толкающих, на это. Но все, что было понято и освоено, благодаря прочитанному, оканчивалось таким же придуманным и словесным. Может быть, мудрость и новое понимание было и неплохо, но чтобы перейти от размышлений к действиям нужен был, такой же активный толчок.
Этим событием послужило сновидение, которое однажды произошло. Оно, несмотря, на спорность, однозначно доказывало Констанеде истинность, изложенного в литературе материала, опровергая множественные мнения, об имевшей место мистификации. Констанеда очень долго пытался вспомнить во сне свои руки, но все попытки не приводили ни к чему. Он усиленно пытался это сделать в течение недели или двух, но затем все как бы покрывалось, туманом. Он не мог вспомнить не только руки, но даже необходимости начать вспоминать их перед сном. Это  длилось довольно долго, несколько месяцев. Затем он забывал об этом, но потом вдруг вспоминал опять.
Примерно через три года Констанеде удалось вспомнить свои руки во сне, причем это было при весьма необычных обстоятельствах. Он шел через двор, находящийся по соседству, держа в руках перед собой велосипедный руль. Все вокруг было до живого реалистичным, но нельзя было понять едет он или идет. Он чувствовал движение вперед, которое начало замедляться и его велосипедный руль повалился на бок, вместе с ним. Констанеда постарался перенести взгляд на посторонние предметы, которые находились вокруг. Но падение остановить не удалось и последнее, что было замечено его взглядом – это желтый пакет из-под кефира, который лежал на обочине дороги возле бордюра и белая машина, стоящая возле соседнего дома.  Затем образ растаял, он проснулся. Последние мгновения сна напоминали сны, наполненные событиями, развязка которых, иногда весьма неожиданная, совпадала с подъемным звоном будильника на рассвете.
Констанеда помнил подобный случай в книге и, проснувшись, тут же побежал в соседний двор, где к своему сильному удивлению, увидел тот же пакет, такой же желтый на том же месте и автомобиль, стоящий там же, где и во сне.  Возникло чувство радости от того, что наконец-то что-то случилось, и неодолимое желание идти по этому пути, жадно предвкушая, то, что возможно предстояло в будущем. Так Констанеда стал тольтеком. Приняв все рекомендации, какие смог найти, выполняя рекомендуемые упражнения, он все же придерживался рамок и делал лишь то, что  слишком  сильно не противоречило общественным нормам. Однако необходимость многих практик была очевидной. Перепросмотр, посильный отказ от чувства собственной важности, стирание личной истории и множество других, привели  к резкому изменению его жизни, которое стало просто ошеломляющим для него самого. Важность всех существующих практик, необходимых шагов, проявилась только по мере их выполнения, в течение длительного времени, которое они должны были практиковаться.
В конечном итоге Констанеда достиг непонятного результата. Он совершенно не мог понять, что в его развитии происходит в данный момент. Где он вообще находится, на какой духовной ступени. Он оказался в отчаянном и не имеющем видимого выхода положении, но продолжал жить своей обычной жизнью. Именно тогда, он заглянул в гости к Кислому, где увидел еще и сидящего у него в гостях Джона. Они оживленно обсуждали и рассматривали то, что привез Кислому его брат, проживающий за границей, а конкретно в Амстердаме.
Насколько понял Констанеда, в Амстердаме из-за конкурентных рыночных отношений остро стоял вопрос привлечения покупателей для покупки именно их товара. Поэтому упор делался уже не на качество продукции, которое, естественно было примерно одинаковым и безупречным, но в большей степени, на предоставляемые дополнительные услуги, одной из которых являлась подготовка к перевозке контрабандным путем. Это было логичным маркетинговым ходом, вытекающим из особенностей законодательства других стран. Перед Кислым и Джоном лежал журнал Плэйбой и упаковка кока колы, по одной банке из которой они держали в руках.
Журнал был обычным, но одна из страниц была выполнена в виде причудливого рисунка,  примерно в середине которого, находилось пространство, поделенное на равные квадратные секции, на поверхности каждой из них изображалась рожица с определенным выражением лица, которое было разным. Это были квадраты с нанесенным и высушенным раствором ЛСД. Непонятно как, но таможня пропустила весь груз без проблем, хотя они о подобном способе контрабанды наверняка знали.
В банках находилась обычная кола, которую вполне можно было пить. Но дно жестянок было двойным и в каждом лежало по десять семян марихуаны. Кислый собирался посадить их и посмотреть, как растет трава вообще и, разумеется, покурить урожай, если все нормально вырастет.
Кислый усадил Констанэду на стул и предложил ему банку газировки. Тот не отказался, взял протянутую ему банку, открыл и стал пить. Кислый тем временем аккуратно оторвал расчерченную на квадраты страницу журнала, стал разрезать ее ножницами на размеченные квадратики, которые складывал в блюдце, стоящее здесь же на столе. Получались небольшие забавные картинки размером примерно с ноготь пальца на каждой из которых была нарисована какая-то своя рожица.
Констанеда стал ворошить лежащие друг на друге квадратики, чтобы получше разглядеть выражение лица на каждой из них. Это различие заинтересовало его, поэтому он спросил:
- Любопытно, а зачем они делают их разными? Вещество то одно.
- Это для ребенка. – ответил Кислый.
Джон понимающе кивнул. Констанеда не понял что имел в виду Кислый, поэтому переспросил:
- Для какого ребенка?
- Не замечал, что в детстве дети верят всему? И в сказки, и в выдуманные рассказы.
- Знаю. – ответил