свора бросалась исполнять явно бессмысленное повеление. С тем же успехом, как это бывало по первогодку в армии, можно рыть яму и тут же засыпать ее вырытым, еще влажным, песком. Потом Шура, эта повелительница мух, липнувших к пиву, выносила на крыльцо ведро с опитками «жигулевского», слитыми со столов…
Недостаток общей культуры, отсутствие театров-филармоний, скудость развлечений в медвежьем углу диктовали исключения из шуриных правил. Например, Шура никогда не заставляла работать местных сумасшедших. И допускала их внутрь, но не далее гардероба, где крючками служили вбитые в стену половые гвозди. Но кинуть на них телогрейки и полушубки имели право приближенные к Шуре лица. Остальные скидывали их в углу на пол. Или вовсе не снимали ничего, даже шапки. Здесь на пятачке пред почтенной публикой, парившейся в верхней одежде, разыгрывались представления. Среди полоумных (а их на всю Бамбуйку было всего трое) по количеству заработанной выпивки выделялся Миха-дурак. Весь ум у Михи ушел в рост. Кабы он не горбился, как медведь после спячки, то вышел бы еще выше. Был он широкоплеч, бородат, в лопатообразной бороде его вечно путались хлебные и табачные крошки, ошметки квашеной капусты, мертвые комары и мухи, а как-то под Новый год в дремучих зарослях ниже Михиного рта на два дня поселилась проволочка от шампанского. Подмосток ему не требовались. Миха-дурак был сам по себе ходячей эстрадой и своей огромностью, бородой и руками-лапами шибко напоминал медведя – ну, а кем дураку быть в медвежьем краю? Странно, но этот свирепый на вид косолапый придурок мог издавать нежные звуки – то ли детские, то ли женские…
- А кто даст Мише выпить, а? – льстивым голоском, приседая в углу и оттопыривая зад в засаленных ватных штанах, вопрошал он. Борода его шевелилась. В маленьких глазках искрилось любопытство и детская открытость миру, как у пьяницы, еще не сорвавшегося в запойный штопор. А Миха и был пьяницей. Дураком и пьяницей.
Никто из суровых постояльцев пивнушки и ухом не вел – стоял ровный гул, как в тайге перед дождем.
Тогда Миха-дурак издавал звуки. Подрагивая бородой, он подражал реву изюбря, ржанию коня и визгу поросенка. Но захолустная фауна, похоже, мало интересовала завсегдатаев пивнушки. Никто не наливал ни пива, ни водки.
- Халтура! – крикнули из дальнего угла.
- Миха, не гони порожняк! Давай тембр!
- Не тяни, как целочка!.. Даешь тембр!
Раздавались свистки, одобрительные хлопки, ласковая матерщина… Концерт по заявкам, мать твою.
Тут надобно пояснить, что публика никоим образом не требовала особого тембра голоса у эстрадной знаменитости. Речь шла о магнитофоне «Тембр», неподъемном, размером со школьную парту. У «Тембра» была бешеная скорость в девятнадцать оборотов – магнитофон считался полупрофессиональным, и потому стоял на сцене клуба для озвучания концертов и районных партконференций. Говорят, магнитофон шикарно, с пафосным тембром, выдавал «Интернационал». Там, где «вставай, проклятьем заклейменный!..» И люди даже сонные, вставали с мест, хлопая сиденьями.
Люди вставали с мест и в пивнушке – когда Миха выдавал номер. Недаром зав клубом товарищ Лапиков водил идиота-самородка в клуб и записывал его живые рассказы, то бишь, пересказы на магнитофон «Тембр». Человек-магнитофон давал фору магнитофону. Человек обладает уникальными имитационными способностями, восторгался зав клубом, тряся хвостиком, и предлагал отправить дурака в город в научный институт. И даже включил номер с Михой в новогодний концерт в качестве «артиста оригинального жанра». Но Миха, не будь дураком, выдул бутылку водки, выданную в качестве аванса, но на концерт не явился.
Запуская Миху внутрь пивнушки, буфетчица Шура решала проблему дефицита шоу-бизнеса, острую на местном Бродвее. Количество клиентов в часы выступлений артиста оригинального жанра резко увеличивалось. Миха давал торговой точке план.
После того, как взыскательная публика освистала Михину халтуру, он раскинул небогатым умишком, лег на посыпанный опилками пол и замурлыкал.
- Тиха-а! – прикрикнули ближние зрители. – Эй, вы там!.. Ничо же не слышно!..
Мурлыканье переросло в резкие квакающие звуки. В наступившей тишине стало слышно, как за стеной в соседней столовой моют посуду. Кваканье стало тягучим, будто кошку тянули за хвост.
Миха, суча ногами в обрезанных валенках, гнусавил так, будто у него был хронический ринит. Зрители не сразу сообразили, что дурачок говорит на иностранном языке.
Артист оригинального жанра привстал на четвереньки с жуткой гримасой: «Миша хочет выпить… Миша хочет пить …»
Михе поднесли стаканчик разведенного спирта.
- Гони дальше, ну?! – требовательно рыкнули из партера.
Промочив горло, дурачок снова лег на пол.
Постепенно из гнусавого кваканья вылупились слова, среди них смутно знакомое – «пли-и-из».
Даже во вторых рядах сообразили, что самодеятельный артист говорит на чистокровном американском языке – как в кино. Ему дали глотнуть пива.
Миха вдруг разразился задорным женским смехом. Серебряные его завитушки проникли в дальний угол пивнушки – там что-то упало. Буфетчица Шура тихо матюгнулась: «Во дает, гад…»
- Повторяй за мной, - сказал Миха женским голосом. – Ай эм Борис Давидофф…
Мужской голос послушно басил вслед.
- Нет, милый, в имени Борис ударение на первом слоге…
- Чудно… - выдохнул Борис устами Михи-дурачка.
- Что поделаешь, милый, так в английском языке принято – ударение всегда на первом слоге, - продолжал мастерски, с женскими обертонами, воспроизводить чужую речь сумасшедший увалень.
- Вот если окажемся в заокеанской пивнушке, называется паб, к примеру, в Лондоне, то сам услышишь, Борис! – имя незримая женщина произнесла с ударением на первом слоге.
Мужской голос опять послушно басил вслед.
В дальнейшем слов было сказано мало – одни междометия и стенания. Типичное любовное свидание с чмоканьем, всхлипами, отрывистыми словечками типа «сладкий», «тебе хорошо?», «сними это», ну и это самое «люблю…»
Миха валялся на грязном полу и сбесившимся магнитофоном то стонал, то мурлыкал, то пел гимн во славу соития любящих душ. К его бороде прилипли опилки, ими щедро посыпали пол.
Артиста грубо прервали на высокой ноте. Кто-то хлопнул дверью.
Мнения окружающих разделились: продолжать слушать «это распутство», по выражению Шуры, или немедленно прекратить. Большинство нестройно проголосовало за продолжение концерта в стиле аудиопорно.
- У нас тута детей до шешнадцати годков нету. Валяй, Мишаня, - дурачку поднесли разведенного спирта.
Все решило мнение буфетчицы Шуры. Хозяйка заявила, что пусть идут слушать разврат на улицу. Выступление артиста выдохлось, как пиво.
В любом случае даже дураку было ясно, что речь идет о неслыханных вещах – романе передового бригадира, примерного семьянина Бориса Давыдова и новой учительницы английского языка.
Видимо, Миха мог подслушать их встречу на ближней заимке, где имел обыкновение ночевать на чердаке, прижавшись в трубе. Или, что менее вероятно, в кочегарке, куда полоумного пускали после того, как тот управлялся с кучей шлака.
Миха-дурачок в тот день напился. По Захолустью, змеясь, поползли слухи.
Пленка 05b. Бассаров. «Роял» в кустах
Тем летом пивнушка, этот предбанник рая, в одночасье опустела! По радио объявили набор желающих на тушение лесного пожара. Разумеется, бесплатно. Фактически поселок отделяла от большого огня лишь речка Даринка. Пацаны, которые еще прошлым летом купались в ней, заходя на середине по пояс, теперь легко перепрыгивали ее. Жар тех дней выпарил речку до размеров ручья, обнажив по берегам белесые, что кости, камни.
На пожар я не пошел. Дело это полюбовное. Ежели ты в трудовом коллективе, то, конечно, запишут добровольцем, как миленького, и попробуй отказаться – срубят премию под корешок. А я, придя из армии в апреле, к лету работу так и не нашел. Да и искал вяло. Мама предлагала через знакомых устроиться в артель гидромониторщиком, хотя бы на половину промывочного сезона или на подмену, и заработки хорошие, жила пошла, но я отказался: вечно в грязи, мокрый с головы до пят…
Изнывая от безделья, помечтал о «своем деле». В стране разрешили ИТД, индивидуально-трудовую деятельность, появились первые кооперативы. Вот, скажем, сера, из поколение в поколение ее жевал в Захолустье стар и млад. Не хуже «чуингама». И даже лучше. Зубы бережет. Да этой смолы у нас навалом! А что, если организовать контору по ее продаже? Наладить ее выпуск? И придумывать ничего не надо, только впаривать в цветной облатке. Рекламу дать. И обозвать по-английки. Да это же хальное бабло под ногами! Нагнуться и поднять.
Видно, уже тогда я ощущал позывы к предпринмательству. И когда переехал в город и открыл свою фирму, узнал, что в другом сибирском городе выпускают жвачку «Смолка» - хорошая идея приходит в голову не только тебе. Претворить ее в свое время, честно говоря, поленился.
В то лето я часто сиживал в пивнушке. Во-первых, на улице жара, пылища, к вечеру духота, а здесь всегда прохладно, ставни закрыты, время от времени из подсобки выходит еще трезвая старушка и, позвякивая дужками ведра, ковшиком разбрасывает по половицам воду (в ненастные дни посыпает пол опилками и через час сметает). И можно, хотя бы в долг, промочить горло от кашля. Даже завзятые курильщики, уважавшие «Беломор» и «Приму», жаловались, что из-за этих пожаров трудно дышать. Во-вторых, танцы в ДК отменили, а заведующего домом культуры, пропагандиста мягкого порно, этого пидора с косичкой (лез с якобы дружескими поцелуями) обязали проводить среди населения наглядную агитацию на противопожарную тему. В-последних, на Лори свалились заботы по уходу за ребенком и к ней было нельзя. Востроглазую двухгодовалую девочку привез со стойбища бригадир – родители из-за верхового огня опасались за девочку. И за оленей.
Про них-то битый час толковал в пивной бригадир оленеводов, хотя разобрать можно было далеко не все. Типичный представитель северной народности, орочон с плоским носом, всклокоченными волосиками и скупой, будто грязь, растительностью под носом, пьяно качался на табурете, буровя маленькими глазками незримого собеседника. Я прислушался. Оказывается, он прилетел в райцентр на заседание суда. Тяжба с госпромхозом, забравшим за долги «олешек», длилась второй год. И вот суд опять отложили. Истец с горя напился. Но он напился бы в любом случае. Как-то на время отела важенок орочонам отказали в приобретении спиртного, но постановление назавтра отменили из-за протеста прокуратуры.
- Нашальник!.. Падеж!.. Как-так долги, нашальник!.. – воздевал руки, что сучья горельника, бригадир. – Олешков чичас бы с приплодом сорок было, ёшкин кот… Ежли умный такой, сам оленей кастрируй, сам рога пили, умник, и легру… реглу… тьфу! – выматерился эвенк, - регулярно, так! Экуды да бисим!.. А ветени… ветеринар где, я спрашиваю, товариш-ши, а?! Мотонарты поломаны втору зиму, ёшкин кот … Лыжи в руки… А запчасти где, умники!.. Какой
