буфете, об этом кофе и об этих пирожках…
Народу, приезжего и отъезжающего, вокруг много, даже с малыми детьми, все со своими проблемами, со своими делами… Вот и они с ним — со своими… Говорят — о чём-то своём, о каких-то своих делах; и никто не обращает на них никакого внимания, никто не мешает…
Вот, и выпито это немудрящее «кофе», и съедены эти нехитрые пирожки, хотя они и не очень торопились оба… А она так и не решилась ничего ему сказать…
Хотя что она должна ему сказать?..
Что-то такое, что должно как-то продолжить их общение… Сделать его возможным, каким-то образом — и дальше…
Что-то такое — что должно сломать невидимый барьер между ними… Барьер — не только из её собственной, но — и из общепринятой лжи…
Но почему это должна сделать она — а не он?.. Ведь кажется, что они оба одинаково этого хотят… И проявлять в этих ситуациях инициативу женщинам первыми — до сих пор не принято… А тем более — женщинам с обручальным кольцом на больном пальце… Почему — она?..
Да потому — она, что она — врёт! А он ей не врёт. Он, конечно, уже давно заметил и её кольцо, и её распухший палец. Возможно, даже с самого начала… И он не будет делать никаких сомнительных предложений замужней женщине…
Поэтому — должна она…
Однако — они оба только вздохнули, почти одновременно, и — взяв свои вещи — пошли к выходу на улицу…
Он вызвался проводить её до её автобуса…
Автобусная остановка
Вот — и её автобусная остановка… Смурного, запоздалого народу на остановке — чтобы только-только едва влезть в автобус…
Они, двое, остановились под фонарём — чуть в стороне от остановки и от терпеливо переминающейся тёмно-серой публики на ней…
Последний автобус — ещё должен был вот-вот подойти… И — как она ненавидела этот автобус!..
Сейчас этот проклятый автобус подойдёт — и ей надо будет срочно, и с усилием, втиснуться в него, вместе с чувствительной толпой ожидающих на остановке… Что-то быстро-быстро сказать ему, на прощание, ничего не значащее…
На прощание… На прощание?..
Нет, нет, нет!!! Только — не это!..
А она уже — протянула руку к своему чемодану, взяла его из его руки…
Подержала… И — неожиданно для себя самой — решительно поставила его на грязный и мокрый асфальт. Выпрямилась. Стала прямо напротив него — чтобы хорошо видеть его лицо… И — показала ему свою руку, с кольцом на распухшем пальце…
Спросила спокойно:
«Что делать — если кольцо не снимается?»
Он взял её руку в свою ладонь, рассмотрел, без удивления, кольцо, палец…
Сказал:
«Надо посидеть на хорошей голодной диете какое-то время. Если не через неделю, то через месяц — кольцо снимется… Хотя можно — просто попробовать мыло… Или какой-нибудь крем...»
Она кивнула…
Он добавил:
«Хотя всякое кольцо — это сансара и карма… И каждому надо разобраться со своей кармой...»
Она опять кивнула. Хотела что-то сказать, но — …
Подошёл автобус… Ожидавшая его публика — быстро ринулась его штурмовать…
А она — не тронулась с места…
Он сказал ей спокойно:
«Нормальный автобус. Это — последний...»
Она ответила:
«Я пойду пешком...»
Он несколько удивился, хотя, кажется, и не очень сильно; сказал:
«Но это — часа полтора ходу… Я провожу!..»
Она решительно сказала:
«Не надо. Я хочу пройтись — и просто подышать знакомым воздухом… Чемодан не тяжёлый… А ты опоздаешь на трамвай. Тебе добираться — гораздо дольше, чем мне. И такси ты сейчас нигде не найдёшь...»
Она не сразу сообразила, что впервые обратилась к нему на «ты»…
Он быстро полез во внутренний карман своего пиджака, под курткой, вынул свою записную книжку, написал на чистой странице свой телефон, вырвал эту страницу — и подал ей…
Она продиктовала ему свои телефоны: домашний и рабочий — он записал их к себе…
Сказал ей:
«Завтра созвонимся. Насчёт твоего голодания, твоей кармы и всего прочего...»
Она кивнула…
Сказала тихо и дрожащим голосом:
«Тебе надо идти...»
Он посмотрел ей в глаза…
В её глазах — была какая-то нечеловеческая тоска… И боль… Такая боль — что резало и разрывало душу… И она этого уже не скрывала…
Битком набитый народом автобус отъехал — и скрылся в темноте… Кажется, они остались одни не только на этой остановке — но и на всей улице…
Он предельно осторожно коснулся капельки от растаявшей снежинки на её реснице…
Сказал тихо, дрогнувшим голосом:
«У тебя глаза — как у побитой собаки...»
Она ответила ему — таким же голосом:
«Потому что жизнь — собачья!..»
Он и сам был похож на большого, умного и доброго пса, которого не раз били, но — не озлобили, не испугали, и не сломали…
И она чувствовала, что он очень хорошо знает и понимает — каково это: быть битым…
Сказала тихо:
«Тебе пора идти...»
Он спросил её, очень осторожно:
«Муж бьёт тебя?»
Она покачала головой, ответила:
«Нет… Но иногда кажется, что лучше бы бил. Потому что тогда — я бы точно ушла… Куда угодно… А так — не могу...»
И предваряя его следующий вопрос — который она прочла в его глазах — заранее ответила:
«Детей у нас нет… Я очень хочу иметь детей. А он — не то, чтобы не хочет, а относится к этому — как-то очень вяло… И я просто чувствую, что никакого настоящего отца — из него не выйдет… Да и я его просто не люблю… Аборты я делать не хочу. И травится не хочу… А без детей… Без детей — я, наверное, скоро с ума сойду...»
Она посмотрела на него — какими-то действительно сумасшедшими и плачущими глазами, и сказала:
«Они мне снятся… Как живые… Я работаю в детской библиотеке — и я не могу видеть и слышать детей… Особенно — если это девочка… Мне кажется, что через некоторых из них — на меня смотрит мой не родившийся ребёнок. Как будто так и спрашивает меня: "Когда ты меня родишь?".. И детские глаза видеть не могу...»
Он заверил её:
«Если дети очень хотят родиться — то они обязательно этого добьются!»
Она ответила, с отчаянием и тоской глядя ему в глаза:
«Первой хочу девочку. И чтобы была такая же умная и добрая, как ты… И чтобы потом, когда будет ухаживать за младшим братом, или сестрой, научилась бы быть хорошей матерью… И чтобы других могла научить тому же… Так, как можешь научить — только ты...»
Последние слова — она едва прошептала… В её глазах — были слёзы сумасшедшего отчаяния…
Он порывисто обнял её за плечи, прижал к себе, прижал к себе её голову в мокром от снега платке, пытался погладить её по голове — но боялся, что только вобьёт лишнюю влагу в её платок…
Немного отстранил её от себя, держа за плечи, и — глядя ей в глаза — сказал:
«Я ничего не могу тебе сейчас обещать. Но я хочу — чтобы у тебя была надежда. И чтобы ты твёрдо знала, что по телефону, который у тебя в руке, ты можешь позвонить мне — в любое время дня и ночи, и я приду к тебе — хоть на сломанных ногах!..»
Она кивнула… Очень мягко — чуть отстранила его от себя…
Сказала, сквозь слёзы, но твёрдо и решительно:
«Тебе пора идти! До завтра!..»
Он сказал:
«Я живу с матерью. И у меня с ней очень непростые отношения… Но тебе она, мне кажется, будет рада… До завтра!..»
Она кивнула…
Они развернулись — и быстро пошли, каждый — в свою сторону, по тёмному, ночному, холодному и уже почти пустынному городу…
…
Это тоже могло бы быть концом истории. Но может ли это быть — настоящим «счастливым концом»?..
Я мог бы придумать для своих героев — и гораздо более нежную сцену, и не одну… Но не хочу никому лишний раз травить душу… Хотя у меня для этого фильма и музыка есть душевнейшая…
По идее — это происходило в СССР, где-то в 70-е или в начале 80-х годов. И что могло ожидать моих героев впереди? Какое счастье?..
Скоро Перестройка — с её огромным ворохом не сбывшихся надежд… Да, была «горбачёвская оттепель» — но оттепель эта оказалась очень гнилой… И — сколько семей было разрушено, сколько судеб!.. Сколько самых светлых надежд!.. Сколько брачных и иных союзов…
Да, союзов… Начиная — с самого СССР… Нет совета — нет и союза… А по советам вдарили, из всех калибров, ещё в 1921 году — уничтожив восставший Кронштадт, положив конец и Кронштадтской коммуне, и «3-й революции»…
И Совету с тех пор — так и не научились… Не научились — ни его слышать, ни его понимать… Потому что, послушать свою собственную совесть, это может быть — ой, как нежелательно! И ой, как больно!..
Я не хочу снова попасть в те годы. И ностальгии по тем временам (как и по любым другим) у меня нет абсолютно никакой. И я не хочу отправлять туда своих героев. И не пожелаю никому — ни тогда жить, ни тогда родиться… Чтобы пережить то — что потом пережила вся страна… Пережила — так и не поняв, что с ней произошло… Так и не поняв — что её просто не стало…
И счастье — отменяется…
Как нам проснуться?
Я бы очень хотел спасти свою героиню. Но как? Кого она должна встретить для этого? Ведь это не может быть — «просто человек», «просто мужчина», даже очень хороший, и умный, и добрый, и любящий детей…
Это должна быть — уже и не драма, и не мелодрама — а какая-то фантастика (только не фэнтези), или мистика. Её герой-спаситель должен быть каким-нибудь «попаданцем» или «прогрессором» из будущего. Должен быть каким-то существом «не от мира сего», каким-нибудь революционером или проповедником, каким был я когда-то, в молодости, именно в те годы…
Но я не многого тогда добился. Я встречал подобных женщин, и очень молодых девушек; и у меня были «точечные результаты». Удалось, пусть очень немногих, спасти от алкоголя и наркотиков. Возможно, и от суицида. Удалось некоторых немногих напрямую обратить в свою веру…
Но я всегда сильнейшим образом чувствовал, что всё наше общество — ещё слишком не созрело для великих исторических свершений, сопоставимых с событиями того же 1917 года, и что сам я для этого — ещё слишком не созрел. И что надо просто — учиться… Работать над собой. И уметь верить — и ждать…
Чтобы моя героиня была спасена, должны совпасть — и срезонировать — два чуда. И 1-е чудо — это явление в её жизни самого «попаданца-прогрессора». А 2-е чудо — она должна ему поверить. Поверить, понимая, что он в этом мире — как инопланетянин. А для большинства обывателей — и для машины государства — просто сумасшедший. Как это и было со мной…
Я не хочу, чтобы мои герои пережили все те ужасы — которые пережил я сам, и которые пережило моё поколение — и которые оно ещё должно пережить… Точнее — должны пережить те, кто ещё будет оставаться в живых…
Я не мог представить себе той бездны деградации и вырождения — в которую погрузились остатки некогда единой страны и некогда единого народа, воюя теперь насмерть между собою и сокрушая ракетами и снарядами — последние остатки единого Советского Союза и единой советской идентичности. И никто не мог себе этого представить…
И я успел слишком полюбить свою героиню — чтобы безжалостно засунуть её во всё это…
Быть может — она у меня просто проснётся…
Когда-нибудь — мы все должны проснуться…
Только этому — надо тоже очень и очень учиться!..
Но в моей героине — уже точно что-то проснулось. Нечто действительно очень важное…
И я не хочу верить, что она у меня пропадёт…
Отправить их обоих за границу?..
Нет, это не выход…
Устроить им иммиграцию во «внутреннюю Россию»?.. В «подпольную Россию»?..
Возможно… И
