Об одной внезапности

У Азазеля было плохое настроение. Это было странно: обычно он не поддавался какому-либо унынию, которое  плотно вошло в моду Подземного Царства. Азазель всегда оставался или в собранном действии, или крепился, держал всякое раздражение в себе – так было и тогда, когда он был ещё ангелом и обитал в чертогах Небесного Царства, так осталось и теперь, когда от чертогов Небесного Царства в его судьбе остались лишь жгучая память и едкие шрамы на месте срезанных крыльев.
Уныние, плохое настроение, беспричинная раздражительность не были свойственны Азазелю. А тут здрасьте – явилось непрошенным гостем, ворвалось без всякого предупреждения, подхватило, замело, и объясняться не желало.
Было муторно, скучно, тоскливо, скверно. Причём в самом худшем смысле всех этих слов. Азазель даже испугался, когда понял, что вокруг него и в самом его сознании тянется и всё острее поднимается, заливая всё его существо, эта серая муть непроходящей безысходности.
–Заболел я, что ли? – вслух подумал Азазель, но ответить ему, конечно, никто не мог. Во-первых, кто бы его услышал в его-то собственных покоях, которые были ему дарованы благодаря дружбе с Самим? Во-вторых, даже если допустить, что кто-то бы и услышал – в конце концов, все стены имеют уши, кто бы решился ему что-то на этот ответить? Азазель сам по себе демон из числа первых, то есть, из перекинувшихся ангелов, да и в ангелах он был в числе карателей и воителей. Теперь же, когда он был демоном, да ещё и приближённым к Самому, кто бы осмелился-то? Любители адреналина, как известно, обитают только в Небесном и Людском Царствах. В Подземном Царстве не приживаются любители острых ощущений – обычно даже до самых безумных доходит, что это не то место, где тебе можно шутить и где можно не думать.
Можно, разумеется, сойти с ума и забыться, и тогда всё спишут на твоё сумасшествие, но, знаете ли, с ума сойти – это тоже задача не из лёгких.
Словом, вопрос Азазеля остался без внимания. Не добившись ответа от стен (те стыдливо молчали, на всякий случай, не решаясь показать в себе разум), Азазель понял, что отвечать ему придётся самому себе.
–Ну какое там «заболел»? – Азазель заворчал. – Я же не болел никогда. Так, горел пару раз, но это мелочи. Так что за хандра?
А хандра была весомая, она давила и тащила его куда-то на самое дно. Правда, он же был в некотором смысле на дне миров, так что хандре пришлось бы постараться, чтобы утащить его ещё ниже. Но настроения не было. А вот раздражения на всех и вся, плюс тоска – это было, да.
Азазель честно попытался заняться работой. От смертных он слышал, что работа помогает забыться. Как там она помогает смертным – Азазель точно не знал, но ему не помогло. Наверное, дело было в том, что смертным отведён обычный, людской срок жизни. И это означало, что их разум и душа работают по принципу выталкивания ненужного и отвлекающего. Дескать, ни к чему терять время, так что давай-ка мы сейчас выкинем из твоих мыслей весь этот протухший компот скорбных мыслей и заменим рабочими, нужными, а то ты скоро уйдёшь за пределы Людского Царства, а сделать-то успел всего ничего!
Но Азазель жил долго и если всё шло бы и дальше так, как он себе прикидывал, жил бы ещё дольше. Так что работа ему не помогла, напротив, расширила муть в сознании, наделила большей серостью, чем в начале дня.
Что ж за напасть? Азазель с таким не сталкивался. Да, у него бывали плохие дни и уж совершенно точно бывали плохие ночи, но всё это он переносил без такого сильного уныния и раздражения на всех и всё. А тут приплыли – накрыло!
–Старею! – решил Азазель, вспомнив удобную людскую отговорку.
Легче не стало.
–Вот возьму и никуда не пойду! – пригрозил Азазель стенам и демонстративно устроился в резном кресле. Конечно, обещать что-то подобное, находясь в положении советника Самого, было нельзя. Кто знает, что случится в ближайшие пять минут? Или хотя бы в минуту? Но хотелось громких слов. Пусть и незначащих.
И точно! Слиться с креслом и утонуть в тоске Азазелю не дали. Стражник стыдливо и опасливо просунулся в двери.
–Господин, – позвал стражник, не представляя, что навлекает на себя скопленную за эти часы метания и неприятных размышлений о тоске, ярость Азазеля.
Договорить стражник не успел. Азазель высказался на его счёт, и всё, разумеется, припомнил: и демона Вахтома, который за этого стражника просил, родственник, дескать (не любил за это Азазель демонов обращённых, из числа смертных душ пришедших – родственники у них были, чтоб их!); и призрака безумного, который в покои Азазеля вломился посреди ночи, сослепу или спьяну, с частушками бранными; и даже оборотня, который наглотался собственной шерсти и картинно очищал желудок в этом коридоре…
Но лучше не стало. Тоска, съедавшая его изнутри, копившаяся раздражением и странной мутью, не проходила. Ошарашенный же вид стражника, его глупое лицо, лишённое всякой надежды на воскрешение в нём интеллекта, тоже не добавляли удовлетворения.
«Как странно…почему же смертные тогда срываются друг на друге в минуты злости и тоски? смысла же в этом нет! И легче не стало» – подумал Азазель, оборвал свою тираду и спросил:
–Чего пришёл?
–Так ведь это…– у стражника происходил слом остатков соображения.  Только что ему вспоминали посмертные грехи, угрожали отправить на переобучение в отдел кадров, и тут же тон сменился. – Ну…это…
–Я твою голову на пику насажу, если ты сейчас мне точно не скажешь чего пришёл, – спокойно пообещал Азазель.
Вообще-то он не испытывал никогда тяги к карам. Это всего лишь было его работой. Да, работой грязной и шумной, но кто-то же должен делать и такую работу, верно? Вот Азазель и делал. Тяги же к насилию в нём не имелось, более того, когда была возможность проявить милосердие – такое странное милосердие, которое знакомо лишь карателям, он его проявлял. Тайно, чтоб не засмеяли. Ну, если бы кто-то решился, конечно, засмеять.
Но стражник поверил в это обещание без труда.
–Так это…Хозяин вас вызывает! – наконец промолвил этот несчастный.
–И чего молчал? – поинтересовался Азазель, отталкивая стражника от двери. Вызов Самого, Хозяина, Люцифера – это важнее всей тоски, всего раздражения. Всего важнее.
Да, когда-то они были друзьями, но это было давно. Их равенство было в прошлом, и сейчас Азазель был покорным слугой, и гордился этим, и доверием своего старого друга крайне дорожил.
Люцифера он нашёл не в его покоях, что не было странно – а на балконе. В Подземном Царстве нет неба, но Люцифер, похоже, по нему скучал, от того и создал в своих владениях эту прекрасную иллюзию: звёздное, чистое, ясное небо.
Правда, видеть его можно было только из одной точки Подземного Царства – с балкона самого Люцифера. Но Азазеля ждали, и потому он прошёл без всяких препятствий.
–Взгляни, – предложил Хозяин, когда Азазель возник за его спиной. Он не поздоровался и не поприветствовал старого друга – он вообще себя часто вёл так, словно не было между их беседами расстояний во времени и расстались они только что.
А может так и  было? Азазель давно подозревал, что Люцифер поднялся над законами времени, не презрел их, как то делали рядовые демоны, а покорил.
–Красиво, – в отличие от Люцифера, Азазель довольно часто бывал в Людском Царстве и видел небо, соответственно, куда чаще. Да и не скучал по звёздам, не находил в них красоты. Холодными они ему казались и очень уж далёкими.
–Врёшь, – спокойно сказал Люцифер, даже не глянув в его сторону, – не красивы они тебе, да и никому не красивы.
–С чего это? То, что я не люблю звёзд, не говорит о том, что я не уважаю их света…
–Да не в том дело, – Люцифер отвернулся от неба и теперь смотрел на Азазеля. Оба они были в почти людском облике – выдавал лишь заметно высокий рост, превосходящий людской, цвет глаз – кроваво-чёрный путь, да одежда…
Оба они почему-то тянулись к более людскому воплощению, хотя в Подземном Царстве это было и необязательно. Наверное, они оба хранили в своей памяти мечту ангелов – приблизиться к людям. Хотя когда они были ангелами? Сотни рек уж иссохли!
–Не в том, – повторил Люцифер, – звёзды эти ненастоящие. Настоящие звёзды тебе подмигивают, меняются местами друг с другом, не то гоняются, не то играют… а что до этих – они без движения. А значит без смысла. Как этот…
Люцифер пощёлкал пальцами, вспоминая чёртово слово.
–Пластик, – подсказал Азазель.
–Совершенно так, – согласился Люцифер, – пластик. Не живут, не подмигивают, не играют.
–Не умрут, – Азазель попробовал найти утешение. – То, что не живо, то и не умрёт. Пройдут века, иссохнет ещё сотня рек, разольётся ещё три десятка морей и будут сметены множество городов, а они останутся.
–Красота не в вечности, – возразил Люцифер, – красота не в том, что останется даже тогда, когда города будут стёрты в пыль, а мирская жизнь вернётся в воду, из которой поднялась. Красота в том, что будет прочитано. Всем существом будет прочитано. Вспомни великих художников, музыкантов, поэтов, писателей, философов…да кого хочешь вспомни, но именно великих. Почему они, собственно, великие? Потому что воспринимают их по-разному души, потому что спорят об их созданиях. А смысл спорить о пластике? Он всего лишь пластик.
Азазель молчал. Во-первых, он не знал, что на это сказать – как-то печально прозвучали слова Люцифера. Во-вторых, он никогда не был в тяге к размышлениям подобного толка. Он просто жил, воевал, существовал, выполнял поручения и поступал так, как казалось ему верным. Все размышления о вечности, о добродетели и о сути долга, Азазель предусмотрительно оставил тем, у кого есть время и могущество для рассуждений. Ну ещё и тем, у кого было не просто время, а слишком много времени, но при этом не было могущества, зато было желание поразмышлять.
У Азазеля такого желания не было.
–Молчишь, – кивнул Люцифер, – что ж, молчание – это дар. Такой же как красота, такой же как угасание этой красоты. Впрочем, я не для этого тебя позвал.
Что ж, логично.
–Я слушаю и готов к поручениям, – заверил Азазель.
–К поручениям? – Люцифер почти удивился. – Нет, я хочу узнать у тебя – что с тобой сегодня? Я чувствую в твоём сознании серость и тоску. Тебе это несвойственно. Так в чём дело?
Азазель тоже не удивился. Видал он уже могущество Люцифера. Ничего не скроется от того, кто был прежде другом, а ныне стал Хозяином. Ничего! Дотянется до каждого, вытащит, спросит. Вон, встревожился, похоже, хочет знать – ведь Азазелю и впрямь несвойственна тоска. Не для него она. Азазель – существо действия, а самобичеванием и самоедством он не привык заниматься. Но тут тоска! Откуда?
–Не знаю, – честно признался Азазель, – такое накатило. Как волна. Но не проходит.
–Совесть мучает? – ехидно поинтересовался Люцифер.
Азазель уже хотел, было, ответить, что он думает о совести и о её относительности, но воздержался, вовремя вспомнив, что Люцифер ему не друг, а Хозяин. Да и  то, что у Азазеля было плохое настроение, не располагало его сущность к самоуничтожению, а Люцифера лучше не провоцировать.
–Не то, – наконец, ответил Азазель. – Просто какая-то тоска.
–Что-то вроде бессмысленных размышлений? – предположил Люцифер. Он откровенно забавлялся и будь на месте Азазеля кто-то другой, этот другой мог взбеситься – ведь