Сашка тащил за оторванную лямку по песку свой тяжеленный портфель. Сегодня был последний день занятий в школе перед летними каникулами. Казалось бы, уже наступила долгожданная свобода, живи и радуйся, но у Сашки на душе было хмуро. В портфеле, потрёпанном и облезлом, лежал не менее облезлый и мятый дневник, а в нём одни тройки. Ужас! Он представлял с каким "восторгом" его встретит дома сестра Надя. Парнишка шмыгал носом и с низко опущенной головой, наконец-таки, доплёлся до своего низкого барака из почерневших брёвен на Первомайской улице.
Надежда была дома, зашла на обеденный перерыв и за круглым столом собирала свою почтовую сумку, чтобы выйти на второй круг и разнести письма и телеграммы. Она лишь взглянула на понурого Сашку и сразу всё поняла, всплеснула руками и медленно опустилась на стул.
- Горе ты моё, чумазое! - вскричала она, а потом глядя на портфель, валявшийся у брата под ногами добавила: - Ну, что ещё и в футбол успел портфелем поиграть по дороге домой, да? Вот шалопут!.. Ну, показывай дневник, ученичок, давай, хвастай!.. В четвёртый класс-то хоть прошёл, на второй год не оставили?
- Не-а! - Сашка хмыкнул ещё раз, размазал по лицу песок влажной ладонью и вынул дневник. Он осторожно подошёл с ним к сестре. - Вот... Но только тут не одни тройки, тут и пятёрка есть! - с гордостью произнёс он, раскрывая перед Надеждой страницу с итоговыми отметками.
- Да, что ты! - Надежда сверкнула глазами. - Где-то, наверное, медведь сдохнет...
- Ага... пятёрка по физкультуре!
- Прыгал высоко и падал далеко! - сестра рассмеялась, разворачивая страницы дневника, превратившегося за этот бурный учебный год в рваную тряпку. - Ладно, садись поешь, и пойдём с тобой сегодня хоть район Новостроевской разнесём, а то вчерась не успели.
Сашка оживился, схватил свой полуразорванный дневник со стола с неудом за его ведение, отбросил ногой сумку со спортивными кедами и свой портфель в дальний угол, где всё это будет валяться до самого сентября, и побежал в общий коридор мыть руки из висящего на стене рукомойника.
Они ходили по жаре до самого тихого вечера, когда солнышко стало опускаться к водам залива и уже не так сильно пекло.
Надя окончила семилетку и пошла в четырнадцать лет на работу почтальоном, взяли только сюда, но обещали на следующий год, как только ей исполнится пятнадцать, принять на фабрику, там таких как она было много после семилетки. Младшему братишке было десять. Их мама Раиса Викторовна, после войны, когда пришёл с фронта весь израненный её любимый муж Костик, ещё питала надежду на хороший исход. Его направили на работу на авиамоторный завод слесарем с хорошей характеристикой, дали комнату в бараке, а через четыре года он от полученный ран скончался. И вот в этом году умерла и мама. Близкие и знакомые люди говорили, что она не вынесла смерти своего мужа, не пережила, оставив двух детей круглыми сиротами. Они с Сашкой каждое воскресенье ходили плакать на её могилку. Проходили дни и недели, а боль не притуплялась и, казалось становилась всё сильнее. Вот и сейчас, помогая сестре тащить тяжёлую почтовую сумку, Сашка украдкой размазывал по лицу грязной ладошкой горькие слёзы, сглатывая тугой комок. Надя заметила, подошла к нему и прижала к себе своего горемычного, шалого братишку, с которым иногда не было никакого сладу, но в интернат, как ей недавно предлагали, она ни за что его не хотела отдавать, как бы ей ни было с ним тяжело. Она была старше всего на четыре года, но уже стала самостоятельной и разом повзрослевшей с твёрдым и уверенным взглядом и упрямой осанкой с гордо сидящей головой.
Началось лето, сотрудники почты ушли в отпуска, а Надя взялась разносить ещё и второй дополнительный участок, пока это было возможно. Подработка не мешала, денег за такую работу платили не много, а Сашку надо было подкармливать. Он рос, вытягивался, и был тощий и неуклюжий, как гадкий утёнок, так говорили о нём соседи. Ей было обидно слышать такое и всё время хотелось показать, что они живут с братом не хуже других, ещё и для того, чтобы к ней не предъявили претензий в школе и не отобрали парнишку в детский дом.
Они усталые притащились домой под вечер и только отдышались, как на пороге барака появились незнакомые люди вместе с участковым дядей Борей Ситниковым. Дверь в общий коридор была полуоткрыта и к ним в комнату заглянули непрошенные гости.
- Надежда, ты дома? - спросил участковый и первым вошёл к ним из коридора.
Когда к ним стали по одному входить посторонние с напряжёнными лицами люди, Сашка, стоявший у окна и перебиравший свои тетрадки, тут же подскочил к сестре и спрятался за неё, крепко обхватив за талию, он понял, что это опять пришли по его душу, как и обещали в прошлый раз, когда дали сестре время подумать о их судьбе.
- Ну, что ещё нужно? - повела плечами Надя и прижала брата к себе рукой. - Вы напрасно сюда ходите, я же сказала, что мой брат в интернат не пойдёт. Он будет дома со мной. У нас и так никого больше не осталось из родни, отстаньте от нас, наконец!
- Девушка, подождите горячиться, - миролюбиво начал с ней беседу Гольцов, который представлял комиссию от школьной администрации по делам семьи и детства. - Мы же знаем, как вам трудно одной. Пенсию по утрате кормильца получала ваша мама, а теперь её нет и вы только получаете на брата небольшое пособие, потому что сами пошли работать. Мы же предлагаем отправить его учиться в интернат при военном училище, там дисциплина, убегать не будет и вовремя его накормят и присмотрят за ним. Не будет у вас таких проблем, как в прошлый раз с соседом-голубятником, который подал на парнишку заявление в милицию после того, как Сашка его... укусил за лодыжку!
После слов Гольцова вокруг стола, за которым собралась сегодняшняя комиссия, раздался истерический смех. Мальчишка в ответ на это тряхнул своей лохматой чёлкой, которая была мягкая, как испанский мох, и писклявым голоском выпалил:
- Дядечка милиционер, - обращаясь к участковому, - я же вам говорил, что он живодёр этот голубятник. Мы шли со школы с ребятами, а он возился там у себя. Когда проходили мимо его голубятни, заметили, как он вытащил из клетки чужого голубя, случайно туда залетевшего, взял его за лапы и... убил о стенку соседнего гаража, - Сашка невольно всхлипнул при этом. - Мы к нему подскочили, а он на нас кинулся и стал отпихивать ногами и руками, пытался с нами подраться. Ногу в очередной раз закинул, а я его за неё и ухватил, а потом прицелился и... укусил за голую лодыжку! Он заорал матом, да так, что весь двор сбежался, а потом...
- А потом вашего Сашку не могли от этого мужика отодрать, - сквозь смех перебил участковый. - Так и впился ему в ногу своими острыми зубами, чертёнок! Тот уже на земле валяется и от боли, аж трясётся, а этот... всё висит на нём, как волчонок. Уж и так с ним и этак, пришлось тумаков ему надавать, как следует, чтобы он с мужика того слез. Ну, по голове ему настучали и отодрали за длинные вихры.
- Да, помню я про это, когда он весь в синяках домой пришёл!.. Так то вы наших детишек защищаете и в обиду всяким нехристям не даёте? - Надежда накинулась на участкового. - А что будет, как в интернат попадёт?! Он у меня и так трудный ребёнок, шальной до невозможности, а там за это его совсем забьют, да? Что его теперь за это убить надо? - она погладила по голове испуганного братишку. - Не бойся, Сашок, я тебя никому не отдам...
- Не то вы говорите, девушка, совсем не то! - пытались её урезонить члены комиссии. - Сами увидите, как вам станет легче, когда парнишка попадёт в хорошие руки и у вас будет для себя больше времени.
- А мои руки, значит, плохие?! - кипятилась Надежда. - Я что за ним плохо смотрю? Он что у меня не кормленный, не ухоженный? Слава Богу сытые, одетые и не война на дворе... А если силой заберёте или увезёте не спросясь, так я его выкраду и спрячу, так и знайте!
- Смелая вы, однако! - Гольцов улыбался, а сам продолжал пристально разглядывать свою потенциальную жертву, Сашку, который жался к сестре, как котёнок. - А сам-то ты чего нам скажешь, герой, гроза голубятников? Что ты всё за юбку своей сестры-то прячешься? Выйди сюда, ведь тебе уже не три годика, отвечать должен за себя. Ну, что ты такой "храбрый"?!
Сашка затрясся от отчаяния, он не мог выговорить и слова, глотал слезинки и ещё сильнее прижимался к своей сестре, заменившую теперь ему и мать и отца, так рано от них ушедших.
- Что, спрашиваете он такой? - отвечала за него Надежда. - А потому что, когда мы без отца остались, а матери нашей по её болезни было трудно уже с нами двумя, Сашку отдали деду с бабкой по отцовской линии на воспитание в Краснодар. Там у нас дом родовой остался, порушенный правда за эти годы, так как мы туда теперь совсем не ездим. Не ездим потому, - она посмотрела на Сашку, который замерев на месте, стал бледнеть на глазах, - потому что... два года назад, когда парнишке моему было только восемь лет, на дом напали ночью и на его глазах забили молотком деда и бабушку... Ему тоже досталось, чудом выжил мой братишка, но сильно кричал и на помощь соседи прибежали. А старикам нашим уже не смогли помочь-то... Да вы, Борис Иваныч, всё про то знаете, - обратилась она уже к участковому. - Что теперь об этом-то?! Вот и следы у него на груди ещё не зажили, рубцы видать от молотка, - Надежда подтолкнула мальчонку вперёд и распахнула на нём рубашку, оголяя израненную когда-то грудь. На ней ещё были хорошо видня белые пятнышки. - И вот после этого, он не может нигде находится один, особенно в помещении, всё ему кажется, что сейчас придут чужие люди и нападут... У нас тут в бараке две комнатки, так он не спит на своей половине, спит со мной в одной кровати с тех пор... Как вам такое? А теперь представьте, что он попал в интернат? И его, не дай Бог, там наказали и посадили одного в изолятор?! Что будет с ним там, вы подумали? Как к нему будут там относиться сильные и ловкие ребята, вы поразмыслили? Хоть немного войдите в наше положение! - Надя сама чуть не расплакалась при этом. - Понимаю, что не усмотрю иногда за ним, расшалится так, что и подшлёпну его ненароком или за ремень схвачусь, а потом сама всю ночь и прореву возле него. Он уж забыл, а мне всё больно. Что, думаю, такая я несдержанная, за что я его так? Сашка спит... а я его всю ночь по голове глажу! - Надя не выдержала и зарыдала, отойдя к окну.
Сашка вскинул на этих грозных людей свои огромные в пол лица серые глаза. Надя плакала из-за них, что-то им объясняла, а теперь вот рыдает тут у окна:
- Надюша, Наденька! - подскочил он к ней, всхлипывая, упал на пол и обхватил её колени. - Наденька, лапонька моя, не надо!.. Только не плачь! Хочешь, я поеду в этот проклятый интернат, как они требуют, только не тревожь своё сердечко, Наденька!..
Он уткнулся мокрым от слёз лицом к ней в юбку и его худенькие плечики задрожали. Надя быстро пришла в себя, наклонилась к нему, вытерла его заплаканные глаза с дрожащими белёсыми ресницами, прижала к себе и поняла, что они в комнате уже одни: уважаемая комиссия, услышав рассказ этой отважной и сильной девушки, и видя реакцию их обоих на факт своего присутствия, больше не стала мучить этих несчастных ребят. Все они, эти члены комиссии по делам несовершеннолетних граждан, вместе с участковым их было семь человек, не сговариваясь, в один момент
