Глава 1
В которой, посетив келью покойного Афанасия, боярин и Василий беседуют с игуменом Парфением, а затем отыскивают тайное послание Афанасия
Время перевалило за полночь, когда мы с боярином, распаляясь от спешки, протиснулись в келью Афанасия. В тесную каморку сверх всякой меры набилась испуганная, полная любопытства братия. Зеваки немедленно были изгнаны вон, к слову сказать, без всякого протеста с их стороны. Остались мечник Филипп, монастырский травщик Савелий (сказывали, весьма сильный лекарь) да робко притулились к стене два чернеца — живописцы Симеон и Филофей. Странно, но в отличие от тихонечко посапывающих богомазов по-настоящему кручинился только Савелий. Руки его мелко подрагивали, а тонкий слабый голос прерывался слезливыми всхлипами, лекарь горестно воздыхал о постигшей Афанасия участи. Но при всей расторопности и знании дела, травщик уже ничем не мог помочь бедному художнику. Позже я узнал, что они близко знались с покойным, были чуть ли не приятелями.
Дабы разрядить гнетущую обстановку, Андрей Ростиславич, ласково оборвав причитания Савелия, взялся задавать непритязательные вопросы. Монах сумбурно пояснил, что тело Афанасия обнаружили случайно. Художник отсутствовал на вечерней трапезе, однако никто не всполошился, ибо чернецы зачастую не ходят к ужину, на то, вопреки общежительному правилу, у каждого свой резон. Не устремились искать богомаза и после повечерия, да и кому он особенно нужен-то? Обнаружил убитого Афанасия его собрат по ремеслу Симеон. У болезненного рисовальщика в ночь разболелся правый бок, и он вздумал поклянчить у Афанасия, так же страдавшего печенкой, желчегонного снадобья. Увидав бездыханного товарища, Симеон в ужасе поднял с постели Филофея, чья келья была по соседству. Они-то и всполошили обитель.
Труп еще не успел окоченеть. Богомазы до прихода лекаря и не пытались уяснить причину погибели собрата. И лишь травщик, обследовав тело, обнаружил на спине под левой лопаткой след точечного укола с капелькой застывшей крови. Афанасия, скорее всего, пронзили обыкновенным шилом, применяемым для сшивки рукописей. Смерть наступила мгновенно, укол пришелся в самое сердце, художник не успел даже вскрикнуть, определенно шильцем орудовал мастак.
Богомаз Симеон, до того не проронив ни звука, обомлел еще больше, стоило нам обратиться непосредственно к нему. Судорожно потрясая козлиной бородкой, заикаясь от волнения, он мало что смог добавить к словам травщика. Сдается, у безгласного человечка имелось лишь одно желание — отвести от себя подозрение в убийстве. Впрочем, на него и не думали, уж очень незначителен он для прожженного злодея.
Филофей, к которому обращал взоры помощи Симеон, оказался более серьезным и сметливым. Он обратил внимание боярина на важное обстоятельство. Свечка-ночник в коморке Афанасия на момент их прихода истлела на одну треть. Убийца вряд ли станет затепливать огонь, значит, сам несчастный запалил его. По расчету Филофея, свеча от силы горела полчаса, в тот временной промежуток и прикончили художника.
Андрей Ростиславич оживился, углядев в показании монаха некую, пусть и тонюсенькую, но ниточку, ведущую к душегубцу. Ясно, что убийство свершилось до полуночницы — самое разбойное время. Надобно опросить чернецов и служек, может, они кого заприметили шастающим в неурочный час. Бог даст, найдется тот, кто что-то видел? Само собой, следовало встретиться с новым игуменом, аввой Парфением.
Мы перешли в другое крыло спального корпуса.
Новый настоятель пока обретался в прежней келье. Меня удивило малое число книг и свитков в обиталище старца. Казалось, столь деятельному иноку никак нельзя обойтись без книжной премудрости, но выходит, что можно. Разумеется, о приключившейся беде Парфений узнал гораздо раньше нас, оттого, резко прервав слова наших соболезнований, он без всяких околичностей немедля выложил любопытные сведения.
Я хорошо помнил, что припадочный Антипий отдал духовнику деньги, умыкнутые им у покойного Захарии. Но чернец не все рассказал нам. Взяв грех на душу, Парфений поведал существенную деталь из исповеди рубрикатора. Тот сообщил старцу, что, поднимаясь в келью библиотекаря, он узрел тень, мелькнувшую в конце коридора. Но не зря Антипа подвизался в рубрикаторах, цепкая память рисовальщика и на сей раз сослужила ему службу. Он признал в ночном фантоме богомаза Афанасия. Антипий исключал вероятность ошибки. Получается, что именно кроткий художник отправил Захарию на тот свет? Но игумен упреждающе изрек:
— Афанасий не убийца, я знаю это наверняка! — старец решительно отмел преждевременную догадку.
Мы с боярином переглянулись: «Верно, настоятелю известно нечто большее, коль столь ревностно ограждает богомаза?» Старец, уловив наше недоверие, растолковал:
— Афанасий оказался на месте убийства раньше Антипия. Одно плохо, обнаружив труп, не поднял тревогу, по всей видимости, смалодушничал.
Однако боярин закусил удила. Вперившись в настоятеля, он напористо вопросил:
— Помилуй, отче? Почему ты убежден в его непричастности?
— Потому что знаю! И не стану более скрывать от вас, что Афанасий передал мне важную записку сразу же после покаянной исповеди Антипия. Как он прознал про Антипу — не ведаю, видно, выслеживал... — оценив произведенное впечатление, игумен вынул из складок рясы клочок пергамента. — Да вот она... Прочтите сами.
Андрей Ростиславич, сославшись на слабость зрения, передал мне послание художника. Я зачитал весточку, начертанную убористым полууставом: «Афанасий — Парфению. Отец мой, не я лишил жизни инока. Но я знаю убийцу. Когда станешь главным, я откроюсь тебе. Приду сам. Бойся отравы!»
Я аккуратно сложил листик:
— Все!..
Андрей Ростиславич возмутился:
— Отче, помилуй, как ты мог молчать об этом? Почему не открылся вчера? Возможно, мне удалось бы отвести гибель Афанасия и изловить убийцу?..
— Я и так, боярин, казню себя за опрометчивость, потому что сам вздумал схватить злодея. Я не хотел впутывать мирян в дела обители, понадеялся на себя. И не успел... Прости.
— Отче, заклинаю тебя всем святым! Если ты еще что-то знаешь, не таись, поведай мне. Пусть даже придется посягнуть на тайну исповеди. Бог простит! Мы не имеем права мешкать, покамест кат орудует в обители. Грешно сидеть сложа руки, — не забывай в киновии князь! И еще в записке сказано о яде, — отче, ты разумеешь, что может произойти? Стрясется сущий кошмар, нужно срочно предупредить князя.
— Владимир Ярославич знает об угрозе отравления, сразу же по приезду я известил его. Так что не переживай, боярин, надлежащие меры приняты, да и кашевары люди проверенные. Впрочем, откроюсь тебе. Мы с князем Владимиром загодя приготовились ко всякой неожиданности, хотя, признаюсь, поджидали козни совсем по иному поводу. Князь ведь давно собирался согнать игумена Кирилла и поставить меня, да все не было веского предлога. И вот благодаря тебе, боярин, наши чаянья увенчались успехом. Казалось, мы все продумали, все предусмотрели, но, верно, я где-то просчитался. Опасность исходила не от тех, кто посягал на игуменский посох, она пришла с другой стороны. Только от кого? Ничего не могу понять, и я сдаюсь. Признаю свое полное бессилие! — игумен склонил белую, как лунь, голову.
Андрей Ростиславич молчал, выжидая, мое же мнение никого не интересовало. Глаза Парфения потухли, потупив взор, он с раскаяньем вымолвил:
— За три дня произошло второе убийство. Извини меня, старого, что не открылся заблаговременно, я с горечью признаю, что мы тебя использовали как подсадную утку, пустив по следу богомилов. И все получилось лучше некуда... не подкопаешь. И вот теперь я настоятель обители, но на моей совести смерть Афанасия. Видит Бог — я не хотел ее. Не таи на меня зла, боярин, хотелось все устроить по-быстрому. Но, верно, за все подобает платить... — и с мольбой в голосе заключил. — Я прошу тебя, боярин, пособи найти убийц!
— Ладно, отче, Бог простит! Но ты привел меня в замешательство. Я, как безмозглый пескарь, попался на вашу удочку, сдуру свидетельствовал на еретиков, мною опорочен авва Кирилл. Может, пока не поздно, стоит расковать богомилов, выдрать их для острастки, а неумеху Кирилла спровадить с почетом? — боярин явственно задирался.
— Ты не прав, Андрей Ростиславич, они заслуживают кары. Мы неминуемо изобличили бы еретиков, но позже... в том тебя заверяю, здесь нет обмана. Ты сам обнаружил крамолу, а мы лишь воспользовались твоей прытью.
— Тогда не пойму, в чем ваша игра?
— Мы с князем рассчитывали переключить внимание братии на твои розыскные действия и тем самым явить убийце, откуда ему исходит угроза, чтобы тот затрепыхался. А мы, разметав сети, возьмем его почти что голыми руками...
— Я нахожусь в обители или в рыбацкой артели? Никогда не думал, что на старости лет заделаюсь мелкой наживкой — живцом. Нечего говорить, заслужил!.. А если он меня или хлеще... — указал в мою сторону, — Василия бы порешил? Как таковое назвать?..
— Мы с вас глаз не спускали, я не позволил бы волосу упасть с твоей головы. Поверь, мы тщились только о благе. Винюсь и обещаю, что больше от тебя ничего не скрою. Ты не серчай, боярин, пойми меня и помоги нам.
— Хорошо, Парфений, поверю на слово, подсоблю, так и быть. Позволь, я возьму Афанасьеву цидулку (Парфений утвердительно кивнул). И знаешь, я отсрочу отправку узников в Галич. Хочу опять побалакать с ними, может быть, на сей раз что-то прояснится...
Получив благословение, мы покинули келью настоятеля. Боярин не преминул поделиться сомненьями:
— Мне кажется, что Парфений не слишком обескуражен неудачей в поиске убийц. Вчера он алкал заполучить власть в обители. Ему подфартило. Теперь он хочет упрочить завоеванное, — боярин криво усмехнулся, — и не дать вынести сор из избы. Ты видишь, как он пытается заткнуть мне рот. Непонятна роль, отведенная князю Владимиру Ярославичу. Похоже — и его держат за лопоухого пацаненка. Но уж я не позволю водить себя за нос, — и тут же оговорился. — Впрочем, прощаю Парфения, он суздальский корнями, и у меня на него особые виды. Но не в том дело. В обители чинится тайная расправа, и ее подоплека мне не ясна. Нельзя пустить события на самотек. Злодеи не остановятся на содеянном, а я должен помешать им!
Знаешь, Василий, зачем мне потребовалось послание Афанасия? — и сам себе ответил. — Хочу сличить его ли рукой писано, в нашем положении нужно быть дотошным, иначе как пить дать объегорят. Мы и так с тобой, отче, ходим по лезвию ножа. Есть у меня одна задумка, считаю — стою на правильном пути. Бог даст, выйду на след убийц! Но не буду заранее хвастать. В одном прав игумен Парфений, злодеи должны нас опасаться, больше скажу, они уже боятся нас. Получается, у них нет другого выхода, как разделаться с нами. Спасибо Афанасию за его предупреждение: «Бойся отравы...»
С сей минуты, Василий, нужно очень внимательно относиться к еде и питью. Лучше брать харч с общего блюда, от вина следует вовсе отказаться. Мы в гадюшнике! Никому нельзя доверяться, в том числе и Владимиру Ярославичу
Валерий Рябых