на это есть свои причины. Чисто старочеловеческое по-прежнему живёт в вас, временами буйствует, причём довольно сильно. Периодами бесчинствует или предаётся каким-либо другим абсолютно непродуктивным вещам и обстоятельствам. С каждым это бывает, повторяю, с каждым! Наверняка ощущаете и внутренний дискомфорт от такого самого себя, от таких своих действий, такого своего расследования, таких женщин вокруг, наконец. Это всё оттого, что сами абсолютно не восприемлете старую человеческую природу в окружающих людях. Их правила жизни, способы взаимодействий, особенно подобные тем, какие, представляю, приняты там, в Следственном Комитете. Кстати, сколько место следователя стоит?! Впрочем, и так догадываюсь.
- Не поверите - не так много, как вам кажется. По современным масштабам, во всяком случае.
- Понятно. Налицо агония старой человеческой природы. Вам пора смело сбрасывать старую комитетскую шкуру. Больше никогда не пригодится. Вы теперь совершенно иной, чем прежний, чем другие, обычные люди. Кстати, по-прежнему меня записываете?.. Нет?! Жаль. Слишком много потом расшифровки?! Понятно. Ваше начальство, думаю, с любопытством бы ознакомилось. Я-то его уровень хорошо знаю. Можно сказать, на своей шкуре испытал. Кхе-кхе!..
Дела шли такими, какими они и вправду казались. Или по меньшей мере прикидывались. И всё же так, как им и в самом деле следовало продвигаться.
Ни одного вразумительного ответа для себя присланный на Ближнюю высокопоставленный следователь, как ни старался, но так и не находил. В активе прибавлялись только незадокументированные ощущения, неза-актированные неясные намётки, малообоснованные предположения и очень-очень мало фактов, то есть того, из чего собственно и воздвигаются тома следственных дел. А вот сейчас и на один пока не набиралось.
Тем не менее, по-прежнему устойчиво пахло грозой. Оставалось ясно одно - точка возврата наверняка пройдена. Назад хода нет. Что-то всё равно, но обязательно случится, а может быть даже получится. Несмотря ни на что, ни на какие изменения текущего расклада. Былое равновесие системы сдвинулось необратимо. Поэтому всё будет как оно и должно быть. Каким было раньше не останется ни при каком раскладе.
Всех-всех, собравшихся в урочный час шабаша на Лысой горе и ведьминой Ближней Даче, чтобы они теперь ни предприняли, поджидал твёрдо обозначенный финиш. В этом не было ничего странного, потому что всех всегда обязательно что-то поджидает, причём чаще всего без предупреждения. В честь предполагаемого, впрочем, не исключено, что и целенаправленно накаркиваемого события вновь завис, а затем понёсся над пересечённым рельефом земного бытия, стремительно планируя во все его распадки, - пронзительный и лихой лунный посвист, какое-то по-неземному свиристящее, стравливающее сюрчанье. Словно бы приоткрыли крышку или клапан на самом большом котле из параллельного пекла.
Вероятно, так оно всё и было, как нашёптывалось каким-то образом изо всех углов на Ближней. Казалось бы, нечто уже реально видится и почти прощупывается во всём, тем не менее, что именно оно представляет из себя на самом деле - по-прежнему понять никак не было возможно. Если кто и мог это всё проделать, так разве что те, кто и не собирался ничего такого понимать или определять. Кто не заморачивался ни на чём. Просто-напросто делал своё дело, или готовился к нему, как те же охранники на Ближней. Чистил себе оружие, спокойно пересчитывая пульки-шмульки, поправляя руководящие чипы за ушами и в ушах, готовясь к схватке, говорят, уже впритык подступающей. К ней, как говорят бывалые саксаулы, стоит быть готовым всегда. Даже некоторые журналисты поддались такому настрою, осознав, что для чего-то же были призваны сюда. Вряд ли только чтобы запечатлеть какую-нибудь экзотику, заодно поснимать в сливках общества приватные планы без галстуков, а для совсем уж чистого искусства – без лифчиков. В действительности самых недвусмысленных врагов чистого искусства, кстати. Но на грани фола оно всё и высекается, как у сапёров.
Таким искусным трояном, сеющим всеобщее ожидание чего-то такого, не очень хорошего, вполне мог быть тот самый журналист, который умудрился провезти на непонятное действо своего странного отпрыска со студёными глазками, да ещё и успеть покатать его на казачковой кобыле Тоське. Также непонятно для чего. Теперь вот не знал, куда девать полутораметрового ребятёнка, от которого бы точно сдох и завонялся любой Солярис. Как будто брал своего чертёнка в командировку для общего развития, а тут по всем статьям начиналось развитие какое-то уж сильно специальное, неизвестно куда ведущее. Ясно же было, что в чиновничий вертеп, как и в бордель, обычных детей до восемнадцати нельзя пускать. И чего было тащить сюда?! Мальчонка получался не совсем рядовой, а даже можно сказать до предела ушлый. То и дело сбегал от папани, который почти всегда оказывался занят. Так что на самом деле оставалось неизвестно, что и где творил указанный юный пришелец, настырно влезающий повсюду. Ему до всего оказывалось дело. Пока не отчудит чего, то есть, не вытворит или даже не отчебучит - не отстанет. Чему крайне подозрительный пацаноид в действительности успел обучиться на своей стажировке в невероятно специфических условиях социального эксперимента на Ближней правительственной даче, - оставалось только догадываться. Может по ночам на параплане летал в обнимку с птеродактилями. Но скорее всего на инструктаж к местным вурдалакам бегал.
Чрезмерно додельному вьюну-отроку просочиться сквозь любую охрану совсем ничего не стоило. Не случайно же все так боятся подрастающих мальчишек. Как можно устоять против вездесущего, пронырливого комка энергии, который обязательно куда-нибудь влезет или влетит?! Такие пацаны и вправду почти всегда беда, как шаровые молнии. Потому что никто не видел девчонку - правильного пацана. Хотя, говорят, и такие стали попадаться. Особенно на трассах.
Василёк-казачок, хоть и являлся великовозрастным реальным пацанчиком под сорок, такого аттестата также никогда не получал. Поэтому жил по давно и не им составленным представлениям о мире, то есть, кое-как, не жил, а перебивался. Всю жизнь кусочки, да крошки, то есть, как у всех людей. К нынешним своим годам Василёк совсем ничего не понимал в этой жизни и категорически не желал этого делать. Надоело. Всё равно ничего не понять. Одна суета всё суёт и суёт. А зачем, скажи на милость?!
Он словно бы в прострации ходил вокруг конюшни и тупо предлагал гостям почти за просто так поносить инвентарную бурку и папаху. Но те осторожничали и часто ничего не брали и не носили. Вася, правда, никогда не настаивал и всегда шёл к другим предлагать то же самое. Даже дамам. Надев наряд правильного джигита, щелкунчик в юбке, известная в народе как Изабелла Шумилина, некоторое время изумлённо щёлкала вставной челюстью, не встающей на место. От этого блюстительница нравственности выглядела весьма растерянно и удручённо.
Тем не менее, бурку зачем-то поносила. Как ни странно, получилось почти пристойно. Хоть и не девочка, как бы почти правильный, но всё-таки пожилой пацан в юбке. В особенной гармонии с буркой состояли её вечно находящиеся начеку ушки, те самые, которые по служебному табелю у неё всегда на макушке числились. Так что фактически получилась летучая мышь на боевом посту. После чего Родина могла спать спокойно. Кадр высшего качества.
Шахов лишь в разговоре с Авком по-прежнему даже с некоторой нарочитостью обозначал свою непонятливость. В действительности, особенно в своих донесениях кому надо и куда надо, он с некоторых пор перестал подчёркивать, что по-прежнему усиленно ищет какие-то следы предполагаемого шухера в умах и нравах. Сейчас он совсем не искал эти следы. Перестал. Они сами услужливо появлялись, словно их кто-то хворостиной подгонял сюда. Более того, столичное начальство полагало, что их эмиссар добился и каких-то конкретных результатов. Внешним признаком таких его успехов по мнению руководства явилось то, что следователь от регистрации симптоматики возможного социального потрясения наконец перешёл к активной диагностике сути происходящего. Кое-кто отмечал также, что Шахов даже внешне изменился - выглядел не таким дёрганым и нервным, а более спокойным и уверенным в своих действиях. Ощущалось, московская ищейка всё же выходит на след. На то и московская. Хотя пахла теперь в точности как местная кузька.
У сверхмудрого профессора, у старины Авка, с традиционным энтузиазмом трудившегося и в этот день, ни один его план пока не лопнул и похоже не собирался. Даже под аплодисменты. Профессор удовлетворённо попыхивал своей мальборой, расхаживал на пару с терпеливым учеником по самому краю Каменного Хаоса, у посольства преисподней, и немножко улыбался, важно и многозначительно, хотя его никто и не видел. Кроме того же Шахова. Однако как раз тут сыскного агента непонятной нумерации и ожидал небольшой конфуз. Потому что тут его самого собственный старый учитель, провинциальный философ, мыслящий позавчерашними категориями на современный лад, и принялся околачивать. Как грушу. Заодно околпачивать. Во всяком случае, не скрываясь, очень пытался это всё назревающее выведать по максимуму и своего навешать, чтобы скучно не было.
Вот так они и шли себе, учитель и ученик, премудрый кентавр и античный, как бы столичный следователь, трудолюбиво, с попеременным успехом пытая друг друга. Всё занимались своей хитроумной перипатетикой, высекали новые смыслы, но чаще конечно выдавливали. По-над кромкой обрыва. Где же всё это проделывать, как не там?! Да и пока совсем не свечерело. И дорожка впереди не принялась с наибольшей перспективой размываться. И не стало довольно неуютно на этой самой кромке. После чего оставалось по ней всего лишь несколько неверных шагов в сторону – и в отрыв в обрыв.
Там, где-то далеко внизу под ними, в стылой и сильно перепревшей вечности, прямо под клубящейся бесконечностью, безучастно молчали обросшие мхом земные глыбы. Мерцали отблески сильно плавившегося закатного света. Непонятно почему, но он и вправду вытекал отовсюду, словно из-под лопнувшей вагранки. Мудрый Авк, однако, и этому нисколько не удивлялся. Что также в свою очередь могло считаться довольно подозрительным на предмет ознаменования или предусматривания им чего-либо не слишком для человечества приятного. Прежде всего того, с какой стати этот старикан всё время здесь что-то вынюхивает, да ещё начальственно поучает. Кто допустил такое?!
Ненароком анонсированный «лямур пердю» господина Шахова с Нинон Пушкальской явно выдыхался. Это могло быть признаком фиктивности того самого «лямура», искусственности его «пердю» или даже использования всего этого в качестве своеобразной дымовой завесы. Но только от кого или от чего? Объяснения опять же не имелось ни у кого, в том числе и у самого следователя. Оно и не требовалось. Поскольку «пердю» с «лямуром» объяснялся предельно прозаическими причинами - поматросили ребята друг дружку, да и бросили. Дело-то молодое, в смысле наплевательское. Поэтому-то и связался с Нинон, не слишком целомудренной особой, хорошо, даже слишком
