Кластер-2

взглядом. Очередные олухи клюнули на её заманчивое объявление от руки, прямо на дверях: «Приглашаются грузчики для интересной работы». Усмехнулась - мол, ну-ну, интересные вы мои. И ушла дожёвывать законное.

Фредди и Жорик в рваных фартуках носили ящики, били очередную шабашку. Бывший господин сыщик Осклизкин в таких делах обычно не участвовал, он как всегда куда-то удрал. Наверное ностальгировать по окрестностям какой-нибудь ментуры или прокуратуры.
Шабашки ему почему-то были неинтересны. В делах промыслового хищничанья, истинного бомжиного призвания, он неизменно проявлял себя скрытным. Свои настоящие каны никогда никому не выдавал, не показывал, даже доценту, но всегда возвращался - полная сума. Порой просто объеденье вываливал на стол, чуть ли не с чеками. Главное, никогда не жадничал, делился всем, что приносил. Даже почти ничего под подушкой не прятал, кроме сигарет разве что. На такой альтруизм не был способен даже доцент. За это сыщика все уважали и лишних вопросов никогда не задавали. Мало ли кто как горбатится, у кого какой промысел. Это святое и лезть туда - ни-ни. Что у бугров, что у ментопсов, что у людей.

- Эта Люська - моя старая подружка, - между делом, тем самым, интересным, на которое клюнули, Жорик принялся делиться и самым сокровенным. - Не в смысле, что старая, ты понял. Слабость её на передок всей округе известна. С помощью своей писи она ею и крутит на любой манер. Знаешь, как у неё началось это нехилое дело? Она тогда училась в своём калинарном техникуме, ходила с пирожками к бабушке в новый микрорайон через один лесок. Как-то вечерком её там один бомжара вроде нас и прищучил. Это было только раз и немного обидно. Но потом она решила: «Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз!». Одного раза ведь никогда не достаточно. Врут добрые люди.
С тех пор Люська и превратилась в Пирожка. Не знает никакого угомону. Типа вааще. Говорят, даже в Стамбул гоняла, наташить на панель, в смысле наташей шабашку бить, ты понял. Но ничего особенного на тех турецких орехах не на-наташила. У Ахмедов после наших баб обычно с первого же раза бессилие начинается. Поэтому придумывают всякие тупые отмазки на сей счёт. Типа «Одного раза достаточно!». Ага, ну да! На самом деле просто спасаются со всех ног. Теперь назад к Мухосранску прибило волнами бедненький наш Пирожок. Прозябает несчастная, как Ассоль без бизнес-плана. Простой Люськой. Без особых претензий. Однажды даже устраивалась по объявлению: «Зоомагазин примет на работу самку продавца». Но по фактуре не подошла. Да и жужжит много.

- Подружка твоя в том смысле, что и тебя не обижала? - Заинтересовалась живая творческая натура умного бомжика Серёгина.
- Какое ты всё-таки грязное животное, доцент!
- Главное тут в том, кто это сказал, ангел ты наш непорочный. А не ты ли тогда в том лесочке сам и прищучил эту Красную Шапочку из калинарного техникума, выписал профсоюзную путёвку в большую, полную очень интересными приключениями жизнь? Всё остальное, пить-курить-по фене говорить, это она уж сама научилась. Главный-то задел был уже позади. Признавайся, ты отнял у неё тогда заветный пирожок с повидлом?!
- Там была капуста.
- А-а, так ты ещё и пирожки сожрал?! Вот скотина!.. Тогда ладно, квиты.
- В принципе, с загранкой у неё, кажется, сначала по всем правилам всё было. Официально, то есть. Она и вправду клюнула на интересную объяву о наборе посудомойщиц, то ли на Кипр, то ли и вправду в Стамбул. Представляешь, какой действительно интересный облом приключился, когда у неё ни паспорт не отобрали, ни в бордель не продали, а на самом деле загнали в кабак и заставили посуду мыть?! Она же так надеялась! Пришлось выходить на самозанятость. Прикинь, у турок! С претензией на пенсию. Обалдеть. Только русская баба так может.
- Как она только вынесла, такое крушение мечты?! Это же просто невыносимо. По себе знаю.
- Не говори. Так и ты туда вербовался?! Но у тебя же такого интересного места под передничком наверняка не нашлось?! Или таки поделишься с приятелем?!

- Хватит язвить, не то опять получишь... И как же вернулась Красная Шапочка назад? Бежала по дну Чёрного моря, порвав устные договорённости с отдельно взятыми янычарскими клиентами?! Или ихними подразделениями?!
- Да как - села и прилетела назад. Решила, что мыть посуду или что другое она сможет и здесь. Тем более м#дями трясти. Теперь, видишь, и карьеру какую-нито сделала. Старший продавец, понимаешь, нас с тобой наняла!.. На такой же интерес купила, на какой её саму когда-то турки нагрели и сверху и снизу.


Передвигать тяжёлые, грязные ящики нельзя назвать слишком приятным или тем более интересным занятием. Обычная человеческая, то есть, реально тупая и скотская работа. Бодрила только мысль о грядущем воздаянии, пусть и небольшом. Что по-настоящему может взбодрить человека?! Только оно. Везде и всегда трудно свой хлеб добывал человек. Особенно трудно, когда на излёте и когда практически впотьмах. Но и сумерки бытия вовсе не означают с железной необходимостью сумерек души. Даже часто наоборот. Чем сумеречнее жизнь, тем страстнее душа проявляет к ней свой интерес. Последний вздох всегда всё озаряет. Именно в самую глухую закатную пору, бывает, как никогда живо шевелятся глубокие сказочные видения непонятно чего. Безутешные бомжики, словно давно немытые дети, давно живущие в состоянии агонии, давно и искренне не знают - явь ли нескончаемая от них не отлипает, страшная сказка, небыль или мираж с ней серёдка-наполовинку бегают вокруг, поздоровкаться всякий раз забывают. Поэтому довольно часто наиболее продвинутые среди них, точнее, недозадвинутые - пытаются изо всех сил отличить жизнь от бреда, реалити от шоу. На интерес, от винта, от балды, но всё-таки пытаются. Сражаются до конца. В отличие от остальных двуногих насекомых. Те давно и никак не пытаются, тем более, по-настоящему. Просто купаются себе на Мальдивах, набивают череп всякими впечатлениями.

Таскали, таскали потешные таракашки, а на самом деле как бы умные, точнее, в меру пронырливые бомжики Фредди и Жорик ящики с грязными овощами. Попутно занимались такой реликтовой человеческой патологией - разговаривали, причём, по существу разговаривали, можно сказать, именно по душам. То есть, вовсе не о жратве, текущем или другом каком-нибудь интересе и даже не совсем о бабах. А где таракашки могут показаться друг другу людьми, как не на работе, причём неважно какой?! Тем более, что здесь, на свежем воздухе, было не как у них в подвале, а словно на свалке за городом, среди камышей и дикого, вольного ветра. Тихо, покойно, никто ни с кем не крысится, не грызётся, даже в горло вцепиться не метит, как ни удивительно всё это. Вот просто не желает и всё тут. Даже в шахматы не играют и страшными прожорливыми дельтапланами не пугают! Обалдеть! Просто грузят мешками с картошкой. Фредди поэтому в слишком далёкие воспоминания ударился. Наверно это Люська со своей сильно интересной судьбой до такой степени его размягчила и подтолкнула.

- У моего приятеля детства, у Гошки, бабка была, сильно партийная. Древняя-древняя… Её немцы, как зашли в город, первую разыскивали, чтобы угрохать. Так и не обнаружили, она в подполье сидела, листовки печатала. После Победы всякие большие посты занимала. Бывало, сидим с Гошкой и другими пацанами в кустах, портвейн три семёрки квасим, из горла, трубим вечернюю зорьку. Тут Гошкина бабка мимо чапает, прямо так, солдатским, партийным шагом, будто из мавзолея, пост номер один сдала. Гошка сразу начинает, а мы подхватываем дружным хором старинную, революционную: «А-раз! А-раз!.. Вихри враждебные веют над нами!». Бабка с юмором, проходит и не поворачиваясь, бросает нам небрежно: «Вольна-а!». Один раз остановилась и показала на надвигающуюся с запада тучу: «Вот между тучами и морем вся х#йня и происходит!». Пацанва рты и пораскрывала от удивления. Немцы знали, на кого охотиться. Сколько раз потом убеждался в парадоксальной меткости любых её высказываний.
Вот человек был убеждённый, до предела! Она потом, можешь себе представить, в восемьдесят с лишним лет умотала в столицу одних уродов от других защищать. Советскую власть от танков дуремара Ельцина. Точнее, Паши-Мерседеса, был у него такой - самый главный среди его силовых козлонавтов, если помнишь. Тот ещё «умывальников начальник и мочалок командир», впрочем, как и его шеф. Так и погибла лучшая бабулька нашего двора где-то при обороне Белого Дома. Между тучами и морем, при какой-то очередной нашей х#йне. Даже тела нигде не нашли, не опознали среди множества погибших. Всё-таки сука этот Ельцин! Нам даже портвейн стало неинтересно пить. Почему и перешли на водку. А от неё теперь вот на одеколон. А всё никак эта безнадёга не кончается. Таков оказался у нас диалектический путь познания истины, познания объективной реальности!

- Есть женщины в русских селеньях.
- Это не то, что твой Пирожок с её вечно обламывающимся интересом. Такой интерес к жизни, как у Гошкиной бабки, чёрта с два бы кто обломал! Гошка рассказывал, что она каждое утро, представь, именно каждое утро, ровно в шесть утра, с началом шестого сигнала вскакивала со своей постели. Становилась около радио по стойке «смирно» и выслушивала весь утренний гимн до конца, приложив руку к левой груди. У неё там в рубашке партбилет был зашит, всегда с собой носила, постоянно перекладывала, но всегда на сердце был. Трепетным истуканом стоит бабулечка, губами все до единого слова текста перешёптывает, контролирует, чтоб не переврали. Но вслух ни шороху от неё, ни звука, не шелохнётся, как заворожённая, пока тот гимн про союз нерушимый не закончится. Только тогда руку с красной корочки снимает. Потом бодро скачет на работу, как будто успешно подзарядила свой аккумулятор. Представь, и так каждое утро! Восемьдесят с лишним лет! Даже под девяносто.

- Нет, я бы так не смог, - честно признался Жорик, - и одного раза наверно не посилил. Столько слов там… да и медведь на ухо наступил.
- Наш чебуратор, карла наш любимый прошлой ночкой тоже не смог. Знаешь, почему нечистая сила так боится нашего нерушимого гимна? Именно на нём обламывается. Не потому, что партбилетов у неё нет. Хотя может и поэтому. Его, этот наш гимн, как он есть и в последнем издании, единственный в мире никогда нельзя полностью спеть, как ни меняй мелодию или слова. Не потому, что кому-то не хочется петь, скажем, из принципа или личной неприязни к автору нетленной комбинации слов. Нет. Язык по любому не поворачивается, даже не чешется, будто заговорённый, словно бы и вовсе не подвешивали его никогда. А потому не поётся, что подход к гимну в корне неправильный. Надо как Гошкина бабка! Так же проделывать, как и она. Сначала дождаться начала шестого сигнала. Потом мгновенно встать по стойке «смирно». Затем руку на красную корочку под сердцем положить и всей душой проникнуться в лысый азиатский профиль на ней. Только тогда всё хоккей получится. Всё пропоёшь, как миленький. Себя не помня. Этот гимн только для верноподданных граждан и делался. Поэтому, когда его все пели, всегда тихо было и спокойно. Никто не пропадал по ночам, между прочим. Не летал по чужим хатам. И девчонки бесплатно любили.

- Нам простительно, мы никаких песен не помним. - Торжественно, печально, ни