Кластер-2

ключевые слова, которые могут выглядеть, точнее, слышаться, вполне невинно: «Погода на завтра», «Межрегиональное совещание», «Однажды на Ближней даче», «Ребята, давайте жить дружно» или как-нибудь по-другому, любой контент. Часто воздействуем не столько словами, сколько структурами словообразований. К примеру, это своеобразная деривация типа «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». Очень осмысленная бессмыслица. Как раз тот боковик, который зачастую и становится системообразующим мэйнстримом. Действует абсолютно безотказно, по своему опыту знаю, как совершенно закурдяченный бокрёнок.

Порою намеренно делаем такие понятные или вовсе непонятные слова или словосочетания совсем неотчётливыми. Тогда происходит трансдеривация. Обрабатываемый разум сам тужится найти бессмыслицу во всём и как-нибудь поздоровее, поорганичнее обессмыслиться в поисках какого-нибудь смысла. Кладёт на это всего себя, без остатка. Что нам и требуется. Иногда звуки некой отдалённой беседы нашим подопечным ассоциируются с жужжанием пчёл. Тем временем его сознание стремительно перегружается непонятным текстом и дезориентируется, вырубается, обваливается и вычищается. Затем формируется его совершенно новая история, внедряются принципиально иные нейро-лингвистические коды поведения. И новая личность фактически готова. Просто за счёт элементарного, но строго целенаправленного изменения сенсорики.


Вот так, через невинный звук и неотчётливую ночную иллюзию мои тигровые кролики, пойманные за ушки и глазки, и входят в реальность совсем иную, чем та, в которой они жили прежде. Притом, не как бы входят, не иллюзорно, но посредством внедрённых в них приёмов зашагивают туда конкретно в данную секунду, реально, зримо. И сходу размещаются в фактически реальном, самим фактом этого вхождения конкретизируемом, ими о-действляемом, сплетаемом ими же самими коконе своего нового мира.
Из всех параллельных вселенных - такая наиболее всамделишная, потому как индекс её продуманной и прочувствованной вымышленности куда выше. Потому что в ней более всего воплощён идеал животворящего людского эскапизма – хронического стремления сбежать от надоевшей действительности, от проблем грубого материального мира первой реальности в мир вожделенных иллюзий и прочих фантазий. В новом, пере-воссозданном мире гораздо реальнее и главное комфортнее, чем в том, первоприродном, жестоком, из которого давно и всегда бегут все кому не лень.

Наряду с аудиальными весьма неплохо показывает себя и формирование так называемых «визуально чувственных цепей», то есть, зримо развёрнутых, приключенческих миражей. В процессе пребывания внутри них у пациентов задействуется их способность к синестезии, то есть, соощущениям и спонтанному порождению вполне правдоподобной сюжетной линии, иной, всё более правдоподобной версии бытия. В ней главные и любимые герои как раз они сами. В конце концов, они ими и становятся - собственными любимыми героями. В своём собственном мире.

Игра всегда становится жизнью. Поэтому любая жизнь всегда начинается с неё. А без неё заканчивается.
Для того, чтоб так всё и продолжалось, важнее всего понимать главное: никому, никогда не стоит смешиваться с толпой, со всеми, у каждого из которых своя игра и свой отдельный мир. Как бы мнимая удача ни манила ринуться туда в надежде поймать её за хвост.
Следует всегда и почти любой ценой выделяться. Тогда жизнь никогда не остановится. Любому миру всегда будет в ком поселиться. Ибо он не для толпы, а для единицы. И удача не про него бывает. Удача всегда между мирами, словно в межклеточном пространстве. Человек родился в свой отдельный мир не потому что ему повезло родиться. Ему просто назначили здесь появиться, чтобы он создал обособленный, никогда не бывавший ранее мир. Ему элементарно забили стрелку на конкретный срок его сотворения. Но дальше, сказали, уже сам. А человек взял, да и спёкся на старте, сотворив себе вместо жизни в уникальном мире рядовую тюрьму да каторгу.



Ходил к вольеру, то есть, виварию, вниз, к подвалу. Наблюдал за пациентами, или как мы говорим, пациками. На самом деле конечно подопытными, испытуемыми. Словно бы читал и перечитывал коммуникатор неудержимо наваливающейся новой реальности моего собственного мира, с которой пора решительно и до конца управиться, расставить акценты и заодно поставить в уголочке свой авторский знак, чтобы не «позаимствовали» без спроса. Только так и оставалось поступать, легко, не углубляясь, а лишь скользя и срывая гребни попутных и набегающих волн. Как советовал проделывать и некий стоик Луций Анней Сенека: «Смертный, скользи по жизни, но не напирай!». Его ученик император Нерон скользить не пожелал. Заставил отравиться философа, перед этим убив свою мать и беременную жену. Перед смертью Сенека подвёл ему последнюю черту: «Пороки усваиваются и без учителей!». После чего Нерон, будучи тридцати лет от роду, перерезал себе горло со словами: «Какой великий артист погибает!», доказав тем самым жуткую правоту учителя.


Мои пациенты - как те самые котята, пятьдесят рублей ведро. Полтинничек, пока что полтинничек. Копошатся, мои нулики, мои временно ничтожные величинки. Всё ещё микроскопические, при всём их самомнении, при всей отвязанности и как бы свободолюбивой самодостаточности. На что-то продолжают надеяться в соответствии со своим уровнем понимания собственного предназначения. Бедные и несчастные, как и все подопытные на этом свете. Но потом всё-таки произойдёт гетерозис. Их акции взлетят на недосягаемую высоту, правда, далеко не всех. Пока же я всё сделаю для того и так, чтобы все они вызрели до самого предела, изгноились, высвободились до полных нулей, чтоб чище, чтоб примитивней линий и не бывало никогда. Лишь тогда может быть взлетят по назначению.

Только абсолютная, до самого дна уходящая неполноценность, только чёрный-пречёрный хлебушек бытия и является главным условием и мерилом успеха. Я попросту измотаю пацикам их прежнюю, человеческую сущность, вышвырну её прочь. После меня они и Гитлеру будут рады и самому дьяволу. Когда зафиксирую, не когда почувствую - долой интуицию! - а именно когда чётко отформализую этот последний человеческий предел, только тогда подойду и грубо ударю низложенной человеческой сущности под дых. Потом отойду - и вновь врежу. Изо всех сил, лежачую, но добью. Они уже сейчас мечутся, словно запертые крысы. Даже не понимают, что с ними творится и откуда посыплется очередной град немилосердных ударов.
Потерпите, ребятки, это пока что разгон. Стерпится, слипнется. Потом я вас облегчу. Всем и всё разделю, разделаю, а потом обратно как было склею. И посмотрю, не лучше ли стало. Если нет, то всё заново. Пока хватит запчастей.

Поистине так оно и бывает. Реальность, смысл сущего инициируется только ничем не ограниченным вымыслом, беспредельной волей экспериментатора - неважно кого именно - бога или его заместителей на земле вроде меня. Не устаю доказывать столь жуткую свою правоту подопечным исполнителям. Какой всё же великий гений с ними мучается!



Изображение авторское


Глава 35. Живи молча

Пятый этап создания сверхчеловека позади.
В моей фирме режим и распорядок, как в легендарном санатории-профилактории ада - Бухенвальде. Войти можно, но только не выйти. И всё время арбайтен-арбайтен, который превыше всего. Речь об информационном режиме и дисциплине, именно железном порядке. Мы своего добьёмся, хотя всевышний уже ворчит: «Ничего себе!». Кому же понравится, когда его обставляют по всем статьям?!

Я тоже ворчу на свою команду, мне кажется, что она по-прежнему далека от идеала настоящей упорядоченности, сколько бы я его ни внушал. Иногда даже уподобляется подопечной бомжиковой шараге, нашим славным экспериментальным пацикам. Это меня по-прежнему сильно расстраивает, хотя и понимаю, с какой человеческой природой приходится иметь дело, а новую ещё не успел сладить.

Лукич по одним слухам по-прежнему стоял на часах своей судьбы, притом лёжа. Мудрый, но сильно поддающий старикан якобы пропил с устатку и без остатка свою хату, которую с трудом купил с моей же помощью. Теперь якшался и вовсе с помойными личностями, по преимуществу вокруг того же Интуриста. С ними даже гулящие девушки брезговали связываться, а это конечно финиш полный. По слухам другим – руководит бандой беспризорных айтишников, занимающихся промышленным шпионажем. По третьим, возглавил у неведомых могущественных конкурентов аналогичный проект, что грозило нам совсем полной катастрофой. А этого совсем не может быть, точнее, по моим прикидкам, не должно.

Я велел своим, если деда всё-таки обнаружат, на работу теперь не гнать. На глаза не показываться, не светиться лишний раз. Установить плотную слежку. Вдруг всё-таки выйдем на покупателя микшера, а соответственно на конкурента. После этого, взвесив все риски, обратился и к дружественным даунам из спонсорских и фирм-крышевиков с аналогичной просьбой установить наблюдение за моим престарелым обалдуем, гением многополосной микшеровки. Допустим, найдут, тогда есть шанс проблему разрулить. Конечно, если случившееся не проделки самих этих «даунов из тауна». Тогда тем более помогут. Только, понятное дело, в другую сторону. Но хотя бы всё прояснится.


Другой мой портативный гений, Курочкин, Петенька - не такой продвинутый, как я, но всё-таки иногда и ничего бывает - вдруг принялся изрекать какие-то совершенные странности, небось, тоже мессию из себя возомнил. Нахватался наших ионизирующих глюков, вдупель за-кластерился, строит из себя ровню мне. И в этой чуткой душе чётко отразились петельки наши транзитом идущие, прямиком из разбуженной преисподней. Вероятно, передоз схватил, как сварщик электрических зайчиков нахватался. Гениалится до рези в глазах! Даже плечистая в поппинсе его невеста Танюха никак не могла на него повлиять, тем более исцелить. А вдруг они вдвоём вот так облучились, теперь мне будут штамповать  сверх-человечков одного за другим?! Кошмар, куда я попал?! Кругом унтеры спонтанно перековываются в юберов! Кем же в таком случае я стану, когда мой же фон меня так подгоняет?! «Туалета не нашёл, а процесс уже пошёл»?!

Остальные исполнительные конструкторы, другие монтажники моего нового мира – по-прежнему, словно чугунные столбы. Точнее, живые истуканы. Пашут, пьют, едят, ничего не видят, сплошные счастливцы. Пока ничего такого про себя не замечают. Зато Петушок, автор будущих «Похождений железного клона», внезапно разъехался сам в себе. Принялся застенчиво высказываться, что с момента работы над Кластером терпеть не может людей. Поэтому за это сам себя начинает ненавидеть. Мол, по сути слишком большой редиской оказался по жизни. Очень несчастной редиской. Вот нету в жизни счастья и всё тут! И не уговаривайте! На ровном месте штормить начинает. Ну, это-то мне знакомо.

Если поставлена задача кого-то разозлить и поставить на место, предполагается обязательно с ним во всём согласиться, особенно когда он говорит о себе плохо, да поддразнить, все его высказывания довести дальше, до упора. Собравшемуся вешаться полезно всегда подавать верёвку, желательно