удовольствий и прочих мер воздействия на двуногое зверьё. Парализует, повяжет каждого. Не было ещё такого счастливца, кто бы сбросил с себя петли и сбежал.
Как там у Высоцкого? «Лежу на сгибе бытия, на полдороге к бездне»! Мы все там, в том окопе времени и пространства, лежим крепко связанные! По аудиовизуалкам, в разное время спутывавшим мозг, нужно считать наш подлинный возраст, как по годовым кольцам деревьев. Ни как иначе.
Подобные разговоры с вкраплениями профессорской эквилибристики конечно могли продолжаться вечно, по сути ничего не проясняя. Однако вскоре произошло нечто, что подвинуло развитие событий качественно дальше. Пока ещё совсем незначительное, происшествие показало, что всё же и сам профессор является точно такой жертвой чёрного хлебушка и белой вкусняшки, изюминки и её хитромудрой носительницы, как и все жертвы, чем-то таким повязанные внутри Ближней дачи. И все бодро перечисленные им петли махровыми кружевами свисают с его хитромудрых ушей.
Подготавливая врагам человечества безоговорочный дембель с конфискацией, мудрый Авк неожиданно сам бодро пролетел в тираж.
Подобное в истории конечно тоже происходило. В ней всё бывало. Величайший античный мудрец Аристотель, как-то взял и якобы случайно связался с безмозглой гетерой, придорожной кузькой античных времён, вдобавок весьма нескромной подружкой его великого ученика Александра Македонского. Как такое возможно было хотя бы в принципе?! Сам Аристотель и вдруг так позорно затупил! Высший авторитет всех времён и народов без памяти втюхался в женщину с предельно низкой социальной ответственностью, точнее, в её безответственную изюминку. И потом всё у него от этого пошло прахом, и карьера и сама жизнь. Конечно, скажут, мол, на всякого мудреца довольно простоты. Но величайшего гения античности это совсем и никак не извиняло, точнее, постыдно не объясняло. Кстати, прямо на дороге он это всё и проделал, а потом ещё пару раз и во дворце у повелителя мира Александра. Дал гетере себя оседлать в прямом и очень неприличном смысле, а потом ещё и философски объяснил неизбежность собственного грехопадения. Вдобавок всем людям честно про это рассказал, включая остолбеневшего от изумления Александра Македонского. Мол, и вы, отцы, опасайтесь отроковиц! Все мы под ударом пребываем! Раз уж родились.
В любую голову эти змеи в юбках вползут через сосцевидный отросток, а потом с помощью другого отростка вытянут всего без остатка. С тех пор античные храмы в Элладе и стали украшать барельефами великого Аристотеля, осёдланного совокупляющейся с ним хитрой придорожной шалавой. Символичнее некуда: великий ум, осёдланный собственным основным инстинктом. Приписывают ему и другую фундаментальную истину бытия, которую подхватили великие целители Гиппократ и Авиценна и сделали основой своих учений, лежащих в основе современного естествознания: «Виной всему блуждающая матка!». Буквально всему!
Как подтвердил бы и товарищ Сталин историческую фундаментальность всей этой замечательной мути: «Эта штука будет посильнее «’’Фауста’’ Гёте». Высоцкий спел ещё точнее, теперь уже про Леонардо да Винчи и улыбку распутной Джоконды: «Да мало ль что ты гениальный! Мы не глупее, небось!".
Профессор Авксентьев не сошёл с ума, по примеру своего кумира Ницше. Мудрила не домудрился, но и не перемудрил даже. Он и сбоку не долукавился, не подрасслабился в неподобающем месте. Наконец, не опозорился с отроковицей или первокурсницей, что его не только бы извиняло, но и совсем из ряда вон как завидно бы стало для многих. Попутало мудреца в другом, вроде бы незначительном. Отчего даже старинным партийным крестом никакого смысла не было себя осенять в качестве оберега от нечистой силы («Что забыл? Ширинка? Партбилет? Документы?»). Ибо ничего он как всегда не забыл, ни кто он, ни что он. Всё у него давно имелось при себе. Положено куда положено и как положено застёгнуто. Ни одна гетера не просочится.
Профессор услужливо, дежурно и льстиво улыбаясь, как обычный дворецкий, принёс и подвинул стул под приехавшего кремлёвского божка. Это произошло на одном из брифингов по случаю декларативных циркуляров о всяких державных намерениях. В глазах многих Авк сразу же перестал считаться равноудалённым мудрым небожителем, отрешённым от мирских дел человеческим судией. Потому что вовсе не профессорская то была забота - приносить и подвигать стулья под начальственные зады. От большого учёного никто ничего подобного не ожидал. Лучше бы действительно с гетерой как Аристотель связался, дал на себе покататься. Даже нырнул, насколько бы смог. Всё меньше позора. Чем вот так непонятно зачем суетиться возле начальственной задницы.
Мудреца как будто подвела банальная человеческая рефлексия. Она в принципе заложена во всякого двуногого. Очень удобна во многих смыслах, потому что ею можно многое объяснить и ещё больше оправдать. Особенно развита у суверенных чиновников, в том числе и от науки с искусством. Именно подвигать стулья под зады властителей, неважно каких. Или себя подставлять под них вместо стула. Разницы особой не бывает. Таков вековой опыт выживания в традиционном обществе. Тут уж слушай инстинкт. Никогда не ошибёшься. Инстинктивно подвинул стул под начальствующую крысу?! Считай, почти выжил. Загрызут позже остальных. Даже если инстинктивно скрысятничал, всё равно польза. Самый надёжный способ выжить. Может быть, даже всплыть потом. В другом клозете. Но хоть какое-то разнообразие получится.
Кремлёвский эмиссар впоследствии как-то выпал из поля зрения. Видимо залёг в какой-нибудь особо виповский люксовый эксклюзив, где ему и лучше подставляли, и качественнее подлизывали. Не говоря уже про подмахивали. Однако некогда мудрый Авк с того самого момента морального грехопадения действительно перестал для Шахова быть мудрым, почти сакральным посланником небес, полубожеством из его студенческой юности. Оказался всего лишь одним из прочих крысофилов, господских служек, беспокоящихся исключительно о своём благополучии. Только чуть больше напичканным знаниями и оттого получившим их недержание. Хотя, по большому счёту, и это всего навсего мелкая, насекомья подробность жизни, то есть, никому и ей самой не нужная.
«Position number zero!» - хладнокровно констатировал Шахов финальный расклад на Ближней заставе. Наконец и в этих краях двуногие пациенты докатились до самой нижней человеческой планки. В нулевую позицию. Следователь стал надеяться, что уж теперь-то лёд тронется куда ему следует. Когда настолько низко пал даже философский коуч, сам «мудрый Авк», теперь-то всё стронется с места. Начнётся реальная движуха. Зачастую она происходит и по куда меньшему поводу. Тогда грешные души из фешенебельного клоповника наконец взмоют и уйдут в небо, в клубящуюся звёздную бесконечность.
Да-да, это полный финиш. Сам Авк сделал харакири. Ужалил сам себя в самое своё мудрое скорпионье сплетение. Что поразительно - нисколько не покраснел при этом, сообразив, до чего промахнулся, попав. Даже когда понял, что заметили все. Но сделал вид, что намеренно так сделал. Чтобы все и подумали про него именно такое, не слишком украшающее независимого мыслителя, будь он даже провинциальный. В таком случае это была бы вполне филигранная, мастерская маскировка под своего. Но сколько могло быть шансов на то – неизвестно. Видимо не так уж и много. Уж больно искренне подставлял.
Тут, к месту, Шахов вспомнил и про слухи, которые теперь стали походить на правду. Будто бы именно Авк сделал губернатору докторскую диссертацию по продовольственной безопасности страны, модной во все времена суверенной теме как же всё-таки сделать так, чтобы народ не помер с голоду. А может быть и не губернатору написал он такой дисер. Поскольку именно с помощью всё той же, не к ночи будь упомянутой, «продовольственной безопасности» сам иудушка Горбачёв прорвался к власти и вскоре развалил всю страну. Авк всегда отпирался от такого соавторства с новейшим Геростратом. Однако теперь всё напрямую говорило за то, что связь профессора с сильными мира сего, несмотря на всю его нелицеприятную критику власти и нелюбовь к ней, куда более значительна. Может быть, намеренно декларативна. Отчего получили место быть и все обильные преференции сверху, непрерывно льющиеся на старую плешивую голову. Отчего именно Авка и сделали главным научным консультантом всего текущего мероприятия. Да если бы только этого!
Так что отныне вектор следственных мероприятий и в самом деле мог поменяться и очень даже круто. После внезапно произошедшего прокола по Фрейду, ничтожного, но как пелену сдёрнувшего очередную маску с его профессора, Шахов в этом почти не сомневался. Фрукт ещё тот оказался.
Когда замечательные участники предстоящего действия окончательно истомились и перестали дожидаться чего-то главного,
когда после долгожданной встречи высочайше-лупатого начальства из Кремля все насытились, да отвалились по кустам - тогда-то это самое действие взяло, да и нагрянуло очищающим и высвобождающим громом. Потому что как раз обнажилось то, на что можно было легко накинуть аудиовизуальное лассо какого угодно калибра. Потому что как водится у людей во все времена, сил сопротивляться внезапно подкравшемуся року уже ни у кого не находилось. Чем этот рок всегда чрезвычайно подло и пользуется. Сначала лишает сил, потом употребляет во все дырки. Ничто не говорило за то, чтобы на этот раз он поступил иначе.
Один только Шахов как всегда ушёл вовремя, выскользнул изо всех удавок словно налим - сквозь все кордоны и оцепленья, вёртко и целомудренно. Как будто к пианистке. На самом деле просто двинулся по своему обычному маршруту. Одинокий не только дальше и качественнее всех сходил, но и опять целее всех остался. Его вновь никак не оприходовал случай. Ушлого комитетского следователя не подстрелил ни один боец из многочисленной охраны. Не потому что не попали, а поскольку не целились совсем. Это была далеко не первая, даже не десятая ходка столичного следователя на волю сквозь оцепление служивых дракончиков вокруг Ближней малины.
Однако даже столь замечательная, но таки проходная удача пока мало что давала. Поэтому искателю опасных приключений опять и опять приходилось затаиваться и наблюдать естественное дозревание событий, искать среди них приплод, пусть даже и с выпирающими старыми костями. Всё делать для того, чтобы хоть самому уцелеть, то есть, не слишком впредь подставляться. Иначе кто бы тогда оставался голубем мира, кто бы в таком случае смог внести умиротворение и законность на эту хронически суверенную территорию?! Как раз этого-то Шахову со временем получалось добиваться всё труднее и труднее. Слишком явно он помимо своей воли обозначался, а также подставлялся.
С попытками избежать самоподставы было особенно проблематично, поскольку сопровождающие Шахова и с ног посторонних сбивающие запахи некоей секретной лаборатории, аура великого, но по-прежнему таинственного эксперимента над людьми - на этот раз и вправду излучались весьма нестерпимые. И более чем реальные, поскольку сильно действовали на нервы в числе прочих и
