не оставил для статистики. Ещё раз тем самым доказал: профи есть профи, всегда найдёт возможность самореализоваться.
Самые крутые отморозки, кого из них ни возьми, ни за что не рассыпаются под ударами судьбы, даже когда совсем отключаются направляющие антенны за ухом. Так что не только плечевые Снегурочки бывают необыкновенно устойчивыми перед ударами судьбы. Губернаторская команда, кстати, тоже вроде устояла. Она словно бы замерла, изображая прочность казённой дисциплины на предмет дезертирства. Чур, мол, не я первый! Наверное, эта мысль прежде прочих пока удерживала казённых бойцов от бегства с поля начинающейся битвы. Укрепляла дрогнувший было строй, хотя антенны и за полицейскими ушами в момент всеобщего шухера также на какой-то миг онемели, типа оцепенели. И всё могло окончиться, то есть, разрядиться в любой момент.
Тем временем штурм разнообразной нечистью последней обители человечества продолжался. Кто-то из последних сил дорывался до его остаточной глотки. Дробно заработали зенитные «Шилки» по всему периметру бастиона, усеивая потемневший небосклон белыми разрывами цветков кассетной шрапнели. Все подразделения охраны правительственной Ближней дачи открыли плотный заградительный огонь по атакующим со всех сторон злобным птеродактилям. Некоторые экземпляры с выпущенными дымящимися кишками шлёпались прямо на прогулочные терренкуры с визгом разбежавшейся элитной человечьей своры. Один птерозавр в косо трепыхающемся падении даже упал, кажется, в голубой фонтан с бассейном, срубив скульптурную композицию писающего мальчика, наподобие Самсона раздирающему пасть бронзовому омоновцу. Мальчик от неожиданности поперхнулся, струя резко ударила вверх, сбила ещё одного с завыванием пикирующего птеродактиля, омоновец треснул, одна часть его оскаленной пасти отвалилась и булькнула глубоко вниз. Другие птеродактили с перебитыми крыльями всё равно ковыляли, подползали извне к ограждениям наружного периметра и с остервенением били, молотили стальными клювами по сплетениям из колючей проволоки. Испускаемая бешеная пена вскипала на ободранном металле, проедая последние миллиметры. Даже пущенный ток не останавливал взбесившихся тварей, бросившихся добивать последнюю цивилизацию двуногих. Человечья оборона гнулась и пугающе трещала по всем стыкам и швам. Даже кое-где и напрямую рвалась уже. Многие защитники изнемогающей Ближней со страхом ожидали второй волны, только теперь коварных союзников птеродактилей, откормившихся на мясе туристов боевых дельтапланов с десантом вежливых зелёных человечков в когтях, от которых спасения уже не было бы никому. То есть, на этот раз песец подкрадывался не столь уж и незаметно. А чуть ли не под барабанный бой каппелевцев.
Однако всё же не случилось. Отлегло, а также пронесло. В том числе почти всех обороняющихся. По горячим следам их всех теперь можно было бы легко и отыскать и утешить.
Известно, что всякий раз с любым новым событием смысл всегда становится иным.
Он и есть по жизни самый главный жук-Трансформер. Точнее, тарантул. Его никогда и ни за что не ухватишь, отовсюду ядовитые хелицеры и прочие жвалы. Так вышло и теперь. Смысл спонтанно начавшейся полу-финальной между-пацанской Разборки в сливках общества стал изменяться сразу по ходу совершающихся, таки накарканных ужасных перемен. Ни о какой Стирке, тем более Большой, не могло быть и речи. Тут получалось не до отстирываний, осталось бы что стирать, чем и кому. Время занимательной болтовни и прочих секспольских штучек-дрючек миновало. Всё преобразовалось в нечто абсолютно другое. Наступал совсем-совсем иной этап. Спецоперация инобытия переходила в галоп.
С первыми огнестрельными поцелуями в диафрагму и эфемерными боевыми действиями восставшей нежити пришло реальное Действие, в кои времена, конечно. Поскольку оно и впрямь всегда и повсюду торжествует над любым бездействием, поэтому-то наконец и приступили к нему, то есть, к действию, в самом полном объёме. В первых шеренгах долгожданного человеческого контрнаступления на доставшую вконец эту жизнь перебежками пошли не только все участники таинственного мероприятия на Ближней. Но и невидимые агенты влияния, а также вновь возбудившиеся агенты СМЕРШа-Секси, эти пока в качестве эксклюзивного заградотряда. Не исключено, что в их рядах находились и секретные агенты никому не известного комитетского резидента по фамилии Шахов. Естественно, все они метили в полевые командиры «нового порядка», да таковыми и были. Поскольку справедливо полагали, что как раз из них и станут клепать новую державную элиту и поэтому следовало не медлить, но и не терять ориентацию в пространстве и времени.
Наконец-то оказалось возможным реально действовать всем. Точнее, тем, кто оставался в состоянии что-либо предпринимать. Двуногие крысы хотя в большинстве своём и позабились по прежним отсекам своих трюмов, но продолжали вынашивать оттуда вполне определённое намерение - подгадать урочный час, чтобы резко напасть на оставшихся или наоборот, при отпоре, – вновь быстро разбежаться. Указать же всем на него, на действительно решающий всеобщий час, а также каждому на конкретный, всеобщий объект атаки, должен был не просто Кто-то совсем Другой. А именно самый главный ихний Менеджер, пришлый Крысовин. Либо протрубить последнюю атаку, либо в случае провала выдать окончательный отбой и под волшебную свою дудочку спокойно увести всех назад в своё затемнение - на прежние стойбища ко вкусному хавчику и разнообразным прочим девушкам. Оставалось только правильно распознать его. Не ошибиться. Хотя бы на этот раз. Ведь лишь в единстве наша сила!
Вот так слегка прояснившийся вопрос тогда и стоял, покачиваясь, словно тарантул с пеною на жвалах, а также хелицерах. Во-первых, кто конкретно будет трубить, а во-вторых, - отбой или атаку?! А может и на мёртвый час сразу. Вместо полдника. Это чтобы всё уж сразу прошло и побыстрее закончилось, чтоб долго никому не мучиться.
Когда следователь Шахов почти совсем растворился в подступивших сумерках, громыхающих отступающей нежитью, его кто-то буквально дёрнул напоследок обернуться на только что оставленного профессора. Чтоб посмотреть, не оглянулся ли тот, чтоб посмотреть, не оглянулся ли он. Увиденное заставило буквально оцепенеть.
Вокруг профессора Авка неспешно, но всё убыстряясь, крутился как бы втихаря сизый вихрь из дымка, первоначально немного похожего на табачный. Шахов даже протёр глаза. Но нет. Свою любимую «мальбору» профессор минут пять как затушил и выбросил. А эта крученая завеса как будто состояла из стелющегося жёлто-белого дыма от слежавшегося валежника пополам с мусором или от почти высохшей, но тоже непонятно чем воспалённой компостной кучи пополам с ипритом. Мглистая взвесь становилась всё плотнее, завихряясь рваными, неспешно вращающимися космами её самой. Они вскоре закрыли и лицо профессора, и его согбенную маленькую фигуру. И даже немигающие глаза a la «многия знания – многия печали».
Шахов в полнейшем ступоре наблюдал за промежуточным финишем текущего следственного эксперимента, за тем, как силуэт великого Командора словно бы крутнулся сам собою в окутавшем его внезапном смерче. Последний раз мелькнул насупленный профессорский взгляд из-под нависших кустистых бровей: а не подсматривает ли кто за интимной процедурой старенького вурдалака, и хлоп – исчез, как и не был тут никогда. Со всеми своими вкрадчивыми умными монологами и хитрыми словесными ловушками, расставленными налево-направо, а также вверх и вниз. Мастер-класс! Сеанс окончен. Дальше всё пойдёт само собой. Поэтому факир успокоился и стёр самого себя. Может до следующего раза, но не исключено, что и насовсем. Воронка мимолётного вихря, налетев, очень быстро рассосалась и бесшумно развеялась под тихим ветерком неумолимо ползучих сумерек. Точка. Аут. Нет никого.
Так великий маг и философ Авк продемонстрировал столичному следаку истинный мастер-класс безукоризненного исчезновения и прохождения сквозь вся и всё. Мол, так-то, не торопись поперёд батьки в пекло! Учись, сынок, как надо проделывать настоящие фокусы с галлюцинацией! Как правильно проходить кордоны и прочие препятствия. Кто такого тарантула, где и как остановит?! Перед самым своим фантомным исчезновением облик Авка вполне себе странно двоился, таял и даже размывался по краям. С них же он стал и исчезать. Шахов тёр глаза и думал, что это всё ему привиделось от переутомления, да и сумерки какие-то очень странные попались, лезли отовсюду будто живые, потом как бы уже и не очень. В них всё ещё постреливали к тому же - то здесь, то там. Но что самое странное – одновременно с необъяснимым исчезновением профессора отовсюду раздалось настолько пронзительное сюрчанье и свиристение, словно бы все здешние сверчки одновременно, как укушенные, хором заорали и тут же заткнулись, словно порвали себе все свои связки. Или будто они на самом деле поголовно и разом тронулись рассудком, если он у них когда-нибудь имелся конечно. Но разве так обычно смеркается на Земле?! Да ещё и свиристит настолько внезапно, безумно и мощно, как никто, никогда и нигде не делает, даже в тропиках в час тамошнего эксклюзивно-свального греха и прочего завидного промискуитета. Разве так земные профессора пропадают без объяснения причин и правил демонстрируемого фокуса?! Значит, они совсем-совсем не те, за кого себя выдают.
И вот тут Шахов как-то разом понял, что все-все нарочитые демонстрации профессором своих будто бы извинительных человеческих слабостей, вроде показного подвигания стульев под пятую точку высокого человеческого начальства – сразу же стали выглядеть весьма тонко рассчитанной комбинацией по наиболее эффективной маскировке в человеческом социуме. Смотрите все! Я тоже человек! Такой же урод, как и вы! Кто станет в чём-либо подозревать человека-подлизу, обычную начальничью подстилку, угодника, стелющегося под любой каприз, взгляд или пожелание какого ни возьми властителя?! Он же ясен и прозрачен до самых кишок каждому взятому или непредвзятому взгляду, как со стороны, так и изнутри чего угодно.
Лизоблюдство и угодничество во все века были и остаются наилучшим средством выживания в системе беспросветного рабства, способом маскировки истинных мыслей, пожеланий и намерений для всякого земного существа. Идеальный маскхалат. Любой подвинувший стул под задницу начальства сразу становится невидимым! Это незамысловатое действие куда эффективнее тигриного окраса смажет, растворит облик и настоящего хищника, крадущегося в людских джунглях. Сделает и его незаметным для любых оленей, овечек и уж тем более бесшабашных козлят, так и выпирающих из своих камышей на рожон.
А вот самым страшным и неостановимым может быть только внезапный переход из рабской стойки угодничества и подчинения в завершающий прыжок истинного хозяина положения. Когда угодливо подставляемый стул внезапно обрушивается на голову присаживающегося начальства. Лишь от такого удара ни у кого никогда не бывает спасения! Потому что мало кто сориентируется и поймёт, кто же на самом деле его прикончил.
