Проект "ХРОНО" За гранью реальности

разговор и привел потом на остров, умело прятался и не подавал признаков жизни… или не жизни. Юрий чувствовал, что за ним пристально наблюдают и знал, что опасаться со стороны неведомых жителей болота нечего. Площадь острова вряд ли превышала километр, и осмотреть его можно было и без всякой помощи. Остров был девственно чист, ничего не выдавало, что тут кто-то живет, или хотя бы бывает. Ни тропинок, ни следов. Буквально сразу, как Кудашев отошел от берега вглубь острова, стали попадаться камни, то большие, то малые. Они сначала казались разбросанными хаотично, но потом обершарфюрер уже не был в этом уверен.
Ближе к центру островка, вдруг почти исчезла трава, и только толстый слой опавших сосновых иголок пружинил при ходьбе. Юрий остановился у особенно большого камня, покрытого мхом. В глаза бросился слишком прямой угол, трещиной пересекавший глыбу и уходящий в грунт. Присев у глыбы, Юрий принялся отгребать толстый слой опавших игл, пока не наткнулся на плиту под ними. Трещина сопрягалась с другой на плите под слоем грунта, образуя фигуру неправильной формы.
Медленным движением, Кудашев сдвинул отброшенный грунт на место и сел, прислонившись к каменной глыбе, поднял голову вверх, глядя в голубое летнее небо. Это была стена. Не просто стена, а изготовленная полигональной или мегалитической кладкой, уложенные впритирку, да так что между ними не всегда можно просунуть даже иголку камни- кирпичи неправильной многоугольной формы. Часто просто огромные, но всегда без какого-то соединяющего их раствора, с идеально подогнанными формами, входящими одна в другую. Удивительная прочность полигональной каменной кладки достигается ее несимметричностью. А вот как удалось рассчитать необходимые размеры, как древние сумели создать такую технологию — вопрос! Юрий знал о такой, видел в учебных фильмах о Мезоамерике. «Наследие Предков», со времен знаменитых экспедиций Эдмунда Кисса в Боливию, (результаты который собственно и привели к реализации путешествий в другие реальности), проявляло к тем местам самый живой интерес.
Открытие поразительное… аж дыхание перехватывает, но что с того. Кому оно нужно в этом мире? Тем не менее, именно в этот момент, обершарфюрер СС Кудашев понял, что, если он когда-либо, по невероятной счастливой случайности вернется домой, с военной карьерой будет покончено. Хороших солдат у Рейха всегда было и будет достаточно, а его неудержимо тянули к себе новые знания. И сейчас, сидя прислонившись спиной к стене с полигональной кладкой, которой по всем канонам не должно было тут быть, он остро переживал недостаток знаний. Решено, если боги позволят ему вернуться, он станет ученым.
Глава 15. Новые друзья и новые враги
Лопатин, как и рассчитывал, успел к обеду в Правление. В новом кирпичном здании колхозной конторы все было, как всегда. Обычное по понедельникам совещание закончилось минут тридцать назад. Василий немного постоял на крыльце, набираясь смелости, потом долго вытирал о решетку у порога сапоги, стараясь издавать как можно больше шума и, наконец, распахнул дверь. Еще заслышав его на крыльце, председателева секретарша напустила на себя самый неприступный вид и демонстративно отказывалась обращать на него внимание, не смотря на деликатное покашливание и топтание на пороге.
— Ты, Танечка, меня прости за мои коленца третьего дня. Прости, старого, пьяного дурака, — начал с порога Лопатин.
Но секретарша была неприступна:
— Для кого — Танечка, а для кого и — Татьяна Геннадьевна! — язвительно заявила она и отвернулась, топорща высокую грудь, Демонстративно смотрела в окно, а не на Василия.
Андреич еще несколько дней назад, не находя себе место продолжал бы бубнить что-то, краснея, мять в руках кепку. Но он стал уже иным человеком, чем тот, которого знала и, что греха таить, с недавнего времени побаивалась секретарша Танечка. Лопатин только пожал плечами и прошел к двери в кабинет председателя мимо строго глядевшей на пыльную улицу женщины. Танечка вскочила и было хотела что-то сказать, но Лопатин у двери резко развернулся и посмотрел на нее. Секретарша как стояла с открытым ртом, так и села, не произнеся ни звука. Лишь смотрела круглыми глазами в спину входившего в кабинет начальника пасечника.
Бойцов хмуро поднял голову на вошедшего в кабинет Лопатина, молча кивнул ему на стул в другом конце стола. Василий выдвинул стул, но не сел там, а взял стул и поставил его рядом с Бойцовым.
— Степа…, мы друг друга с детства знаем! Давай, ругай меня по матери, воспитывай, но не молчи! Ты по любому прав, а я, дурак последний, потому что сказать то мне не чего!
Танечка, замершая у двери, прислушиваясь к раздающимся за ней голосам, готова была схватить телефонную трубку и звонить в опорный пункт. Однако с удивлением отметила, что после непродолжительной обоюдной многоэтажной брани на повышенных тонах, мужские голоса в кабинете председателя вернулись к обычной тональности. Она еще немного постояла, подслушивая, потом села за свой стол и, насупившись, стала представлять себе, как она сегодня вечером гордо откажет шефу в его приставаниях. Уж все выскажет, что думает о его друзьях-алкоголиках.
Разговор у Бойцова с Лопатиным начался, как и ожидалось с мата, в полный голос. Василий поначалу заслуженно ругань воспринимавший, потом не выдержал и крыл Степку так же громко и витиевато. Но потом оба, выпустив пар, перешли на спокойный тон, вспомнили военное детство, тяжелую послевоенную юность, общие интересы и работу. Постепенно разговор их стал уже задушевным и дружеским. Но обоим он был в тягость. Каждый, слушая другого, чувствовал, что он, что-то недоговаривает. Лопатина просто распирало, его мир, в котором он прожил полвека, просто треснул и перевернулся! С каждым днем открывалось, что-то новое и необычное. Аж свербило в известном месте, как хотелось поделиться пережитым и узнанным со Степаном. Но он отлично понимал, что даже с таким другом, как Бойцов, надо помалкивать о новостях. Не поймет, только создаст проблем. Да и стыдно было за свой пьяный дебош в пятницу. Стыдно и обидно, что его, по сути говорившего правду и наболевшее, восприняли не более, чем тронувшегося головой от пьянки. То, что по-другому окружающие и не могли принять сказанное, спокойствия не приносило.
Бойцов тоже говорил не все. Час назад, во время совещания правления, звонили из города. Говоривший мужчина представился сотрудником исполкома, но фамилии такой Степан не знал. Может, кто из новеньких. Он нахраписто, тоном привычным к командам, (военный что ли бывший) наехал на председателя по поводу сводки за прошлую неделю по видам на урожай. И оказалось, было это предисловием. После грозных, но по сути пустых речей о срыве заготовок и не понимании им, Бойцовым, сложной международной обстановки, (она то, блять, тут при чем?!) незнакомый телефонный собеседник перешел, по-видимому к главному. Почему-то более всего нового начальника интересовал медвежий угол в лесу рядом с болотом, как раз там, где пасека, и, конечно, самим Лопатиным и его хозяйством. Бойцов, которого жизнь давно отучила от наивности, удивлялся интересу областного начальника к какому-то пасечнику, о существовании которого тому и знать было не положено в принципе. К тому же областной начальник многовато знал об Андреиче, что наводило на мысль, что к исполкому и обкому, телефонный собеседник отношения имел не больше чем к Ватикану или ООН. Советский человек, а Степан Бойцов был самым что ни на есть, типичным представителем этой разновидности людей, выработал на подсознательном уровне чуйку на Службу, и радости от общения с ней никогда не испытывал. Степан, ошибочно предположил, что друга его вложил «куда надо» агроном Маргулис, у которого неожиданно оказались какие-то связи наверху. Наум Иванович, прилюдно обосравшись с перепугу, брызжа слюной, обещал при всех, что посадит «этого алкоголика и дебошира Лопатина». А председатель, договорившись с участковым похерить заявление Маргулиса, понял, что замять скандал не удается.
Но потом, буквально через минуту, едва успел Бойцов положить трубку, опять зазвонил телефон. На этот раз звонивший представился корреспондентом областной газеты «Рабочий Путь» и противным картавым голосом принялся молоть какую-то ересь про то, что собирается писать передовицу о замечательных успехах колхоза «Борец» в социалистическом соревновании. Председатель сам, о каких-то особых успехах своего колхоза не ведал, наоборот, в реальности, «особые успехи» навевали уныние. Поэтому поначалу воспринял звонок как чью-то тупую шутку. Но тот же неведомый корреспондент, вдруг упомянул среди «особо прославившихся трудовыми победами колхозников» никого иного, как «товарища Лопатина Василия Андреевича». Назвал его, как объект грядущего интервью. Совершенно сбитый с толку Бойцов смог только выдавить из себя, что у него совещание, и он очень занят, после чего отключил телефон из розетки.
Областному корреспонденту полагалось знать о самом существовании Васьки Лопатина не больше, чем предыдущему советскому работнику. Ладно еще бы районная наша газетка, им все равно писать не о чем, кроме местных сплетен, а то областная «Рабочий Путь», издание обкома КПСС… Васька в ударниках никогда не ходил и личностью был совсем не публичной, по крайней мере, пока не допился до чертиков, то есть до «летающих тарелок и немецких карателей в лесу». Он и в Чернево-то бывал обычно не чаще разу в неделю. Но хоть убей, Бойцов и предположить не мог о причинах такого интереса сторонних людей к Лопатину. После второго звонка, уже не верилось, что это Маргулис настучал на Ваську в газету и в облисполком. В газету уж точно не он, уж кто, кто, а агроном после сидения под столом в своем говне, никак не мог выставить ненавистного «дебошира и алкоголика» Лопатина — ударником, прославившимся трудовыми победами.
Тем не менее, Лопатину председатель ничего не сказал, хотя тоже прям свербело. Отметил только про себя, что, возможно, он давно Ваську трезвым не видел, но как будто выше ростом стал, спина распрямилась и глава совсем другие. Как будто выздоровел человек после давней тяжелой болезни. Просидели они в кабинете часа полтора, а то и все два. На прощание крепко пожали друг другу руки. Из кабинета Бойцов проводил друга до приемной, чем еще более разозлил Танечку. Потом, вернувшись к себе, подошел к окну и долго смотрел в след ведущему в поводу жеребца Лопатину, пока тот не скрылся за углом клуба. На сердце у Бойцова было тревожно, уныло и донельзя гадостно.
А на дверях опорного пункта, где несколько дней назад Василий провел ночь, приходя в себя от пьянки и стрессов, висел внушительного вида замок и листок бумаги. Подойдя ближе, Лопатин прочитал вслух: «Закрыто». Ну да, и без записки было ясно, что внутри никого нет, замок-то не зря висит. Андреич усмехнулся, поскреб затылок и пошел по улице к дому старшего лейтенанта Горохова. Идти было недалеко. Через четыре дома, за забором из крашенного в зеленый цвет нового штакетника, стоял добротный дом участкового, который он несколько лет назад, когда женился, отстроил из отборного кругляка, по-новому, с мансардой и с прицелом на большую семью.
Лену, жену