Проект "ХРОНО" За гранью реальности

блузке.
— Три буханки? Как обычно?
— Пять. — односложно ответил он.
— Не много? Лучше потом зайдете свежего возьмете!
— Нет, пять нужно.
— Ну, как знаете, — продавщица повернулась и нагнулась, открыв ларь, в котором лежали буханки ржаного хлеба.
Лопатин, взгляд которого переместился с груди Натальи на тугой зад, обтянутый черной юбкой, почувствовал, как пересохло во рту, а кровь застучала в висках маленькими молоточками.
Она выложила на прилавок пять буханок, Василий протянул трешку и пока продавец отсчитывала ему сдачу он лихорадочно думал, что ей сказать. Но так и не придумал, да и не пришлось, потому как, все сказала она сама.
— Я тут вот кое-что хочу до дома донести, да сумка тяжелая получилась, а помочь и некому…
— Да! — односложно, слишком резко, не в такт и громко, ответил Лопатин, как будто его спросили что-то важное, а не посетовали на тяжелую сумку.
— Что да? Василий Андреевич? — улыбнувшись лукаво, переспросила Наталья.
— Я помогу, донесу.
Из магазина они вышли вдвоем. Пока Наташа закрывала большой навесной замок на дверях старого здания магазина, Василий, державший и вправду прилично тяжелый сверток, думал, как все-таки за несколько последних дней изменился мир вокруг него.
Жила продавщица недалеко, минутах в пяти неспешной ходьбы по улице села. Промелькнули эти пять минут, как одно мгновенье. Летний вечер, томно, сильно и сладко пах цветущим в палисадниках чубушником и почему-то сиренью, хотя отцвела она уже давно. Наталья что-то рассказывала, смеялась, пока шли, а Лопатин шел молча, не сводя с нее глаз не понимая, что она говорит и над чем смеется.
У ее дома остановились. Наталья взяла у Андреича сверток, поблагодарила, он только махнул рукой, мол, вот еще, делов-то. Дом был небольшой, палисадник, небольшой садик, позади дома заросший пустырь, на котором раньше, видно, сажали картошку. Пауза затянулась, Наталья вдруг тихо произнесла срывающимся голосом:
— Зайди, Вася, чайку попьем, — глаза ее, трепет ресниц говорили лучше всяких слов. Лопатин кивнул. Усадив Василия за стол в зале, Наташа суетилась. Что-то говоря неестественно веселым голосом, принялась доставать чашки и блюдца. Лопатин видел, она взволнована. Что возьмет, тут же положит на место. Движения ее рук были порывисты и хаотичны, глаза лихорадочно блестели. Достав посуду из шкафа, она вышла на кухню, и Василий услышал, как льется из ведра вода в чайник. Андреич встал, зачем-то одернул рубаху и вышел на кухню. Наташа стояла у окна, закрыв лицо руками. Он подошел к ней сзади и положил руки на плечи. Женщина резко повернулась, ее руки обвили шею, а губы впились в него страстным долгим поцелуем.
— Гад, гад, такой, — шептала она, — сколько же ты меня заставил ждать…
Чай они в тот вечер, так и не пили.
Утром, за завтраком, Наталья не знала куда Лопатина и посадить, как приветить. Невесть сколько и не знавшая мужской ласки, она просто неистовствовала ночью, а Василий, показал себя таким молодцом, что сам себе удивился. И все-то у них было так, что лучше и желать не приходилось, и понимали друг друга в постели не то что с полуслова, с полдвижения, да и разговоров кроме охов и вздохов никаких не было. Ночь июньская коротка. Уснули, обнявшись на смятых простынях, уже в рассветных сумерках. Расставаясь, так долго не могли друг друга отпустить, что чуть опять не отправились в не застеленную постель. Но одной нужно было в магазин, на работу, а другому — к участковому.
Настроение у Василия было великолепное, только уже на подходе к дому Горохова, он вдруг вспомнил, что обещал Лене, что придет вечером и принялся ломать голову, как бы объяснить, где был до утра. Первым Лопатина почуял конь и ржанием выказал хозяину недовольство столь долгим отсутствием. Но был он расседлан, накормлен и напоен, так что особо на Андреича не серчал.
Участковый во дворе возился с мотоциклом, разложив на холстине гаечные ключи. С Василием поздоровался приветливо, а когда тот стал косноязычно объяснять, запинаясь, свое отсутствие, лукаво улыбнулся ему и толкнув шутливо кулаком в плечо произнес:
— Молодец, дядь Вась! А я тебе что говорил!
Следом, разогнув затекшую спину, потянулся и вытирая тряпочкой запачканные маслом руки перевел разговор:
— Я вчера еле доехал, по дороге заправился, да видно там не бензин, а ослиная моча на колонке была. Карбюратор вот совсем засрался… Ладно, потом в мастерские к Хныкину отгоню, почистят. Ты, дядя Вася седлай покуда Орлика, я сейчас на колхозную конюшню схожу, поедем с тобой верхами.
— Куда поедем? — опешил Лопатин, чуя неладное.
— Как куда? К тебе, на пасеку. Я давно собирался, да все некогда, да некогда, вот собрался наконец. Поговорим по дороге. А что это ты с лица сбледнул, а дядя Вася?
Глава 16. Настоящая головная боль!
В СССР было не все гладко, об этом невнятно упоминали даже с трибун съездов. Об этом судачил на кухнях, по привычке оглядываясь, народ. Но было нечто, работавшее четко, как швейцарские часы. Десятилетиями отлаженный механизм ВЧК-НКВД-МГБ-КГБ работал, как хорошо смазанная, неумолимо движущаяся и набирающая скорость машина. Генерал Кожевников сидел в кабинете, перелистывая сводки. Чай в стакане, в подарочном серебряном подстаканнике, стоявший рядом, давно остыл. Перед его генеральским взором сухие, казенные формулировки докладов и рапортов принимали живую форму. Он видел, как где-то далеко, открываются оружейные комнаты и крепкие мужские руки расхватывают стволы автоматов, из гаражей выкатывают грузовики и, откинув тенты в них, запрыгивают крепкие тела в полевках и камуфляжах. Видел, как по телефонным проводам текут реки информации, стягивается, нависает незримая сеть над… а вот над кем эта сеть нависает и стягивается он не знал, и это выводило из себя.
Николай Иванович в который раз снял трубку. Секретарша, предвосхищая его вопрос, выпалила:
— Не звонили еще, Николай Иванович!
Кожевников резко положил, почти бросил трубку на рычажки. Погранцы-разведчики должны были уже с час как выйти на связь. С каждой минутой становилось все тревожнее. Он раскладывал по минутам планируемый ход операции, но генерал служил слишком долго, достаточно долго, для того, чтобы знать, что чаще всего дела идут не совсем так, как планировали, а иной раз и совсем не так.
Так… в 06.00 они выдвинулись, на вертушке. До точки высадки всего минут двадцать, оттуда до места взрыва ну… два часа с половиной. На месте если без форс-мажора…, а если все же что-то пошло не так….
Кожевников уже жалел о жестком приказе на радиомолчание. А вдруг положили ребят? Но Бориса Мельгузов, командовавшего разведгруппой, он знал давно, и не верил, что их так просто было «остудить». Для этого бы понадобились силы, которых там быть не должно. Нет, только не в Европейской части страны. На Кавказе… хм…, пожалуй. В Прибалтике? Вероятно. На Западной Украине? Возможно. Но не у него в Смоленской области! А из Москвы уже час назад звонили, требовали отчета.
Генерал вновь посмотрел на большие напольные часы-башню с мерно качающимся маятником. Еще при царе сделанные, а то и не при последнем. Что и говорить, умели же. На часах специально был отключен бой, чтобы не отвлекали, иначе сейчас бы пробило семь часов. Кожевников перевел взгляд с часов на массивный бюст Дзержинского, стоявшего на тумбе между двух окон кабинета. Поднялся из-за стола и неспешно подошел к окну. Ох, не просто дается эта неспешность, когда нервы стянуты в клубок, но по молодости учителя хорошие были, не то, что нынешние старые пердуны. Николай Иванович наедине со своими мыслями позволял себе и не такие выражения в адрес некоторых Московских «небожителей».
В дверь поскреблись, она приоткрылась, заглянула Лена
— Товарищ генерал-майор, полковник Мельгузов в приемной!
У Кожевникова отлегло на сердце.
— Пусть входит! — почти крикнул он.
Мельгузов явно даже не заглядывал к себе. В мятом полевом камуфляже с засохшим уже, грязным пятном на левом колене. На лице — смертельная усталость. Кожевников, сам всегда державший себя в хорошей форме, одобрительно хмыкнул, оглядев Мельгузова с ног до головы с оттенком легкой зависти. Полковник напомнил ему не молодого уже, но уверенного еще в своей силе хищного зверя. Генерал знал, что бывалый разведчик по сей день вызывает на спарринг троих своих лучших бойцов и уверенно кладет всех троих, не особо запыхавшись. Он, глянув на изможденное лицо полковника, кивнул ему на стул и заказал секретарше кофе покрепче. Тем временем подошел к сидящему на стуле разведчику, развернул перед ним карту и сел на край стола.
— Рассказывай, Борис!
Мельгузов пододвинул карту и усталым хриплым голосом принялся докладывать:
— В расчетное место прибыли точно в оговоренное время. Каких-либо не предвиденных происшествий по дороге не было. Соблюдали, как и было предписано, максимальную скрытность при выдвижении. Вертушку посадили тут, — он взял лежащий на столе карандаш и указал на карте место высадки, — затем проследовали вдоль кромки болот к указанной в задании точке. Там примерно пять километров. ОЗК сразу решили не надевать, слишком неудобно. Химики еще на подлете к месту высадки брали пробы воздуха, дали добро. Потом по дороге, каждые две сотни метров опять заборы анализов, и опять только природный фон, а чем ближе к точке, что странно, он становился немного меньше среднего по местности природного уровня. Я не сильно в этом разбираюсь, но капитан-химик крепко был озадачен.
Открылась дверь, секретарша внесла небольшой мельхиоровый поднос с двумя чашками, полными крепким, ароматным, свежезаваренным кофе. В то время как страна хлебала подозрительную бурду под названием растворимый кофе, генерал мог позволить себе нормальный кофе из Никарагуа или Экваториальной Африки.
Кожевников взял кружку и вдохнул аромат. А полковник без раздумий просто махнул, горячий ароматный напиток, как будто это была обыкновенная вода или граненый стакан с водкой. Николай Иванович только пожал плечами.
Отставив в сторону пустую чашку, Мельгузов продолжил:
— На месте мы были уже в восемь часов. Вот отчет химиков, от руки написали, некогда было перепечатывать, — полковник протянул Кожевникову два листа, покрытые убористым, хорошо читаемым почерком. Тот бегло просмотрел формулы и нарисованные таблицы.
— Позже почитаю внимательно, вкратце доложи! — отложил листы в сторону генерал.
— Значит так, Николай Иванович, как мне химики объяснили… Ну… воронка там большая, замеряли. В диаметре сорок пять метров ровно. Не глубокая совсем. В центре, ну, может, метра полтора. И что характерно, грунт оплавился, стал как стекло. Темное такое, почти черное. Температура должна была быть и правда, как при ядерном взрыве. Но по всем нормам, световое излучение должно было вызвать пожар в лесу, а ударная волна повалить все деревья на сотни метров вокруг, просто вырвать их с корнем, — Мельгузов откинулся на спинку стула и развел руками, — но ничего такого там нет. Где воронка, да, все спеклось в стекло, а вокруг деревья стоят, только без коры, листвы и веток, как столбы. Метров на сорок, может, тридцать пять, в потом, чем дальше, тем больше веток и листвы на деревьях.
Генерал поднялся, молча подошел к окну, сложил руки на груди и потер ладонью