Анатолий, и отец Казимешь знали, что в Топилишках род Копыловичей испокон веков занимали должность главы администрации этого маленького села, а власть в ритуале играла какую-то особую роль. Якуб не стал медлить и приглашать в дом пастырей, он на голову надел свою шляпу и отправился в дальнейший путь, староста знал самую короткую дорогу через лес к жертвенному камню.
По дороге он рассказал отцам, что священный лес или как его иногда называли воображаемый уже в христианское время несколько раз вырубался, но всякий раз вырастал снова, еще лучше прежнего. И никогда не удавалось найти того самого места, где был камень, на котором приносилась жертва, будто оно неожиданно и бесследно исчезало, как только вырубался лес. Словно камень мог существовать лишь в его окружении. Они шли, и бархатистая трава ложилась вдоль земли под их тяжелыми шагами. Староста, как проводник впереди, отцы за ним. Общую группу замыкал отец Анатолий, и он на правах православного, т. е. человека, принадлежащего к истине, рассуждал вслух. В полголоса, но так что отец Казимир слышал его:
- Если это осуществление, то не кажется ли вам, коллега, что оно, возможно, будет не в нашу пользу? Я хочу сказать, тот в Кого мы верим будет ужасен, при проявлении этой формы?
Отец Казимир даже остановился, услышав такое, как ему показалось, кощунство из уст священника.
- Да вы гораздо блудливее нас в вашей вере. – Наконец произнес он и продолжил – Неужели вы думаете, что это будет Его выражение, неужели вы можете допустить такую мысль?
Отец Анатолий хитро прищурился и парировал:
- Это вы меня язвите? Вы, представитель той стороны, которая вечно пользовалась этой силой в свою пользу, даже не задумываясь о богословском оправдании таких деяний. Я же всего лишь задал вопрос относительно того, как вы можете совмещать это с верой в Того кого мы оба признаем как своего создателя.
Староста во время их разговора подозрительно косился на них, наконец и сам вступил в разговор:
- Отец Анатолий хочет сказать, что Друникене это проявление Божией силы?
Батюшка задумался. Было видно, что его борют некие страсти или точнее думы. Те думы, которые его давно и долго мучили. И он, зная что не согласовывается со своей верой, хотел озвучить их хотя с другой стороны он не видел противоречия и в этом был его ужас и не совпадение с общим делом.
- Думаю это не зло, - наконец ответил он.
- Т. е проявление этой силы есть благо? – в голосе монаха был сарказм
- Это просто проявление Божией силы, это Его благоволение. – в сказанном была уверенность убежденного человека. Отец Казимеш лишь скептически улыбнулся, отвечать было некогда – они вышли на поляну и видели Адель и Кастуся, застывших в объятьях друг друга посреди поляны, рядом с плоским камнем.
Смуткевич достал из ящика комода старый добрый парабеллум, подаренный еще дедом на его, Лявона, совершеннолетие. Пистолет был завернут в тряпочку и развернув его Лявон погладил любовно вороненую сталь. Затем сунул его в кобуру спрятанную под полой пиджака.
Он вышел на улицу: план его был прост – взять Гумия, а он не сомневался в его вине, пускай ведет к месту, где они приносят свои жертвы, и там всех схватить тепленькими. Добиваться сейчас ордера на арест, слишком большая морока, а Лявон чуял, что уже близок момент, когда они попытаются осуществить задуманное. Гумия он встретил на улице, рядом с его домом. Он выносил мусор. Смуткевич дождался пока тот высыплет и прямо, неожиданно, подошел к Гумию и приставив пистолет к его правому боку велел вести его к нему в квартиру. Кажется, тот не удивился вовсе, будто ждал, чего-то в этом роде, но высказался, строя из себя недоумевающего и будто он совершенно здесь не причем, мол куда вести. Лявон велел ему не шутить, заявив, что ему все известно и нет смысла отпираться. Гумий посмотрел ему в глаза, прямо и открыто (как только умеют преступники, подумал Смуткевич) и выразился как в старых интеллигентских фильмах: «Извольте». Он понял все, как показалось самому Лявону, отпираться не стал, а это очевидно выявляло его вину, однако Гумий возразил на его мысли:
- Я отведу вас к камню, его местоположение знает любой школьник
- К какому камню? – Не понял инспектор
- Где по преданию, в древности приносились жертвы Друникене
- Почему приносились? Вы хотите сказать, что вы сейчас их не приносите?
Гумий расхохотался, смех его был очень заразительный, так что сам Смуткевич стал опасаться, как бы не рассмеяться, тем более с детства был очень смешливый. Столярчук перестал смеяться и спросил:
- Вы всерьез полагаете, что вера в Друникене жива и ей до сих приносят человеческие жертвы?
- Я следил за вами и понял, что вы в этом участвуете и те убийства, ваших рук дело
- То, что ко мне приходят люди еще ничего не значит, мы просто собираемся у меня, такие же как я любители местной истории, читаем, обмениваемся мнениями и информацией, хотите и вы присоединяйтесь к нам? У меня как раз сегодня в два часа очередное заседание.
Смуткевич задумался. Собственная эта неплохая мысль – взять их всех вместе.
- А потом мы сходим к камню – Гумий еще один аргумент привел – Как на такую экскурсию. Вы же хотите все видеть, правда?
Лявон убрал пистолет, и они вместе с Гумием Столярчуком пошли к нему на собрание. В квартире Гумия было накурено. Сизый табачный дым стоял под потолком и почему-то не выветривался. Нигде не было видно жены Гумия, т. е. школьной учительницы литературы Лявона Смуткевича. Зато квартира была наполнена всякими людьми, у которых, как это помнил Лявон, были странные друньские имена. Все эти комонии и прочее были одеты на удивление одинаково, как будто собрались на какой-то обряд и это тоже удивило Лявона. Впрочем, сказать одеты, наверное, было нельзя, так как из-за того, что внутренние одежды скрывали накидки ало-черные (черных верх, алый низ), а на головы накинуты капюшоны. Все они глухо разговаривали совершенно, не обращая внимание на появившегося среди них инспектора и Лявон прошел в зал обставленные очень торжественно в том смысле, что здесь были постелены красные пушистые ковры и ничего не было из мебели и прочего, что украшало обычный дом ничем, кроме своего собственного благополучия, не озабоченного человека. Но посреди зала стояло что-то вроде аналоя, на которой лежала раскрытая книга. Смуткевич подошел к аналою, никто ему не препятствовал. Он посмотрел название книги, это были «Легенды и были Друни» Карновского, книга была открыта на той главе, где рассказывалось о таинственном инспекторе. Она называлась «Проводник». Лявон читал книгу и этой главы там не помнил, ему стало интересно, и он начал читать, не замечая, что делает это вслух и все внимательно слушают его. Странным образом, то, что там было описано было похоже на все его собственные действия в последние несколько недель по расследованию загадочных убийств девушек. Правда все заканчивалось на том моменте, как они с Гумием идут к нему домой на собрание общества любителей местной истории. Смуткевич дочитав до этого места остановился и с непониманием уставился на лист бумаги, где явно еще оставалось пространство для написания еще чего-нибудь. И действительно, как будто водимые невидимой рукой начали появляться буквы, складывающиеся в слова и он прочитал, опять вслух причем, хотя никто его об этом и не просил: «И они набросились на него, схватили его, связали руки и повели в фургон, стоящий у черного входа в дом». Он дочитал и эти люди действительно набросились на него, он даже не успел выхватить пистолет, о котором знал Гумий, и тот перво наперво ловко подскочив к нему, ловко вынул пистолет. Лявону крепко связали руки, завязали глаза и повели. Они спустились по лестнице, со скрипом открылась дверь и его втолкнули вглубь какого-то тесного помещения, как он понял в закрытый со всех сторон кузов, какого-то фургона, где пахло сырой рыбой и шинами.
Он лежал в полной темноте, слышал как урчал мотор машины и как она подпрыгивала на ухабах. Их этого Смуткевич заключил, что они где-то уже за городом и едут не по шоссе, а по старой мощенной дороге, той, что ведет через лес. Ехали, по его ощущениям, около получаса, наконец машина остановилась. Хлопнула дверца, заскрипел гравий под ногами водителя и звякнул замок от кузовных дверей, где лежал плененный инспектор. Чьи-то сильные руки подхватили его и извлекли наружу. Здесь с глаз его сняли повязку, но рук не развязали.
Лявон увидел Гумия, который нагло, как ему показалось, улыбался, глядя на него. «Чего это он лыбится» - подумал Смуткевич, а в слух сказал:
- Развяжите меня!
- Еще чего. – Спокойно отверг его требование Столярчук и успокоил, - Вот придем на место, тогда и развяжем
- Убийцы! – в возмущении воскликнул Лявон и плюнул под ноги
- Да бросьте вы, не было никаких убийств. – С некоторой досадой сказал Гумий
- Это как так! – Изумился Лявон
- Все ваше воображение. Точнее вашего школьного товарища, Карновского. Вы же только недавно читали книгу и видели там главу, где описано ваша история точь-в-точь, как это может быть?
- Но прежде я ее не помню. – Засомневался Смуткевич
- Правильно, вы ее не помните, потому что из всех ваших подозрений относительно нас, верно только одно – мы действительно последние поклонники Друникене и беспрестанно молились ей и провели специальную церемонию, которая называется Поглощение, чтобы мир, придуманные, а он именно придуманный, Кастусем Карновским, воплотился. Церемония Поглощения часть ритуала Воплощения, она нужна для того, чтобы выявить Проводника, т. е. вас. Вы полностью восприняли мир Карновского как правдивый, в той его части, которая касается лично вас, поэтому и не помните главы в книге, вы просто ее проживаете в собственном уме. Для вас это стало реальностью. Лявон Смуткевич слушал Гумия внимательно. Он не верил ему, но слова Столярчука его смутили. Ему пока было нечего ответить, он поглядел по сторонам в поисках возможности бежать, однако Лявон был связан, а со всех сторон его окружали сообщники Гумия, общим числом пять. Наконец они начали свой путь вглубь леса и Лявон решил – будь что будет, главное добраться до места, где они приносят жертвы и там уж он найдет способ разобраться во всей этой ситуации. Они шли узкой тропой, друг за другом. Деревья тесно смыкались, оставляя малое расстояние между собой. Толстые стволы их были покрыты серой и коричневой корой, кроны находились высоко над землей в своей тяге к солнцу преодолевая большое расстояние вверх. Сложно было определить к какой породе они относятся, но их близость к тропе и к людям шедшим по ней, пугала, деревья казались живыми.
Сначала шли молча, но Гумий, как будто отмечая какие вешки или думая только одному ему известную мысль остановился и вместе с ним, как по команде все его спутники. И он, обращаясь к Лявону, сказал:
- Знаете кто он, Проводник?
- Нет, - замотал головой инспектор, уже проникаясь серьезностью ситуации и даже воспринимая свою роль всерьез
- Это просто человек, который смотрит
- Все смотрят. - Пожал плечами Лявон
- Это да, - усмехнулся Гумий. – Но не все видят одно и тоже, в этом суть. И в данном случае это часть ритуала – будет то, что увидит Проводник, т. е. вы
- Это так важно?
- Ну конечно! То, что увидите, то и будет, это один из
