Хорошо сделали

— Сорок лет — не беда, — воскликнула пожилая женщина, — вот восемьдесят! — она заливисто рассмеялась: ей недавно исполнилось семьдесят восемь лет. — Как хорошо: тебя уважают, приносят еду к самому носу, — она задумалась, — и не только это, — женщина помолчала, потом произнесла, — а к смерти всё ближе, — и перейдя на шёпот, — а может, сама смерть стоит за моим плечом, — она резко обернулась, никого не увидела, вздохнула, — потом придёт, потом.
Именинницу, её дочь, все поздравляли, желая долгих лет и о бабуле забыли: не главная на празднике.

Гости собирались в дорогу, путь был неблизкий. Провожать вышли все, не было только бабушки: она всегда выходила к гостям — видно, задерживалась.
— А, ладно, пусть ещё поспит, я передам ей пожелания вечной молодости от вас, — именинница, Мария Фёдоровна, была накрашена и припудрена, будто и не ложилась спать с вечера.
— Матушка ваша скончалась, — прошептала на ухо горничная.
— Господа, у нас горе, — Мария Фёдоровна сказала громко и отрывисто, — будьте любезны, подождите.
Разбирались недолго — выяснилось, мать умерла вечером, когда отходила ко сну: вода на столе оставалась нетронутой, значит, ночью не вставала.
— Не могла подождать, — сетовала дочь, — теперь как именины — поминать будем.
Гости остались ещё на неделю, потом траурным кортежем отбыли по домам: все были родственниками — бабушку любили.
Марии Фёдоровне приснился сон на десятый день после похорон. Мать просила принести ей платок, да покрасивей и показывает — вот, мол, такой.
Такого отродясь ни у кого не было, даже у дочери — замужней дамы, любительнице вычурных нарядов. Что делать? Ехать в город, искать: кого пошлёшь? Сама видела — ей и выбирать.
— Поеду, вы тут без меня как-нибудь разберитесь, — наставляла женщина дочь и её супруга, который жил у тёщи «под крылом»: азартный был игрок.
В городе много лавок торгующих платками, но такого, как ей надо, не было: чудный узор с крестиками. За городом была ещё одна лавка, там платки «по-моднее», так сказали. «Не по пути, да ничего, крюк сделаю», — решила женщина и поехала.
Темно на дворе, а она едет, кучер сказал — вот-вот доедут. Но город закончился и степь по сторонам дороги: «Завезёт, — подумала женщина, — как убегу?» А возница дорогу знает, в темноте едет, никуда не сворачивает. Остановился.
— Эй вы! Живы? Как-то тихо стало, — пробурчал, стал копаться и что-то вытаскивать у себя из-под сиденья.
— Я здесь, — испуганным голосом женщина дала о себе знать.
— Ну так доедем быстро, тут уж немного осталось, спала наверное, — пробурчал про себя недовольный возница.
Женщина пыталась себя утешить, что осенью темнеет рано, а город закончился и потянулась степь — здесь ничего не оставалось, как подумать, что это ловушка.
«И понадобился мне этот платок, — ругала она себя, — вот ведь не слушала маму, а тут послушала себе в убыток». Она представляла, как над ней будут издеваться, вымогая деньги; их у неё было не много с собой. А выкуп будут платить за неё? — этого она не знала, всё передумала.
Вдруг лошадь остановилась, кругом кромешная тьма, куда ногу ставить — не видно.
— Эй! Приехали! С вас гривенный.
Женщина выдохнула.
— На тебе, — она удвоила плату, — хорошо вёз, поспала, — врать не боялась, потому что страх прошёл, — куда идти, не скажешь?
— Вон туды и там ещё, здесь все торгуют, да вы стучите, так не откроют, а за товар завсегда. Так мне ехать? — возница ждал. — Коли обратно, так я отвезу.
— Нет, братец, ты уж езжай, я как-нибудь доберусь. А тут не знаешь, из бар кто есть?
— Вон там барин со своей матушкой живёт, впустят своих-то, — сказал и уверенно зашагал к лошади.
Нет, ни за что Мария Фёдоровна не хотела ехать с этим возницей обратно в город, «лучше здесь попрошусь на ночлег».

Следующие события сблизили её с хорошими людьми, но всё по порядку. В дом, который она постучалась, действительно был магазином, а ещё мастерской. Хозяева работали допоздна. В основном вышивали по шёлку, дивные узоры — работы мастериц выше всяких похвал. Но покупать Мария Фёдоровна не стала: сегодня для выбора не все платки увидела, а на свету и узор заиграет по-другому, решила она и пошла в барский дом, в надежде, что примут нежданную гостью переночевать.
Открыла пожилая женщина и приняла усталую путницу.
— Вот и правильно, — Анастасия Семёновна приветливо встретила ночную гостью, — здесь остановиться негде, только мы да Ивановы, а там мастерские, переночевать, конечно, пустят, да вам у них неудобно будет.
Ещё поговорили, Мария Фёдоровна подробно рассказала о цели путешествия, только говорить не стала, что напугал её кучер до смерти, поэтому ехать с ним в обратную дорогу отказалась.

Утром хозяйка познакомила Марию Фёдоровну с сыном Петром Андреевичем, хозяином всех этих мастерских: вежливый, аккуратно ухаживал, будто она дорогая гостья, а не случайная путница.
Проводил в мастерские, показал лучшие работы мастериц. Удивился, узнав, что необыкновенный заказ исходит от её матери, умершей недавно.
— Не знаю, что вам посоветовать, разве вот это подойдёт, — Пётр Андреевич показал плат, заказанный церковью, но по причине дороговизны выкуплен не был и лежал в ожидании другого покупателя. Всё в нём было и крестики, и игра цвета, радующая глаз.
Женщина придирчиво посмотрела, сейчас она склонна была оставить выбор платка на потом: глаз устал от цветов и рисунков.
— Бери! — властным голосом приказала мать.
Мария Фёдоровна вздрогнула, оглянулась, но быстро поняла, что никто кроме неё этого не слышал.
— Беру, — сказала она тихо, — маме понравился бы, именно такой я и видела во сне.

Через день, когда женщина уже была у себя дома, приснилась мать и предупредила: «Не клади платок на стол, где ешь, а положи в сундук, гостя примешь, потом скажу — сделаешь».
Знакомство с Петром Андреевичем более не продолжалось, однако дела заставили ехать в город. Остановилась Мария Фёдоровна у двоюродной сестры, и, странное дело, знала она новых знакомых кузины: мать, Анастасию Семёновну и её сына Петра Андреевича.
Узнала Мария Фёдоровна о судьбе этого семейства, оставленного без гроша усопшим мужем и отцом — игроком и кутилой.
— Да они всю эту мануфактуру на себя взяли, ничего там не было, одна мастерица только. Раньше работала при монастырской мастерской, да с возрастом слепнуть стала. Была бы монашкой, оставили бы, а вольнонаёмная не нужна слепая. Обучила мастерица девиц и сама вышивает, будто Бог ведёт, знает, куда иглу воткнуть и даже узор почувствовать может.
Заинтересовала она сестру своим рассказом, та поехать хочет, посмотреть на мастерицу, да время выбрать не может, дома нужна. Случай представился: на Пасху рушники обновить захотела, видела, что делают мастерицы такие. Приехала, в мастерской по-прежнему работы на загляденье и рушники выбрала сразу, только Петра Андреевича не застала: уехал, не сказал матери, когда вернётся.
— А ты приезжай просто так, погостишь, покажу, что у меня, да как, — Анастасия Семёновна ласково приняла старую знакомую.
«И всё-то она вокруг сына приговаривает: неужто сосватать хочет?» — улыбается Мария Фёдоровна про себя, но виду не подаёт, что понимает. В тот же день домой укатила, чтобы до ночи добраться. И совсем не ожидала с ответным визитом Петра Андреевича, как раз после праздников. Мимо ехал, сказал, а сам смеётся: куда, если мимо? Кругом поля да лес.

Через год поженились. «Полноте вдовствовать, Мария Фёдоровна», — сказала она себе и согласилась выйти за него замуж.
Через четыре года умерла Анастасия Семёновна. Надо было ехать хоронить. А накануне приснилась мать, просит передать платок, положив в гроб к новопреставленной Анастасии.

Приснились обе, смеются — хорошо сделали.