Свет. Глава 3

Старенький дедушка с маленькой собачкой на тонком поводке наматывал пятый или шестой круг около трёхэтажного здания детского сада. Милый пушистый кобелёк уже отказывался метить раза по два, а то и по три помеченные им со всех сторон кустики и уголки детсадовских песочниц. Старик же, укоряя питомца, громко с ним беседуя, уговаривал его поскорее оправиться более основательно, а не таскать усталого больного хозяина по детским площадкам, в поисках новых неизведанных уголков.
Сидя на засыпанной опавшими листьями кирпичной терраске, Анна наблюдала мытарства пенсионера, и это зрелище немного отвлекало от унылых, навеваемых сырым осенним ветром мыслей.
В конце концов, нагулявшийся вдосталь пёсик, целеустремлённо и настойчиво, сквозь кусты и через все игровые постройки, увлёк спотыкающегося хозяина в центр одной из площадок. Влетев в песочницу, пёсик обнюхал, насыпанную детьми высокую песчаную горку, украшенную травой и ветками и, повертевшись, задом наперёд взгромоздившись на «кулич», приступил к завершающему акту.

По дороге вдоль детского сада шла высокая худая женщина. Она остановилась и, закинув голову и заложив  в карманы руки, с несколько секунд наблюдала за тем, как собачка справляет нужду в песочницу. Затем она громко окликнула старика:
– Дед! Эй, дед!
Старик, всем своим негнущимся, облечённым тяжёлым драповым пальто телом, обернулся на окрик. А женщина продолжала:
– Ты знаешь, дед, если бы сейчас была Великая Отечественная Война, то я бы перешла на сторону Адольфа! Честное слово, дед! Я бы ставила на вас биологические эксперименты. Но тогда бы от тебя была польза. И в целом… от страны!
Что гундел в ответ старик разобрать было трудно. Но Анна и не прислушивалась к его словам. Встрепенувшись при звуке знакомого голоса, она с удивлением смотрела на заявлявшую о своей приверженности идеям нацизма и не решалась её узнавать.
Сама же женщина, закончив тираду, повернувшись, зашагала дальше, направляясь в сторону Анны.
И только когда та, приблизившись, ступила на пол беседки, Анна до конца уверилась: это действительно была Лариска.
Сосредоточенно, ошарашено, широко раскрытыми глазами, снизу вверх Анна обозревала поднявшуюся на терраску и остановившуюся прямо перед ней подругу.
Стоя перед Анной, молча, Лариска извлекла из кармана джинсов пачку сигарет, вытянула одну и, щёлкнув зажигалкой, закурила. Затянувшись, хмуря брови, тонкой струйкой, с напором она выдохнула в сторону дым, стряхнула пепел.
В это время, также, не говоря ни слова, поражённая, Анна разглядывала невероятно похудевшее Ларискино лицо, невероятно худые ноги в плотно облегающих их джинсах, необычно  ровно лежащую на груди куртку …
Лариска шагнула к лавочке и, резко развернувшись, опустилась рядом с Анной.
– Вот, такие вот мудаки составляют население нашей Родины! И им трава не расти! А потом «зачем», «почему», «как» и все остальные вопросы к верхам власти!
Лариска снова замолчала и, затягиваясь от сигареты, с шумом выпустила в сторону дым.
– Что ж ты так на дедушку-то?.. – хмуро буркнула Анна, косясь на Лариску: она всё ещё не могла признать её и отойти от изумленья.
– Мразь это, а не дедушка, – спокойно возразила Лариска и продолжала курить сигарету.
Анна вытащила из тряпочного хозяйственного мешка свёрнутый в рулон и обёрнутый сверху газетами лист бумаги, молча передала его подруге.
– Это что?
– Портрет твой. Что...
Лариска приняла свёрток.
– Я уже… забыла про него, – сказала она.
– А зачем ты меня тогда позвала сюда? – удивилась Анна.
– Как художник? – не отвечая ей, спросила Лариска.
– А я откуда знаю, как художник?.. – спарировала Анна и её голос как-то завял к концу фразы.
– «А ты откуда знаешь», – повторила Лариска. – Он тебя что, не нашёл тогда?
– Нашёл тогда…, – в тон ей буркнула Анна. – Ты что ль его целенаправила -то?
– Я ему рассказала, где ты работаешь. Только это. Мы тебя вместе с ним искали.
Прищурясь, Лариска выжидательно смотрела на подругу.
Анна помолчала и заговорила:
– Слушай, вот… Я, вот, удивляюсь: два человека на свете знают обо мне всё. И, что удивительно, оба ведут себя, как последние суки!
– Это кто это второй-то? Доктор Сидоров, что ль, твой?
– Да. Ещё доктор…
Лариска хмыкнула, не спуская глаз с подруги:
– А доктор-то чем провинился? Тебя за ручку к нему привёл?
Анна напряжённо сдвинула брови:
– Слушай, – сквозь зубы процедила она, – ты хочешь говорить со мной об этом?
– Да нет, просто так, к слову пришлось. – Спокойно отвечала ей Лариска. – Ты передаёшь мне его рисунок, и я тебя о нём спрашиваю. Ведь он твой приятель. Вы с ним разговаривали, гуляли, он тебя ищет. Находит. Вы с ним общаетесь… В конце концов, он очень приятный и очень симпатичный человек. Он и мой знакомый тоже. Я встречалась с ним больше одного раза, я знаю его имя и мне интересно иногда знать как он живёт… И живёт ли вообще?.. Ведь бывает же такое: человек заболел и умер. Или пошёл через дорогу, а его сбила машина…. Поэтому иногда интересуешься как у твоих знакомых дела. Согласись?
Повисло молчание. Докурив сигарету, Лариска подтянула ногой порожнюю бутылку из-под водки, валявшуюся тут же в беседке и сунула в неё окурок.
– Ладно, Аньк, давай на мировую, – снова, наконец, заговорила она. – С художником, действительно, я тебе маленько, может быть, подгадила. Честно говоря, не знаю, что у вас там с ним получилось. И не моё это дело. Лезть больше не буду. Уезжаю я.
– Куда??
– На Орловщину еду, к бабке.
– Зачем??
Лариска глубоко вздохнула.
– Не могу с ним больше жить! – заявила она кратко.
– С кем??
От удивления у Анны всё сильнее вытягивалось лицо.
– С Лёшкой.
– Ты чего с ним, посралась?
– Да не посралась…
Лариска замолчала, собираясь с мыслями.
Анна выжидательно смотрела на подругу.
– В залёте я была ещё с весны, – заговорила, наконец, снова Лариска. – Главное, знать об этом – не знала. А когда узнала – с абортом уже крайняк был: третий месяц уже шёл…. Да я бы и не стала делать никакой аборт. Это Лёха завёлся: иди, говорит, к гинекологу…
Лариска снова прервалась.
– Ну? – подтолкнула её Анна.
– Ну и всё. Приготовилась вынашивать. Только Лёхе боялась сказать. Долго собиралась. Наконец, он сам догадался. Благо, имеет привычку следить за моими циклами…. Ну, чтоб иногда без резинки, знаешь?..
Анна сглотнула.
– Ну??
Лицо Лариски становилось всё сумрачней. Она продолжала.
– Иди на аборт, говорит. Узнал, что поздно и давай меня с тех пор гнобить: дескать, нам сейчас ребёнок не нужен…. Я, дескать, на машину коплю и ты, типа, знаешь, что лишних денег в семье нет. И время трудное: родителям, типа, надо помогать. Отец дачу строить взялся. Небось, не ради себя старается! Не могла потерпеть! И это после одиннадцати лет брака!
В постель ложимся, а он гнусит и гнусит, и гнусит мне…. И мать его мне тоже: что ж ты так поторопилась?..
Он как-то на работу ушёл утром. Мне все нервы тогда предварительно вымотал…. У меня истерика случилась.
Ну, и ливануло с утра…
Я ничего не сказала его старикам. Вызвала такси и сама в больницу поехала…
Месяц почти провалялась…. Чистили, кололи…. Кровь не останавливалась.
Мать его приходила в ногах валяться.
Он один раз пришёл. Я ему сказала, чтоб больше не приходил. Я на него смотреть не могла…. И не могу больше! Он убил моего ребёнка!
– Вашего с ним ребёнка, – задумчиво поправила Лариску Анна.
– Это был мой ребёнок. Ему на него было наплевать. Он даже не осознавал его существования…. Не знаю…. Может быть, когда-нибудь он поймёт?.. Но я не могу больше жить с ним. Не могу больше жить с убийцей!.. Вот поэтому я уезжаю.
Лариска закончила свою исповедь.
Потянувшись, она вытащила из заднего кармана джинсов сигареты. Закурила снова.
Сидели молча.
Сырой ветер грустно шелестел жёлтыми листьями полуголых, потемневших от влаги тополей, нежно перебирал опавшую листву на деревянном полу кирпичной терраски, где сидели Лариска и Анна.
Воронье карканье, слетавшее с ветвей, звучало так же сыро, как сыр был ветер и стволы деревьев и пол терраски и опавшие листья тополей…
– Холодно…, – поёжилась Анна.
– Тринадцать градусов. Почти идеальная температура для организма теплокровных, – возразила ей Лариска.
– Да нет, – отвечала Анна. – Внутри как-то холодно… Пусто как-то… в сердце…
– Это осень, Анютк… Погода… Одиночество!
– И чего ты там, у бабки будешь делать?
– Устроюсь как-нибудь…. В совхозе работа найдётся.
– А что Лёшка?
– А что Лёшка?... Гундит чего-то… Я ему ничего ещё толком и не говорила. Не хочется мне с ним говорить. Чувствует, что виноват, но не хочет признаваться…
– Когда-нибудь ты его простишь?
– Не знаю, Аньк.... Я и не злюсь на него. Просто… Просто, не могу переступить!
– Когда едешь? – после недолгого молчания задала вопрос Анна.
–  На этой уже неделе. Завтра пойду за билетом. На какой день придётся – на тот и куплю!
– А обратно? Думаешь?
– А к  кому мне здесь обратно? К предкам не сунусь больше. Сама всё знаешь. А другого
дома у меня здесь нет. Если развод захочет – пусть сам как хочет крутится, сам приезжает.
– Тебе ничего не жалко?
– Жалко у пчёлки в попке. А я ничего уже не чувствую. Даже плакать больше не хочется. Как заледенело всё внутри…
– Это ты, наверное, от анестезии больничной ещё не отошла… Заморозку-то тоже пережить надо…
Лариска, приподнявши корпус от колен, с удивлением уставилась на подругу.
– Да кто бы говорил, Нютк?! Ты сама эфиру нанюхавши в своей терапии! По жизни как селёдка варёная катишься!  Ещё и советами наделяет! Посмотрите на неё! Горячая эстонская девочка! Э, тоже мне нашлась! Ну, даёт! – Заведясь, никак не могла успокоиться Лариска.
– Ты там онаркоманилась, наверное, на хлороформе, да на эфирчике….  А? Летаргия, блин! Спящая красавица! Прынц не добудился! Советы она разбазаривает!
Смущённо, Анна усмехнулась. Но, было, изобразившаяся на её лице улыбка, тут же, перетекла в жалостную и растерянную гримасу.
– Чья бы корова мычала, Нютк! – продолжала горячиться Лариска. – Ты тоже в жизни не больше меня понимаешь! Так что грош цена твоим умным фразам! Я вообще в жизни такого человека ещё не встретила, с кем бы серьёзно посоветоваться могла… Серьёзные люди, конечно, встречались. Но, вот, по-настоящему мудрых, в мире – единицы!  и уж точно, Нюрк, это не  ты и не я!
– Ну и чё? Я теперь совсем одна здесь буду? – пыталась сопротивляться Анна.
– Ха! Одна! А с кем ты всё лето тусовалась? – удивлённо и насмешливо воскликнула Лариска.
– Я тусовалась потому, что меня наняли делать их бабке уколы! Если тебе интересно!
– Ну, ладно. Ты сама виновата, что до сих пор одна тусуешься. Так что не фиг! На нервы не дави!
Здесь Лариска тоже понурилась.
– Приедешь ко мне летом…. У нас там дом хороший, речка, куры, огород…

– Ага! – криво ухмыльнулась Анна. – Будете у нас на Колыме…
– Ой, ой, ой! Да тебе везде Колыма, куда за сутки пешком не дойти!
Анна фыркнула. А Лариска, вдруг, поинтересовалась:
– Вот слушай! Я, вот, всё думаю и не могу понять одно: как ты в больнице работаешь столько лет?
– В смысле?
– Ну, если ты хуёв так боишься? Там же этого добра - как грязи!
Полунасмешливо, полузадумчиво, Лариска сбоку, вопросительно смотрела на Анну.
Анна осознала вопрос. На её лице появилось выражение жалости к убогому.
– Так у них не стоит там, Маруся! – ответила