вглубь помещения и ступил за перегородку, отделявшую собственно комнату от прихожей и печки.
В комнате царил полный мрак. Свет исходил из единственного не заколоченного окошечка, как раз напротив печи. Оглядевшись по стенам, Макс присмотрел выключатель и зажёг свет.
С открытым ртом, оглядев уже освещённое помещение, он приметил мольберт у дальней стены. Наклонившись, с робким интересом потрогал рукой сложенный возле перегородки этюдник... И только тут заметил ещё одну нишу в смежной с перегородкой стене. Его сердце снова ёкнуло и, провалившись, застучало уже где-то в желудке: из-за занавески виднелась разобранная кровать.
Набрав в лёгкие побольше кислорода, замирая, Максим отодвинул штору. Взгляд выхватил из темноты очертания человеческого тела под одеялом на высокой железной старой кровати.
В первые секунды он не стал смотреть в её изголовье: кто нормальный без страха сможет взглянуть в лицо мертвецу?!
Наконец, усилием воли заставив себя пошире распахнуть занавеску, Макс передвинул взгляд наверх. И, почти что, вздрогнул: с подушки в упор на него смотрели тёмные глаза.
Ещё несколько секунд понадобилось Максу, чтобы увериться окончательно, что глаза принадлежат живому человеку.
Он медленно перевёл дыханье. И, приходя в себя от пережитого за последний час кошмара, облегчённо, радостно улыбаясь, воскликнул:
– Живой?
Ответа не последовало. Приоткрытым ртом отрывисто и поверхностно Гойко хватал воздух. У него дрожали губы: он пытался что-то сказать, но не мог даже пошевелиться…
Макс попробовал его температуру, приложив руку ко лбу. Тот всё ещё пытался заговорить.
– Хочешь пить? – догадался Максим.
По жадным глазам товарища он понял, что попал определённо...
– Сейчас, сейчас, Гоген. Подожди, – жарко заверил Макс и метнулся в прихожую-кухню по стакан и по воду.
Наполнив стакан из чайника и вернувшись к постели больного, Макс замялся, соображая как произвести действо. Только теперь он заметил как часто и хрипло дышит его товарищ.
– Знаешь что... Давай, поднимайся-ка...
И, отставив стакан на тумбочку против кровати, подтянул к спинке подушки, а затем, подхватив под руки, и приподняв, посадил Гойко в постели. При этом, Гоислав только крепко зажмурился, по-прежнему не издавая ни единого звука.
Почти сразу после перехода в положение полусидя он начал кашлять. Он кашлял, давился и, когда Максим, глоток за глотком, наконец, влил в него стакан воды, его вырвало …
После второго стакана он начал откашливаться. Для этой цели под мольбертом Максом были собраны все тряпки. Руки у Гойко почему-то не действовали и, с трудом приняв к разумению этот факт, Макс сам начал придерживать ветошь...
Дыхание Гойко постепенно становилось всё легче. Максим включил над кроватью свет. Он недоверчиво и опасливо наблюдал за лицом Гойко, которое все больше белело, постепенно теряя оттенок мертвенной синевы…
Прихватив из комнаты стул, Макс присел рядом с кроватью. Он ждал: товарищ ещё не мог говорить и спрашивать было бесполезно.
Наконец в груди отыскалось достаточно места...
– Макс... – выдохнул Гойко и воздуха не хватило, чтобы произнести последний звук.
Максим, тут же сорвавшись с места, склонился над ним, ожидая продолженья.
– Позови ми... ми свеченика... Макс...
У Максима сам собою открылся рот. И, видя эту его реакцию, Гойко зашептал ещё горячей:
– Я будем... будем умро. Чуе... чуешь, Макс... Тамо денге... под подом... Под даском... Тамо у... у углу... Узми све... све мое денге... Макс. Толко позови...
– На кой мне твои деньги? – отшатываясь, в растерянности бросил Максим.
Казалось, что он готов был верить. Он проглотил комок.
– Какого тебе священника-то? Мусульманина, что ли?.. А?..
И тут, сказав это, он вдруг увидел, как всё шире и шире раскрываются Гойкины глаза, как растягивается в длину его лицо...
– Ма, еботе муслиман! – выдохнул, наконец, Гойко с нескрываемой обидой и возмущением, и в голосе его при этом даже появился звук.
Улыбка медленно растеклась по лицу Макса. Он рассмеялся, глядя на товарища, а затем, покачав головой, заметил в ответ на его удивлённый взгляд:
– Куда те помирать-то? Да ты тут... живее всех живых!
И, вмиг становясь вновь серьёзным, присаживаясь на край постели, он потребовал:
– Давай теперь, расскажи: что с тобой случилось?.. Чё у тебя с руками, в конце-концов?
– Тю... Ревматизм... От ревматизма не умирают в двадцать пять... или сколько тебе там лет... В больничку ехать тебе придётся, если у тя ревматизм, – заключил Максим, когда, наконец, выяснилась суть. – Давай, лежи спокойно, не дёргайся, не нервничай. Скажи где документы твои все? Я пока их найду...
Врач скорой помощи долго и подробно расспрашивала Максима обо всех обстоятельствах. Сидя на стуле возле постели, она заполняла на тумбочке отчёт и, по ходу дела, задавала вопросы.
– Вы его друг?
Макс покосился на Гойко: он не знал что ответить на это. Но у товарища он тоже не нашёл поддержки: полулёжа на подушках, тот спокойно и ровно смотрел на Максима и во взгляде его не было ни злости, ни обиды, ни насмешки, ни раздражения...
Максим решил отвечать по правде и по существу.
– Да, мы с ним вообще не контактировали. Только так, по работе было...
– Вас товарищи послали!
– Да нет... Что вы, какие товарищи! Там никому и дела нет... У нас сразу просто вычёркивают, если кто заболеет, или просто не придёт...
– Как же так получилось, что вы к нему зашли?
Ответ предстоял по полной... Макс снова бросил взгляд на Гойко.
– Да мы с ним поскандалили тут перед выходными... Так, вообще... Не по делу... Ну, в общем, я был во всём виноват...
Макс отвечал на вопрос врача скорой, но говорил это уже, обращаясь к самому Гойко. Он решил ничего не таить, тем более им обоим было всё известно. Макс держал исповедь... Коль скоро ему представился такой случай...
– Что же вы не поделили?
– Ну, знаете, легко судить, не зная человека... Многие это любят. Вот я и судил... А он всё прочитал... что в моей башке было... Ну и наорал на меня... Стакан свой выбросил...
Макс ухмыльнулся. Гойко закатил глаза и отворотился к стенке.
– Ну, мы, конечно потом с ним… хи-и... поговорили…
Гойко боком, искоса смотрел на товарища. Макс прищурившись и хитро ухмыляясь, продолжал развивать мысль:
– Ну, вернее… обменялись парой реплик... Так только... По существу… как говорится…
На губах Гоислава, наконец, нарисовалась спокойная и слегка насмешливая улыбка. А Максим продолжал, вновь становясь серьёзным:
– Ну, я думал, что мы увидимся с ним после выходных. Мне, честно говоря, уже с ним по-человечески поговорить хотелось... Во-первых, извиниться, конечно... Объяснить всё... Ну и просто, пообщаться... Ну а он взял, вот, и не пришёл...
– Значит, вы пришли, чтобы извиниться? – отрываясь от письма и улыбаясь, переспросила врач скорой помощи.
– Да нет...
Максим слегка замялся.
– Просто знаете, как говорится, душа была не на месте... Ну, исчез человек, понимаете? Просто исчез...
– А если бы не поругались? – продолжала до чего-то допытываться врач. – Тогда бы тоже пришли?
– Если бы не поругались?..
Макс помолчал с несколько секунд, глядя на товарища исподлобья. Затем, уже тише, задумчиво ответил:
– Если бы не поругались, то я бы и не заметил ничего... Не зря ты, Гоген, меня с закрытыми глазами нарисовал!
« Отряд не заметил потери бойца
И яблочко-песню допел до конца
А песенку эту поныне хранит
Трава молодая, степной малахит...» – с задушевным выражением процитировала докторша, собирая с тумбочки медицинские приборы и инструмент.
– Приготовьте ему, пожалуйста, документы и вещи: кружечку, ложечку, полотенчико, зубную щётку... – обратилась она к Максу.
В домик внесли носилки. Два санитара сняли Гойко с постели и аккуратно переложили на них. Макс бросился помогать...
– Ничего, ничего, – бормотал санитар, укладывая больного. – Он лёгкий совсем... Асвенциум...
– Макс! Макс! – позвал Гойко.
И когда Максим склонился к нему, попросил:
– Узми к себи дома мой этюдник! Да не украдут! Прошу тебе, Макс...
– Он бы к ночи умер сегодня, – услышал у себя под ухом Максим.
Рядом с ним стояла врач скорой помощи.
– Если бы вы не пришли или чуть задержались... Теоретически, дыхание могло остановиться в любую минуту.
– Чё... правда?
Максим был поражён. Это стало откровеньем.
– Конечно правда. Застой крови... Вы же сами сказали, что он уже почти не дышал... Вот знаете, бывает, умирают от пустяков. От простого небреженья. А бывает кто-то молится за таких уж тяжёлых больных! И люди выживают... Что имеем – не храним, потерявши – голосим. Знаете пословицу?..
Максим и доктор прошли к калитке. Дверцы микроавтобуса уже захлопнули.
Женщина-врач села в кабину водителя.
– В областную едем! – скомандовала она.
Машина снялась с места.
– В областную?..
С приоткрывшимся от удивления ртом Максим провожал микроавтобус.
– Оба-на! У чёрта на рогах! – разочарованно заключил он наконец, возвращаясь в домик.
***
Закончилась разгрузка. В мужской раздевалке мясомолочного склада царило оживленье. Воздух был напоён матерными шутками и запахом пота. Грузчики отдыхали.
Парили радиаторы, сплошь завешанные промокшей одеждой. Гойко и Макс ютились у холодной стенки, прямо напротив двери.
– Кто тебе «помог-то» там, в конце-то концов? – допытывался Макс. – Как хоть навернулся-то?
– Ма, каква разница, Макс? Кто помог, как навернулса?..
Гойко усиленно растирал плечо и локоть левой руки.
– Может у тебя там трещина есть…
– Ничег нет. Обично растежене.
– Работать-то сможешь сейчас?
– Ма... тешко будет... нормално...
– Лечиться надо. Не запускай... – продолжал Максим. – Мазь купи... Или у тебя есть, наверное, ещё... На больничный тебе сейчас нельзя: работаешь - без году неделю! Хотя... отпустить, конечно, отпустят... Надо подумать...
В дверь раздевалки просунул голову кладовщик и, что-то яростно проорав, торопливо её захлопнул. Никто даже не обернулся на его голос и не вник в слова. Только Максим кивнул ему в знак пониманья.
Толкнув Гойко локтем, Макс обратил его внимание на явление кладовщика, указав взглядом на дверь:
– Слышал? Ща Брандашмыг уедет на молочку – пойдёшь в аптеку.
– На кой? – не дождался Гойко продолженья.
– Меновазин себе купишь. Натрёшься хорошенько. До конца дня выдержать сможешь, - пояснил Макс.
По расквашенной октябрьскими моросями обочине, старательно избегая бесконечных попаданий во всеобъемлющую и потрясающую своими необозримыми просторами слякоть и топь, Гойко поплёлся на поиски аптеки. У самого края складских территорий, возле поворота к трамвайной остановке, его обогнал какой-то грузовичок, который, проезжая мимо, весело просигналил ему. Так и не сообразив, кто именно «поздоровался» с ним, на всякий случай, в ответ на гудок, Гойко махнул водителю грузовика рукой...
Старательно следуя всем указаниям приятеля, спустя четверть часа пути, Гойко, наконец, вышел к контрольному пункту – трамвайному кольцу, а там вскоре уже обнаружилась и аптека. Рядом с аптекой стоял тот самый грузовичок. Возле машины курил их водитель Женька – длинный, худой мужичок неопределённых лет.
– Тоже сюда? – просто так, для разговора, добродушно спросил он. – Эно там и Катерина тоже себе чего-то покупать пошла. У барышень, у них мигрени. А нашему брату настоечку только подавай…
Внутри заведения у одного из двух оконец толкались
