раздетый не ходил... Через пять минут бегал вниз...
Сергей Иванович подавил вздох.
– Не в этом дело, моя дорогая. Ты понимаешь, что своими экспериментаторскими действиями ты подставляешь всё отделение. Всю больницу! Он выдумать может всё что угодно! А ты дала повод!
Анна не реагировала.
Доктор смотрел в глаза воспитанницы. Он хорошо понимал, что все доводы бессмысленны. Разговор начинал угрожать тупиком.
– Ты понимаешь, что ты подставляешь и меня?
– Как вы отвечаете за действия персонала?
– Не в этом дело! Я всё знаю и вынужден тебя покрывать!
– А вы не покрывайте. Я совершеннолетняя. Я ни о чём и не прошу.
– Ну, глупости же говоришь!
Анна встретилась глазами со взглядом патрона. Казалось, что-то вдруг переменилось в её сознании. Она нахмурилась и сникла.
– Тогда я буду бить... – сказала она тихо и упрямо.
– Бей! – обрадовался доктор. – В травматологию отправим, если переживёт. Если что - милицию позовём, заявление напишем. А так он сам на всё отделение напишет и будет прав!
Сергей Иванович прошёл и сел за стол.
– Простуда, говоришь... Кто ещё может подтвердить, что он ходил курить раздетый?
– Соседей по палате спросите, – не поднимая от пола глаз, пробурчала Анна. – Маруська ему тоже постоянно говорила...
– Процедурная?
– Да, она...
Сергей Иванович помолчал, ероша волосы и размышляя.
– Ладно, иди. Я их спрошу всех... Да, стой... С Ларой-то что? Что у неё-то нового?
– Выкидыш был... С мужем непонятки... Всё по-старому, в остальном...
– Угу... А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо... Ладно. Как раз сейчас тебе Бойцова экспортировать придется. До урологии его доведёшь. – Сергей Иванович усмехнулся. - По дороге и поговорите...
– Вот она, ведьма! Крысина, бля!
Таким возгласом приветствовал появившуюся в палате Анну пациент Бойцов.
– Одевайся! – Анна швырнула на стул его вещи и пообещала:
– Подойдёшь на шаг – кастрирую одним ударом!
– Да я сам чё-нибудь тяжёлое с собой возьму, чтоб от тебя отбиваться! – завопил парень.
В палате раздался смех.
– Давай, разделай там его, Анют, по дороге, как следует!.. – послышались ободряющие мужские голоса…
Рабочий день был окончен. Сидя за столом своего поста, Анна ждала сменщицу. Ждала она её довольно долго. Двойной листок, вырванный ею этой ночью из рабочей тетради, был уже основательно исчерчен, исписан и разрисован.
На поверхностных разрозненных рисунках-набросках явственно просматривались купола христианских храмов. На их фоне, а также в отдельности, была запечатлена, по всей вероятности, женская фигура, стоящая возле высокого креста. На самой полной из всех зарисовок, фигуру с крестом окружала целая группа согбенных и коленоприклоненных образов, облеченных похожими длиннополыми одеяньями.
– Ой, какие ты ужасы рисуешь! – выдохнула у неё над самым ухом, наконец, подоспевшая сменщица.
– На твою могилу проект, после, как я тебя прибью за опозданья, – хмуро, неторопливо, привычно растягивая слова, проворчала Анна.
– Ой, не знаешь ты, чего мой сегодня выкинул! Пришлось идти разбираться в школу! – спешно трещала сменщица. – Принёс мне записку - «освобождён от занятий» и - подпись классного руководителя. Так, знаешь! Дознались, что какой-то старшеклассник ему написал!..
Тем временем Анна собирала со стола свои вещи.
– Давай, пока... – безразлично бросила она и, даже не взглянув на коллегу, отправилась переодеваться.
– Привет!..
В дверях, на выходе из отделения, её затуманенный недосыпом и усталостью взгляд, объял фигуру в замшевой, горчичного цвета курточке, нестандартного вида, наподобие венгерской, охотничьей шапочке и, с отворотами, сапогах. Анна в упор смотрела на стоящего перед ней человека.
– Ты чё, Аньк? Тебе чё? Плохо?
– А!.. Привет!.. - наконец растерянно отозвалась Анна.
– Ты знаешь, я... не узнала тебя... Никогда тебя в одежде не видела.
– Ну да, типа, на пляжу всё лето провалялись?
В дверях стояла Алёнка.
–Прикид у тебя прикольный...
Анна ткнула пальцем в куртку, меж тем, передвигая взгляд наверх и созерцая головной убор.
– Хрена се... С пёрышком... Где нарыла?
– Да фиг - то с ним! – отмахнулась Алёнка. – Слушай, ты щас будешь дежурить?
– Я домой иду. Пойдём: я одеваться буду.
– Слушай, это хорошо. У меня к тебе дело есть, Анют...
Алёнка зашагала по коридору вслед за Анной.
– Только не знаю, прям, с чего начать...
В раздевалке - небольшой комнате, с вешалками по стенам, Алёнка расстегнула куртку и села.
– С главного начни! – посоветовала Анна.
Снимая халат, она достала из кармана давешний, сложенный вчетверо листок.
– На, возьми, – протянула она его Алёнке.
– Чего это?
– Это тебе. Я ничего больше не знаю. Велели передать. Может, ты знаешь кому?
Алёнка разложила бумагу. Покуда Анна прятала в пакет свой халат и натягивала на ноги колготки, она, разглядывая, вертела в руках записку.
Наконец, напав на текст, Алёнка принялась его читать. По мере того, как она продвигалась вдоль округло-квадратных письмён от руки Анны, её дыхание становилось глубже и чаще. Наконец она вздохнула и, облизав пересохшие в одночасье губы, уставилась на подругу.
– Кто тебе это велел передать? – едва переводя дыхание, спросила она.
Анна молчала.
Алёнка ждала ответа. Она вбирала воздух открытым ртом и губы её снова быстро сохли и лицо сделалось бледным, как больничная стена.
– Бабушка твоя велела передать, – сказала, наконец, Анна.
Алёнка принялась разом нервно дышать на похолодевшие от волнения пальцы, пытаясь их согреть.
– Когда? Когда это было? – наконец, собравшись с духом, спросила она.
– Сегодня... Ночью...
Анна сдвинула брови и отвернулась к окну.
Она не обернулась, когда вслед за этим Алёнка издала со своего места то ли смешок, то ли всхлип. Она усиленно вспоминала, а затем заговорила.
– Мне приснилось, что я в какой-то комнате. Какая-то красная комната... Деревянная стена, а на ней - красная икона. Нарисована церковь, а перед церковью - женщина с крестом. Я отворачивалась. Но куда б я там не смотрела - везде была икона и стена. И больше ничего не было. А... а потом я оказалась в поле. Там, за твоей деревней, где лес... Где на поезд идти... Вокруг была осень... И вдруг я увидела, как прямо по полю... прямо ко мне идёт твоя бабушка.
Анна повернулась и, примостившись задом на подоконник, всё также хмуря брови и кусая губы, продолжала вспоминать:
– Она, такая, в сером платке была, в сером халате... И я, когда она ко мне подошла, я её спрашиваю, значит... Капитолина, говорю, Никифоровна, вы, говорю, уже ходите? Вам уже лучше? А она мне говорит: да, говорит, мне уже совсем хорошо!..
В это время Алёнка то ли смеялась и плакала, то ли всхлипывала и рыдала, но вместе с тем, упорно таращила и не спускала с говорившей жадного взгляда и снова и снова нервно и торопливо отирала без конца туманящую вид слезу...
– Мне уже совсем хорошо, – продолжала между тем Анна. – Только вот, говорит, какая оказия: не моя, говорит, домовинка...
Перестав всхлипывать, трястись и остановив даже дыханье, с широко открывшимся ртом, Алёнка замерла, вперившись в Анну взглядом. Анна же, не глядя на неё, продолжала извлекать воспоминанья:
– Красивая, говорит, а не моя. Так ты ему скажи, чтоб сам там имя моё написал. А то ведь, вот оказия какая, не в свою лягу!.. А я тогда у ней и спрашиваю: кому, говорю, это всё мне надо сказать? А... она так странно говорит: ты, говорит, его знаешь, ты сама ему и скажи! Ну, тут я подумала, что надо бы запомнить всё хорошо... всё, что надо передать... И повернулась и пошла... А кому - так больше и не переспросила... Ну, и потом проснулась сразу и сразу всё записала. Чтобы не забыть...
Алёнка уже совсем перестала плакать. Когда Анна закончила рассказ, она некоторое время молчала, осмысляя и переваривая всё услышанное.
– Ты знаешь, зачем я к тебе пришла, – наконец проговорила Алёнка.
– Ты ещё не говорила ничего, – пожала плечами Анна.
– Бабуля вечером вчера умерла.
Глядя в пол, Анна, молча, цапала и теребила пальцы.
– Мы с мамой с ней были. В деревне. Отец утром приехал... Бабулю увезли... Она здесь, по прописке лежит, в вашем морге. Ну, отец никакой был и послал меня всё организовывать. Ну, гроб, отпевание, знаешь... документы... А я поехала и... в общем... одноклассника в троллейбусе щас встречаю... Ну, слово за слово – как дела? Куда едешь?.. – ну, я ему и рассказала куда еду, зачем... Ну и, в общем, он меня спрашивает – от чего умерла?.. Ну, знаешь, он ведь тоже её помнит: бабуля за мной в школу ходила, когда я маленькая была... Ну, я говорю, сердце было больное, ревматизм... А он говорит, у моего друга, говорит, тоже ревматизм, тоже сердце больное. Он, говорит, даже гроб себе, дурак, сделал. Ну и опять – слово за слово – он мне вдруг и предлагает: а чё, говорит, твоя бабушка была верующая, и друг мой – тоже верующий. Зачем тебе простой гроб заказывать? У меня, типа, идея появилась. Давай, говорит, деньги. Я ему всучу сегодня – и не отвертится у меня! За пару дней переделает. Он у него, говорит, сувенирный. Такие только «новые русские» себе заказывают!.. Я, честно говоря, сначала в шоке была...
Алёнка хохотнула и, всхлипнув, отжала, вдруг, снова выступившие на глазах слёзы.
– Ну, говорю, это как-то ненормально: он-то своего согласия не давал... А Леший мне, типа: ненормально – это когда двадцатипятилетний парень себе могилу копает! Вот это вот ненормально!.. Тут я, блин, и почувствовала, что не отверчусь от него!.. А ты вот...
Алёнкин голос снова сорвался.
– А ты вот говоришь, что бабуля, дескать, сама его себе выбрала!.. Ни фига себе!.. Ни фига себе!.. – шептала она, всхлипывая и крепко отирая ладонями глаза.
– Красивая – это, Аньк, не то слово... Это, Аньк, красивая... Сувенир настоящий, – путаясь и спотыкаясь, продолжала Алёнка.
– Ты чё, видела? – насторожённо пробурчала Анна.
– Да, блин, Леший меня смотреть повёл... Думал того парня дома нет. Но это не важно... Я его друга всё равно не видела. Только домовинку... только посмотрела... Она в этом... как его... в сенях стоит у него... Правда, Аньк, знаешь... Я как увидела и как, блин, подумала, что это молодой человек для себя самого приготовил – правда дико!.. Ну я тогда согласилась сразу. Даже и думать больше не стала!
– А размер, слушай?.. Нельзя чтоб гроб больше был!..
– Ну да! Чё я к тебе пришла-то! – спохватилась Алёнка. Мерку же надо снять! Тебя хотела попросить: может, поможешь разобраться? Я ведь даже не знаю как туда пройти! Тем более к кому обращаться... Макс сказал мерка нужна, а уж они его вместе переделают...
– А тот... ну, кто там... друг его... Он согласится?
– Леший гарантировал, а он за свои слова отвечает! Он всегда выполнял свои обещанья!
– Слушай, как его имя на самом деле? Почему ты его зовёшь Леший?
Анна остановилась на лестнице при выходе из отделения.
– Ха! Да его со школы Лешием зовут! По фамилии. Макс. Ляшенко – фамилия. Хохляцкая. Хохляцкий леший! – улыбаясь, отвечала Алёнка. – Он на улице остался ждать...
– Ну, и где он?
Пройдя через палисадник, оказавшись за калиткой, Анна огляделась.
– Да вон он, под деревом сидит, возле перекрёстка! – кивнула Алёнка.
Одетый во всё тёмное, молодой человек настолько полноценно сливался со стволом клёна, что даже и тогда, когда Алёнка указала в его сторону, Анна не сразу различила фигуру...
Но она одновременно тихо ахнула и отпрянула и замерла на мгновенье с остановившимся дыханьем, когда
