многое его удивит в ближайшее время. Одно дело в маленьком селе жизнь наблюдать, а тут город. И большой город. Несколько часов проведенных в черневской библиотеке вопросов не то что не разрешили, а, наоборот, создали еще больше. Вот вроде бы и Югославия, и Румыния под пятой у красных и входят в так называемый «Варшавский договор», союз сателлитов большевистского СССР. Но товары из этих вонючих дыр, ценятся в хозяине — СССР, на высочайшем уровне, а не наоборот. Вопрос, почему? Вспомнился разговор двух теток в автобусе, из которых одна вожделела смоленской колбасой. Неужели и еда тут в дефиците. Юрий вдруг подумал, что совершенно не задавался вопросом, чем его кормили и Лопатин, и Сергей в Чернево. Обершарфюрер, в еде был не избалован, почти всеяден. Вареная картошка, сало, яйца, соления, квас и козье молоко в лесном доме у пасечника шли на ура, казались естественными и вкусными. Гороховы в Чернево, угощали все теми же простыми продуктами, да еще наваристым борщом и запеченной свининой. Все наверняка местное, из подсобных хозяйств. Но поездка из села в город за колбасой… Что-то за гранью понимания. Появилось желание зайти в ближайший магазин, торгующий продуктами и внимательнее осмотреться, но не сейчас… Точность вежливость королей, а он и так задержался, общаясь с продавцами в магазине и с жидом-спекулянта на задворках.
Центральная площадь встретила зеленью сквера, неизменным белым памятником вождю с вытянутой рукой, то ли что-то обещающего, то ли говорящего: «Да пошли вы все!». Солнце перевалило хорошо за полдень, вдруг действительно захотелось есть. Юрий шел мило выкрашенных в зеленый цвет массивных лавок, высматривая Машу. Девушки не было. Ведь не могла она прийти раньше его, не дождаться и уйти по своим легкомысленным делам, оставив человека в незнакомом городе. Скорее всего, все же возникли у нее дела, и задержалась подольше. Кольнула тревогой мысль, что дела то могли и его касаться, с той, неприветливой стороны, откуда приезжали по его душу трое «рыбаков». Но нет, непосредственной тревоги не чувствовалось, только где-то на границе сознания темной тучей клубилось беспокойство. Оно, впрочем, не оставляло его ближайшие четыре дня. Ну, значит нужно подождать.
Кудашев осмотрелся. Почти все лавки были заняты. Где-то молодыми мамочками с колясками, на других — чинно уставившись в газету, сидели пожилые мужчины. На одной из скамеек и вовсе играли в шахматы два старичка, а еще двое стояли рядом, живо обсуждая ход партии. На глаза попался лоток мороженщицы. Сразу, с неудержимой силой захотелось мороженого. Достав из кармана купюру, Юрий подошел к молодой женщине в белом переднике и косынке и, протянув червонец, сказал:
— Будьте любезны…, — он замялся, не зная местных названий, но потом решил, что пломбир — мороженное всех времен и миров, добавил — пломбир!
Продавец улыбнулась ему обворожительной улыбкой, и открыла лоток. Но, увидев протянутые деньги погрустнела:
— У вас не будет помельче, я еще не наторговала на сдачу! Привлекательная улыбка, сменилась немного виноватой. Он достал из кармана купюры и отыскал синюю банкноту с Кремлевской башней достоинством в пять рублей.
— Мельче ничего нет, уж извините. Продавец вздохнула и принялась отсчитывать сдачу, потом достала кошелек и добавила еще две бумажки по рублю. Через несколько секунд, Юрий отошел к скамейке сжимая в руках пригоршню мелочи и мороженное в бумажном стаканчике с деревянной плоской палочкой.
На лавке, где отыскал место Кудашев, примостилась еще влюбленная парочка. Оба милые в своей непосредственности. Он лет семнадцати, коротко стриженный, с торчащим на темени вихром, в спортивных синих брюках и светлой футболке с эмблемой в виде синей буквы Д в ромбе. Его спутница, ровесница, в простом сиреневом ситцевом платье с каким-то мелким рисунком, с забранными в хвост темными волосами. Они держались за руки, сидя в полоборота и что-то негромко говорили. На присевшего рядом молодого мужчину, да и на весь окружающий мир, внимания пара не обращала.
Местный пломбир, не смотря на дешевизну, был отменным. Среди местных оно пользовалось популярностью. То один, то другой прохожий подходил к лотку, часто были мамы с детьми. Потом даже небольшая очередь образовалась. Продавщица, оставившая у Кудашева не в пример работникам обувного магазина приятное впечатление, нет-нет, да и посматривала в его сторону, благо до его скамейки было всего метров пятнадцать. Странно, подумалось ему, вроде никогда раньше столь откровенного интереса у противоположного пола он не вызывал. Он улыбнулся мороженщице, та смутилась и отвернувшись, принялась доставать из недр своего ящика новый стаканчик для мальчугана лет шести, стоявшего с матерью у лотка и с нетерпением подпрыгивающего.
Мороженное, закончилось мгновенно, Юрий с сожалением бросил пустой стаканчик в массивную урну, стоявшую рядом. Невольно засмотрелся на сидящую рядом парочку. Вздохнул. У этих двоих, не иначе первая любовь. Что же, для этих ребят она вполне может перерасти в более тесные отношения. У него же с Машей чем дальше, тем сложнее. Он старался не думать, что с ними будет дальше. Вчера, обняв ее у окна, почувствовав, как доверчиво, с трепетом, прижалась к нему девушка, он узнал одно — она и он предназначены друг для друга. Появилась мысль, а может быть, проведению было угодно отправить его в этот мир только для этого, чтобы вот так он обнял ее. Пусть рухнут небеса, пусть зальет океан землю, а горы выплеснут на землю свой огонь, но они должны быть вместе. И Маше и ему, особенно ей, это создает очень и очень серьезные проблемы. Для него остаться тут, скорее всего, означает смерть. Если появится хоть мизерная возможность вернуться, то он не сможет взять ее с собой. Какой-то зловещий тупик. Нужно стряхнуть с себя это отчаяние, заняться тем, для чего он оказался в Смоленске. Поиском информации. Ну что же, будем решать проблемы по мере их появления.
Однако, как хочется есть! Мороженное только растравило аппетит. Пилот уже собрался вновь подойти к мороженщице, как увидел ее. Маша, уже без сумочки, торопливо шла по аллее, встревоженно крутила головой по сторонам, явно высматривая его. Кудашев поднялся, сделал шаг в сторону подруги, она заметила его, радостно заулыбалась и помахала рукой. Через минуту девушка уже была рядом.
— Извини, извини, извини…, затараторила она, — думала, только сумку оставлю, да с комендантом о тебе договорюсь, да не тут-то было. Как загрузили сразу… будь она не ладна, эта общественная нагрузка! Я уже перепугалась, что потеряемся!
Юрий прижал ее к себе, обняв за плечи, и сразу бросилось в глаза разочарованное лицо мороженщицы в котором легкая зависть перемешивалась с досадой…
— Да, нормально все! Я тоже недавно пришел, вот, обувью новой разжился, — он продемонстрировала новые туфли, чуть приподняв и так коротковатую штанину.
—Ого! Повезло! Это где такие выкинули? Или с рук? — Маша окинула взглядом обновку.
Кудашев озадаченно молчал, что ответить, решительно не приходило в голову. Она что, думает, он со свалки себе башмаки принес? Они же новые совсем, кто такие выкинет? Что-то тут не то… Нужно менять тему.
— Да ладно, подумаешь, туфли! Машенька, дико хочется есть! Я пока тебя ждал, мороженное съел, но только аппетит растравил.
— И то верно! — встрепенулась спутница и глянула на небольшие часики на левом запястье, — пошли, тут недалеко нормальная столовка есть, сразу будет у нас и обед и полдник. Ужин ребята обещали в общаге организовать. Я забегалась, и только после твоих слов почувствовала, как голодна!
Они под руку пошли по скверу скорым шагом, перешли, пропустив не слишком густой поток машин, дорогу, и минуты через три были уже у столовой, расположившейся в первом этаже безликой пятиэтажки. Вывеска с надписью: «Столовая №4» видна была издалека. Занимала она весь первый этаж и, наверняка, была облюбована служащими местных советских учреждений и контор, мимо которых они проходили по дороге. Большие стеклянные окна с нарисованными яствами, широко, гостеприимно распахнутая двустворчатая дверь. Изрядный голод служил причиной, что в столовую молодые люди почти вбежали. В большом зале было много свободных столиков, но кое-какой народ за столиками все же сидел. Они встали в хвост небольшой очереди у стойки раздачи блюд, которую отделяли от зала металлические столбы с деревянными перилами.
Юрий с любопытством окинул взглядом зал, кинул взгляд и кухню в глубине помещения. Успел увидеть женщин в белых халатах и чепцах, что-то мешавших в баках или раскладывавших по тарелкам снедь. В столовой стоял какой-то ровный гул негромких голосов, перемежавшийся звяканьем и кряхтением кассы, и стуком ложек и вилок. Пахло чем-то кисловатым, но он даже не обратил внимания, близость еды вызывала уже спазм в желудке.
Очередь двигалась быстро, вот уже и они с Машей, держа в руках подносы с лежащими на них ложкой и вилкой, продвинулись к стойке с меню. Сказать, что выбор был не богат, было явно погрешить против истинны, он был откровенно беден. Зато и очередь двигалась быстро. Два первых блюда — борщ и суп гороховый. Два вида салата: «Весенний» несмотря на то, что лето перевалило уже далеко за половину, и «Свекольный». На второе курица отварная и котлеты, к которым гарниром шли картофельное пюре и макароны. Довершали это торжество советской кулинарной мысли напитки — компот из сухофруктов и сок яблочный. Маша, которую он галантно пропустил вперед, взяла гороховый суп, салат из овощей и макароны. К гарниру уже хотела брать курицу, но грузная женщина в некогда белом переднике держащая в руках большую двузубую вилку, подававшая тарелки, отчего то сказала с издевкой: «Ходите долго, четвертый час уже, кончилась курица!» — и ехидно усмехнулась. Маша поморщилась, но делать нечего, пришлось обоим довольствоваться плоской котлетой землисто бурого цвета. Кудашев поставил на поднос тот же салат что и его подруга, борщ и макароны, потом подумав, что порции могли бы быть и побольше, добавил два стакана компота и пару кусков мягкого, черного ржаного хлеба. Жарко… лето.
Стоил обед не сказать, что совсем дешево, но и не дорого. Обершарфюрер, совершенно не ориентировавшийся в местных ценах, протянул худощавой, женщине на кассе, с усталым, блеклым, равнодушным лицом, трехрублевую купюру, и не глядя сунул полученную на сдачу мелочь в карман. Сели они за столик, уютно расположившийся в углу зала, у самого окна-витрины. И молчали, пока не утолили первый голод, работали ложками и вилками. Салат «Весенний» советская кулинария трактовала как крупно порезанные, не очень свежие огурцы и помидоры, резаные капустные листья, несколько листиков петрушки и укропа. Основу блюда составляла явно капуста. Все это было сдобрено небольшим количеством дрянного соуса, по-видимому, должного означать майонез. Но как потом заметил про себя Юрий, это блюдо было самым вкусным. Трудно испортить свежие огурцы, помидоры и капусту, даже советским майонезом. Борщ, в который на выдаче сотрудница столовой махнула чайную ложку какой-то белой жидкости, мало по консистенции напоминавшую сметану, был горячим. Это, наверное, было его основным достоинством. Редкие
