покрывали поверхность причудливым рисунком. Откуда он тут, чужой в этом советском общежитии, как морская рыба на обжигающем песке пустыни? Из русской дворянской усадьбы, разрушенной остервеневшим быдлом в семнадцатом году? Из ограбленной в сорок пятом Восточной Пруссии или Силезии? Самое главное, что всегда отличало «Бехштейн» — это поистине фантастически красивый звук, насыщенный тембр. Возьмите сто «Бехштейнов», и все сто будут прекрасными, просто они будут разные, плохими — никогда! Кудашев коснулся легко клавиш, погладил, как гладил бы ребенок, по руке мать. Ласково, нежно, немного боязливо. Потом уже более уверенно, привычно, опустил руки на клавиши. Прислушался улыбаясь. Да, это — звук «Бехштейна». Кудашев на слух ощутил его физически. Словно теплый звук, наполненный топленым молоком, и округлый, как красивый воздушный шар. Ни один рояль мира так не звучит.
Обершарфюрер не знал, что во время Второй мировой войны, ближе к концу, американская авиация беспощадно уничтожила фабрику «Бехштейн», сжигая все склады с продукцией. По принципу: лес рубят — щепки летят, война все спишет. Почти никто не сомневался, это был специальный социальный заказ его американского конкурента «Стейнвея», чтобы установить единоличную власть во всем мире. И когда, еще не потерявшие совесть американцы и англичане стали возмущаться:
— Господа, что же это?! Имейте совесть, сколько можно! Чем уж вам «Бехштейн» так сильно насолил, вы что делаете, изверги!?
Президент Рузвельт, выступая по радио, объяснил этот факт уничтожения политической необходимостью, и что, оказывается, еще до войны супруга президенты фирмы «Бехштейн», Хелена Бехштейн, лично спонсировала нацистскую партию Гитлера. И что это было «очень аргументированное, жизненно-важное решение» в целях свержения нацизма. Разумеется, что после войны «Бехштейн» возродился заново, из пепла, как птица Феникс, но сколько всего было утеряно, уехали многие мастера, увезя с собой секреты производства, традиции!
Юрий в полумраке тихонько сел на стул перед роялем, положил руки на него сверху, будто впитывая и пропуская через себя все, что, как человек со сложной судьбой, пережил инструмент. Потом полилась музыка. Тихо и мягко поначалу, она потом разлилась половодьем, то гремя громами, по стихая до шепота листьев на легком ветру. Кудашев играл, закрыв глаза, руки сами находили знакомые октавы. Он, унесся в магии музыки сквозь расстояние, не имеющее измерений. В привычный мир, в свой дом. Он почувствовал в музыке тепло матери, уверенную силу отца, горечь утраты…
Он просто играл, не понимая, что играет. Это играло его сознание, душа. Пальцы бегали по клавишам, звуки неслись по пустым коридорам, вызывая недоумение ребят, услышавших звуки музыки, перебившие хриплый телевизор. Маша первая услышала рояль, сердцем почувствовала, что он. Да кому же еще? В памяти еще свежа была ночь, когда он играл ей на гитаре. Она вскочила из-за стола и метнулась к двери. Участники застолья переглянулись и, не говоря ни слова, сорвались ей вслед.
Михаил Огинский писал в 1794 году свой самый знаменитый полонез ля минор, покидая Речь Посполитую, после подавления российскими войсками восстания Костюшко, в котором он принимал участие. Он назвал полонез «Прощание с Родиной». Именно он звучал в этом маленьком зале с неважной акустикой. Кудашев, проиграв все три минуты произведения, без перерыва, начал его снова, окончив второй проигрыш, замер. За спиной щелкнул выключатель, ослепив светом, гул голосов и настоящая буря аплодисментов. Не поддалась общему восторгу только Маша. Она не сводила глаз с лица Юрия, блестевшего от слез. Поборов секундную оторопь, она бросилась к нему и обняла сидящего у рояля друга. Он спрятал лицо у нее на груди и как-то по-детски, протяжно всхлипнул.
Почти никто не заметил состояние новоявленного пианиста, кроме разве что Оксаны, которая, не смотря на не двусмысленные слова подруги, продолжала вожделенно посматривать на Кудашева.
— И кто тут столь замечательный исполнитель полонезов? — раздался громкий, резкий голос за спинами ребят, обступивших Машу и ее друга.
В помещение музыкального кружка вошла пожилая, сухонькая женщина лет семидесяти, с не по возрасту прямой спиной, строгим морщинистым лицом и собранными в аккуратный пучок сзади, седыми волосами. Держалась она уверенно, по-хозяйски. Не броское, но аккуратное, синее длинное платье под горло, было старомодно, но по-своему элегантно. Видно было, что когда-то, в годы молодости, была она ослепительно красива.
— Это Маши Лопатиной, знакомый. Сегодня приехал, — сказал кто-то из компании.
— Машенька, познакомь же меня с этим талантливым молодым человеком! — обратилась к девушке, старушка, подходя к роялю.
— Юра, это Екатерина Германовна. Она у нас факультатив ведет по музыке, это ее вотчина! — Маша повернулась к вошедшей женщине, — Екатерина Германовна, это Юра Кудашев, сослуживец моего брата!
— Спасибо, голубушка! Екатерина Германовна Берг, будем знакомы, молодой человек! Однако, вы военный?! Вот уж никогда бы не подумала. По вашей игре чувствуется хорошая академическая школа, консерваторская. Кто ваш учитель, юноша? Вы еще на чем-то играете? — заинтересовалась учитель музыки.
Шквал вопросов ошеломил и сбил с толка Кудашева, который и так был изрядно не в себе. В старушке, столь сильно отличавшейся от собравшейся в зальчике компании, чувствовалась порода. Фамилия Бергов, была знакома обершарфюреру. По настоянию отца он изучал историю дворянских родов России. Известны две ветви старого остзейского рода Бергов, хорошо послуживших в свое время России. Но в Совдепе конца семидесятых, одна из них смотрелась так же дико, как африканский страус на антарктической льдине. Я думал, что тут всех «бывших» зачистили под корень, если не в семнадцатом, то уж точно в годы Большого Террора. Тем не менее, старушка, стоявшая сейчас рядом с ним, скорее всего, была именно из «бывших». По возрасту, наверное, если жив отец, они ровесники. Да что там, мелькнуло в голове, у них, дома, посол России в Рейхе, непосредственный начальник отца, — граф Борис Георгиевич Берг. Все это пронеслось в мозгу стремглав, слишком много вопросов она задает, но отвечать придется. Самый скверный вопрос, кто преподаватель… тут врать нет смысла, музыкальный мирок тесный, все имена на слуху. Надо бы как-то аккуратно, уйти от ответа.
— Очень приятно, Екатерина Германовна, — Юрий встал со стула, благодарно кивнул Маше и чуть поклонился старушке. Поймал себя на мысли, что чуть не склонил голову, чтобы поцеловать ей руку. Вот еще, порывы! Доведут ведь они до беды! — Вы правы, я… военный, но, поверьте, люблю музыку. Наверное, в матушку талантами, играю еще на аккордеоне, на гитаре, немного на трубе…
Собравшиеся в зале зашумели:
— Во дает! Машуня, парень то твой, талант! Быть не может! — Маша удивленная, наверное, больше своих друзей, смотрела на Кудашева круглыми глазами, какие еще у него таланты откроются, даже не подозревала.
Берг, покачала головой, не скрывая удивления
— Знаете, молодой человек… Извините, как вас по батюшке?
— Николаевич.
— Юрий Николаевич, если вы и на других музыкальных инструментах так же играете, как на рояле, то вы просто самородок! И простите, мою самоуверенность, просто закапываете свои таланты, служа в Советской Армии, вместо того, чтобы серьезно заняться музицированием.
— Юра, а сыграйте нам еще, ну вот хоть на баяне. — попросил полноватый, русый парень, тот, что боялся пропустить эстрадную программу по телевизору. Он кивнул стол в углу комнаты, на котором лежали музыкальные инструменты.
Кудашев, немного подумав, подошел к столу. Стоявший на столе, не баян, а аккордеон давно не чувствовал на себе умелых рук. Его бардовый перламутр, покрывал заметный слой пыли. «Березка» — прочитал он на правой части корпуса. Юрий взял инструмент, накинул на плечо ремень, вдел левую руку под малый ремень и пробежался пальцами по клавишам. Не «Weltmeister», конечно, но тоже сгодится.
Присутствующие довольно переговариваясь, освободили перед ним пространство побольше. Кто-то присел на стоявшие в помещении стулья, другие расположились у стен. Екатерина Германовна села на кресло рядом с роялем, достала откуда-то очки и протирала линзы платочком. Стоявшая рядом с ней Маша, раскрасневшаяся от волнения, не сводила с парня восторженного взгляда.
Окинув слушателей взглядом, Юрий чуть задумался. Что играть? Но решение пришло само собой, наверное, вспомнив отца играть решил одну из самых любимых его произведений. Когда немецкий ученый-естествоиспытатель французского происхождения, Адельберт фон Шамиссо, в 1828 году написал романтическую балладу Nächtliche Fahrt («Ночное путешествие» или «Ночная поездка»), он и подумать не мог, что в России, песня на его стихи, заживет своей жизнью, будет любима и станет считаться народной, получив название «Окрасился месяц багрянцем».
Пальцы бегали по клавишам вырывая из мехов аккордеона звуки песни, а Кудашев, слегка покачивая головой в такт музыки, нашел взглядом глаза Маши. Она была прекрасна с раскинутыми по плечам волосами, раскрасневшаяся и взволнованная. Он прочитал по ее шевелящимся губам, как она напевает про себя:
Ты правишь в открытое море,
Где с бурей не справиться нам.
В такую шальную погоду
Нельзя доверяться волнам.
Какая страшная буря ждет их? Ведь чем дальше, тем больше и дальше увлекает он ее в какую-то пучину, опасную и неведомую!
Юрий тряхнул головой с последними аккордами, отгоняя мысли, которые и так не давали ему последние дни спать. Не сейчас, не в этот вечер… Восторг присутствующих, аплодисменты, крики.
— Еще! А давай — «На муромской дорожке»! Давай что-нибудь иностранное! А давай еще...
Он улыбнулся, немного поправил на плече ремень и выдал им «Брызги шампанского». Узнали. Судя по реакции, мелодию этого танго знали и тут, ну что же, хоть это… Когда Кудашев закончил играть, повторился восторг слушателей и просьбы сыграть еще то и это. Причем, изрядную часть выкрикиваемых названий, он не знал. Нет, хватит на сегодня. Он снял, и поставил на стол инструмент, не смотря на разочарованный гул слушателей.
Старушка преподаватель, внимательно его слушавшая и весьма умеренно принимавшая участие в общих восторгах, с благодарностью кивнула.
— А у вас, Юрий, очень разносторонний талант! — сказала она и обершарфюрер про себя заметил, что ее голос легко перекрыл шумевшую молодежь, они просто замолчали, как только она начала говорить. Авторитет у бабули был тут явно на высоте!
— Вы одинаково хорошо играете и классическую музыку, и романсы, немного ошиблись с тактами в танго, но, принимая во внимание незнакомый инструмент, не удивительно, — она улыбнулась, — поверьте, давно я не испытывала такого удовольствия от музыки!
Неожиданно Маша выбежала в середину комнаты и повернулась к друзьям:
— Ребята! А как он обалденно играет на гитаре! Он мне недавно играл. Что-то латиноамериканское, это было просто…просто… Бесподобно!
Она оглянулась на него, ее взор сиял обожанием и любовью. Слушатели воспряли духом!
— Юра, сыграй нам, пожалуйста! Просим! Просим! — послышалось со всех сторон. Откуда-то появилась гитара и передаваемая из рук в руки
