принципиальностью, она уважала мужа именно за это. А сейчас и он, и Лопатин не только покрывали этого пришельца-фашиста, но и активно помогали. Вот куда они ездили позапрошлой ночью и вернулись пьяными? Ведь ясно, что с этим Кудашевым связано, хоть и был он с Машкой в Смоленске. Ой, беда, беда.… А тут еще обмолвились, что КГБ их ищет. И все эти проверки, посты на дорогах именно из-за него…
Лена почувствовала, как холодеет в груди. Что будет-то?! Она уже два дня пытается ему сказать, и все не удается. То одно, то другое. А ведь думала, что по сравнению с этой радостью, все остальное вокруг будет казаться мелочным и не серьезным. Она беременна! Еще позавчера поняла это женским своим естеством. И тогда хотелось кричать от радости! Хотелось повиснуть на сильной шее мужа, прижаться к мускулистой груди… Хотелось закричать и сейчас. Но уже от страха! Что же с ними будет… Обвинят в том, что шпиону помогали. Суд, тюрьма… или еще хуже. Ой! Что же делать! Не выдержав, Лена навзрыд заплакала, закрыла лицо ладошками.
У всех, наверное, есть свои, потаенные с детства, с молодых лет запавшие в сердце страхи. Вот сегодня Машу Лопатину придавил самый большой страх ее юности. Самым привычным и любимым развлечением ее ранней юности был поход в колхозный клуб. По субботам он набивался битком колхозниками с детьми. Старый завклубом, вечно пьяненький дядя Гриша, крутил кино. Маша и не помнила, когда первый раз посмотрела «Сорок первый» Григория Чухрая. Заболела этим фильмом. Отыскала в библиотеке повесть Бориса Лавренева, по которой он был снят, и почти выучила ее наизусть. Просыпающаяся в девочке-подростке женщина по-своему и очень близко к сердцу восприняла трагичный финал любви Марютки и поручика Говорухи-Отрока. Сколько раз, после очередного просмотра, она со слезами на глазах, представляла себя Марией, грезила о такой же любви. Олег Стриженов, в роли белогвардейца, стал ее первой девичьей безответной страстью. Она собирала его фотографии. И они аляповато украшали, несмотря на ворчание матери, боковину шкафа в их с братом комнате. Их же носила в учебниках, приклеивала в альбом. В ее девичьих грезах они вместе спасались в той злосчастной лодке и оказывались не белогвардейцами, а красными. И все у Марютки с Вадимом было хорошо… Но более всего мучал девушку страшный вопрос, а смогла бы она? Смогла бы превозмочь любовь ради долга? Убить, застрелить самого близкого и родного человека? И хуже всего, несмотря на весь гнев и слезы, чувствовала Маша, что просто не может представить себе жизни без этого парня. А что на сердце было после выстрела у Марютки? Жутко!
Подруги, вволю дав дорогу слезам, лежали, всхлипывая. Лена неожиданно поняла, что, если не поделится сейчас тем, что лежит на сердце, просто сойдет с ума.
— Машаня… а ведь я беременна. Маленький будет… — прошептала она.
Лопатина, привстав на локте, пристально посмотрела на нее опухшими глазами и улыбнулась:
— Правда, что ли? Радость какая! Ну хоть кому-то счастье! Видишь, даже к профессору в Москву ехать не пришлось…
Маша принялась целовать подругу в заплаканные щеки, глаза им лоб.
— Серега знает?
— Нет! Да пусти, задушишь, ведь! Я сама это поняла пару дней назад. Все собиралась сказать, да не получалось…
— А как это? Узнать…
— Ой, Машка, даже самой странно… знаешь, сколько я всего про это прочитала, страсть как много, а все оказалось по-другому. Недавно еще месячные были, и вдруг утром просыпаюсь и чувствую…все иначе, я уже не одна… — Лена прикрыла глаза рукой и протяжно вздохнула.
— Дура! Ну что ты вздыхаешь-то?! Сама об этом мечтала сколько, а теперь вздыхаешь! — подруга, отвлеченная от своих тягостных мыслей новостью подруги, с недоумением посмотрела на нее и села на постели.
— Это ты дурочка легкомысленная! Меня теперь гложет, что с нами будет! Если так все серьезно с этим Кудашевым! И КГБ, и оцепление на дорогах, и это происшествие в Смоленске. Получается, мы помогаем ему. А Серега — больше всех, он же милиционер, ему бы следовало первому…задержать этого…твоего… а он наоборот, ему главный помощник. А ведь и так ясно, чем закончится! А с нами что будет? С Сережкой? Ведь это тюрьма… — голос женщины вновь задрожал.
— А еще, не говорила тебе… сон мне перед этим за пару дней приснился странный. Коля приснился. В какой-то серой робе и в тельняшке с номером на груди. Разговаривал со мной ласково и по голове гладил. Про моего ребенка сказал, что вся беда, в том, что я виню себя в его смерти. Это мешает нам с Сережей детишек завести. Что это не так все. И женщина с ним была. Красивая, молодая… с белокурыми волнистыми волосами и тоже, вроде как в военной форме. Смотрела на меня ласково и как-то… как на малого ребенка. Сказала, что у меня будет четверо детей…
Маша не нашлось, что сказать. Некоторое время подруги молчали. Маша глядела в окно, оперевшись на стену, а хозяйка дома шмыгала носом, уткнувшись ей в бедро. Первой не выдержала Лопатина.
— Та-а-ак! Ленка! И что мы тут в слезах и соплях лежим? От наших страданий никому лучше не станет! Беги в правление! Тебе не откажут. Попроси подводу, наври им что-нибудь. В конюшне всегда есть свободные. Поехали к нам на заимку. Неизвестно, что они там делают!
Жена милиционера, рывком села уставившись в лицо подруге:
— И что мы там будем делать? Я просто не знаю…
— Я тоже не знаю! На месте и решим. А тут сидеть уже мочи нет!
****
Андреич, у которого эмоции вечера отобрали все силы, с трудом поднялся из-за стола, сказал, что пойдет спать.
— Пойдем, дед, постелю тебе. — позвал он Головкина.
Но тот неожиданно отказался:
— Ты иди, Васятка, ложись. Я уже давно почти не сплю. Да и последнюю ночь хочу под звездами провести, под небом.
Лопатин, ничего не ответив, ушел в дочкину комнату и плотно прикрыл за спиной дверь.
Вниманием Сергея завладели лежащие на столе предметы. Он взял револьвер, отщелкнул барабан, убедился, что он пуст, посмотрел через ствол на лампу, удовлетворенно хмыкнул, отложил оружие в сторону. Покрутил в руках пачку с патронами, вытащил один, осмотрел не спеша со всех сторон и убрал обратно. Потом открыл коробку из-под папирос, принялся внимательно разглядывать, перебирать незнакомые, пожелтевшие фотографии. Прерывать его Юрию не хотелось. У самого было чем заняться. Маяк они установили, но это только малая часть. Нужна гроза, нужен разряд молнии в тот дуб. А там…может быть и сработает. Только гроза когда будет… Что будет, то факт, но может разразится и завтра, и послезавтра, и через неделю. Чутье со всей ясностью подсказывало, что местные чекисты явно не собираются ждать, как он, капризов погоды. И так неимоверно везет, что удалось вернуться из Смоленска.
Кудашев вышел на крыльцо и поежился. Начало августа, лето на исходе. Будут, конечно, еще жаркие дни и теплые ночи, но сейчас дул холодный пронзительный ветер, гоня по небу плотные облака. Через них изредка проглядывали яркие августовские звезды, да где-то над лесом то и дело мелькала луна. Жара, изматывавшая всю вторую половину июля, отступила, сменилась той летней порой, когда пасмурные дни то и дело «радуют» обильными дождями. Позади скрипнула дверь. Обершарфюрер оглянулся, кряхтя и опираясь на свою клюку, шел дед Архип.
— Я туточки посижу, на крыльце. Ты, паря, внимания-то на меня не обращай. — проскрипел дед, с трудом опускаясь по ступеням и усаживаясь на нижних.
— Не холодно вам будет? — участливо поинтересовался Юрий, пропуская старика.
— Да вот, Васька, ватник старый дал, подстелю да укроюсь. Хочу тут посидеть, можа и до рассвета. Думы подумаю да с белым светом попрощаюсь.
— Вы точно решились?
— Точней некуда, князюшка, точней некуда. Ты меня в отличии от энтих, — дед качнул головой в сторону входа в дом, — понимаешь.
Кудашев кивнул, но так и не понял, обратил ли старик на его кивок внимание в темноте или нет. Да и вряд ли тому сейчас до этого дело. Сам он, осторожно ступая, что бы не задеть Головкина спустился с крыльца во двор, растеряно покрутил головой и, отойдя в сторону, сел на низенькую скамейку для ведра у колодца.
Не успел усесться, как почувствовал несильный толчок в голень. Юрий глянул вниз, с трудом рассмотрел изрядно подросшего за несколько последних дней маленького кота. Хоть и знал, что это не совсем кот, но перестать думать о нем, как о обычном зверьке, не мог. Призывно похлопал по бедру, и повторять приглашение не пришлось: котенок запрыгнул к нему и ткнулся мокрым носом в ладонь.
— Вернулся, наконец! — послышалось в голове, — что так долго?
Интонации были, как и прежде. Этакая забавная смесь наглости и ворчливости.
— А ты соскучился будто? — в тон ему с улыбкой ответил пилот. Он предпочитал негромко отвечать, хотя они великолепно могли общаться, не открывая рта.
Мишка, удобно устроившись на ногах собеседника, угнездился. И под громкое мурлыкание подставил ему под руку плотно набитый живот. Обершарфюрер, неторопливо стал поглаживать маленькое мохнатое тельце.
— Да-а-а-а.. здорово у тебя получается! — мурлыканье стало громче, — да как тебе сказать… не то, что соскучился, поболтать хочется. Я вообще на тебя злой был! Почто не сказал хозяину про корову?
— Ну, извини, не до того нам сейчас! Василий Андреевич весь изнервничался, придется повременить тебе с молочком.
— Да знаю я о ваших проблемах! Чую… Все из-за тебя, колдун! Как ты появился, началось не пойми что!
— Думаешь, я хотел этого?
— Это верно, не хотел. Да ежели бы в жизни все по хотению случалось…
— Погоди, — перебил его Кудашев, — а почему ты меня колдуном назвал?
— А кто ты есть? — фыркнул кот и даже на мгновение перестал урчать, — колдун, ты и есть колдун! Давно я вашего брата не видел… Последний раз… даже и не помню, когда, наверное, лет сто пятьдесят назад! Конечно, в прежние года, таких побольше было. Хотя может и сейчас где есть. Я-то, как приставлен за этой семьей доглядывать, в других местах и не бываю. Так… по окрестным деревням если только.
— А кем приставлен? И прочему именно котом?
— Вот все тебе, колдун, знать нужно! Кем надо, тем и приставлен! А вообще… я не всегда котом был. Бывало и волком. Но котом мне больше всего нравится…
— Да как -то… Михайло, не особо ты впечатляешь, в кошачьем обличье. — усмехнулся Юрий.
— Да, колдун… учиться тебе и учиться еще! Ведь нашему брату все равно, в каком виде явлену быть. Силы Боги дают не по размеру, а по естеству! Я много что умею, но…ленюсь. А лениться в кошачьем облике намного приятней и естественней чем, скажем, в волчьем! Ты вот не слышал историю, как два волка студеной зимой себе хуй отморозили?
— Нет! — Кудашев засмеялся, — расскажешь?
— Отчего не рассказать, расскажу…, но потом как-нибудь! Я вот думаю, у тебя поважнее дела сейчас есть, чем о волчьих хуях сказки слушать! Притащил ты моим Лопатиным беду на хвосте! Придут за тобой сюда, и им, Лопатиным, мало не покажется. А ты хоть знаешь, кто за тобой сюда придет?
— Прав ты мохнатый, не до сказок сейчас, — Кудашев сразу стал серьезным, — местные власти крепко за меня взялись. В Смоленске понимаешь…
— Ой, вот только не нужно мне еще раз все это рассказывать! Я под окном сидел, слышал все. Да и знал, что добра от твоей поездки не будет, еще когда ты только туда ехать собрался. Но самого важного и не знаешь. Тот, кто придет за тобой, он…
