всем.
Этот разговор был Андропову уже не интересен. Поблагодарив Шаркевича и попросив его зафиксировать доступ к «возобновляемой личности» из двадцативекового прошлого, чтобы всегда иметь возможность «выдернуть» ее повторно, он удалился в свой кабинет вместе с Вершковым.
- Знаешь, Федя, - сказал Юрий Владимирович. – Я вот во время первой части записи думал продолжить эксперимент таким образом: найти какую-нибудь молодую преступницу близкого возраста, приговоренную к «вышке» за что-то особо тяжкое, и в тайном порядке предложить ее родным вариант с амнистией при условии их согласия на «искусственную реинканацию». Уверен, что они бы согласились. А дальше после «замещения» и ее освобождения пронаблюдать за процессом социализации нового члена нашего общества, чтобы дальше делать выводы, насколько работает эта идея. Но ее разговор с этим парнем заставил меня передумать. Израсходовать столь ценный материал на какую-то примитивную уголовницу – это как заколачивать гвозди микроскопом. Эта девушка из Древнего мира - не по милицейской теме, а четко по нашей, хотя и товарищу Щелокову есть за что ей спасибо сказать. Главное, политизирована она невероятно, а уж род деятельности… Я даже не подозревал, что в позапрошлом тысячелетии существовала практика кого-то к кому-то нелегально подсылать. Словом, посмотрим со временем, что нам с таким контактом делать.
Но вскоре события наступившего 1978 года заставили председателя КГБ на время забыть о лаборатории и экспериментах Шаркевича. Вялотекущее строительство американских баз в Тебризе и Мешхеде стало проводиться стремительно и необратимо, несмотря на волны беспорядков в Иране, которые то накатывались, то ослабевали, то возобновлялись с нарастанием. Одновременно быстро ухудшались отношения с Китаем, которые и без того находились в отвратительном состоянии. Американо-китайский альянс против СССР приобретал все более отчетливые очертания.
Возвращаясь к Ирану: попытка установить контакт с заместителем верховного главнокомандующего вооруженных сил Ирана генералом Баджари пока не увенчалась успехом, а исполнительница, Валентина Заладьева после полученной в автокатастрофе черепно-мозговой травмы, находилась в состоянии, которое психиатры деликатно называли «непригодным к активной мыслительной деятельности».
В Управлении о ней забыли. И вспомнили лишь тогда, когда в декабре 1978-го года неожиданно вышел на связь иранский «посредник» с невероятной новостью: Баджари вернулся из Великобритании, вновь приступил к исполнению обязанностей первого заместителя верховного главнокомандующего ВС Ирана и готов к секретным переговорам с советской стороной!
Однако же «посредник» выдвинул категорическое требование: прибыть на переговоры должна та самая девушка, которая в Тегеране уже побывала в начале года. Смену агента «посредник» рассматривать категорически отказывался. Это в первый момент выглядело какой-то странной прихотью, но, если вдуматься, у него, вынужденного непрерывно перестраховываться, могли быть на это какие-то свои резоны. В качестве ориентировочной даты встречи "посредник" обозначил начало февраля, то есть, не завтра, но уже довольно скоро.
Руководство КГБ оказалось поставленным в тупик. Состояние Заладьевой исключало любое ее участие в операции.
- А что говорят психиатры? Может, есть какая-нибудь надежда? – все же для проформы спросил у Ткачука Андропов.
Игорь Борисович мотнул головой:
- Бесполезняк. И вот еще что: утрачена связь с нашим резидентом в Иране.
Ткачук еще не знал, что советского резидента вычислили агенты ЦРУ и провели операцию его захвата, не подключая иранскую полицию. Американцы проникли в его квартиру, сделали ему парализующий укол, после чего надели на него наручники. Когда советский резидент отошел от первоначального состояния после инъекции и смог передвигаться, его вывели на лестничную площадку, чтобы на машине вывезти в штаб-квартиру ЦРУ. А на лестнице отчасти повторилась сцена с профессором Плейшнером из самого известного советского фильма: собрав остаток сил, резидент сумел вырваться, перескочил через перила и бросился вниз головой, сломав себе шею.
Андропов несколько мгновений смотрел на Ткачука, а затем подвел итог разговора:
- Тогда больше вас не задерживаю. Буду осмысливать ситуацию.
Когда Ткачук вышел, Андропов подошел к окну. Несколько минут он размышлял, а затем набрал секретаря и попросил пригласить к нему Шаркевича, о котором он уже давно не вспоминал.
Когда экспериментатор явился, Юрий Владимирович начал без предисловия:
- Назрел момент для очень серьезного задания. Словом, так: одна из наших сотрудниц находится в психически недееспособном состоянии.
- Юрий Владимирович, вы говорите о Заладьевой? – спросил Шаркевич и тут же осекся, поняв, что сказал лишнее. Но было уже поздно.
- Откуда вы знаете про Заладьеву? – жестко спросил Андропов.
- Мы с ней раньше были знакомы, встречались как-то на симпозиумах…
- Ладно, к вопросу вашей излишней информированности мы вернемся позже. Ее надо привести в рабочее состояние. Психиатры опустили руки. Остался только ваш метод.
- Вы про девушку из Древнего мира? – широко раскрыл глаза Шаркевич.
- Вы меня прекрасно поняли.
Несколько минут экспериментатор молчал. Потом он выдавил из себя:
- Да, произвести замену личности Заладьевой мы можем. Более того, мы сможем восстановить у «новой» ту часть памяти «настоящей», которая у последней на настоящий момент сохранена. У вас есть результаты психологических тестов?
- Они есть у ее лечащего врача, - кивнул председатель КГБ. – Все нужные материалы будут вам предоставлены. На ознакомление даю вам день, в течение которого вы также навестите ее в клинике и оцените ситуацию. После этого приходите ко мне с докладом о перспективах.
Когда на следующий день Андропов вновь принял Шаркевича, тот выглядел весьма озабоченным.
- Не получится? – спросил Юрий Владимирович.
- Нет, как раз получится все нормально, но – в определенных пределах…
- Конкретно?
- Заладьева адекватно оценивает окружающий мир, но не помнит ничего о себе и своей жизни. Как только в ее оболочке окажется девушка из позапрошлого тысячелетия, она тоже будет оценивать наш мир двадцатого века адекватно, словно жила не только в своем древнем веке, но и в нашем. Будет с первого мгновения знать названия всех станций метро в Москве, все сорта сыра в гастрономе, имена и книги всех великих русских писателей, ну и все остальное прочее. Даже сможет водить машину, как Заладьева.
- Жительница Древнего мира?! Фантастика! – поразился Андропов.
- Но останется существенный недостаток. Она сможет помнить только свою жизнь две тысячи лет назад, а предыдущая жизнь настоящей Заладьевой для нее будет покрыта мраком.
- Это не самое страшное, - махнул рукой глава КГБ. – Когда она будет проходить адаптацию, мы дадим ей какое-нибудь пробное задание, которое отчасти поможет ей что-то узнать о собственной биографии. В смысле, «собственной» для настоящей. Короче так, Валерий Яковлевич, начинайте с ней работать. Как только проведете замещение, поставьте меня в известность. Хочу одним глазком на нее глянуть.
Когда Андропов и Ткачук, стараясь ступать как можно тише, вошли в изоляционный бокс лаборатории, где после проведения «замещения» находилась Заладьева, их глазам открылась идиллическая картина.
Валентина спала на кушетке, надвинув одеяло почти на подбородок и разметав по подушке свои серебристо-пепельные волосы. Дышала она спокойно и ровно, прежде заостренные черты лица разгладились и приняли какое-то умиротворенное выражение, пропал сероватый оттенок кожи, сменившись вполне здоровым румянцем.
- Красивая, - шепотом сказал Ткачук, хотя до этого видел Заладьеву уже много раз. – Интересно, а у себя в Древнем мире она тоже красивая была?
- Расскажет, если захочет, - рассеянно отозвался Юрий Владимирович. – А вообще, Игорь Борисович, что-то не о том мы говорим. Как только придет в себя, сразу с ней побеседуйте. Насчет будущего сотрудничества, которое будет являться условием ее нахождения в нашем мире.
Внезапно Заладьева открыла глаза, внимательно посмотрела на Андропова и Ткачука и негромко произнесла какую-то фразу на незнакомом языке, после чего снова закрыла глаза и вернулась ко сну.
- Это фарси? – спросил председатель КГБ.
- Нет, это что-то более древнее, - отозвался Ткачук. – Видимо, тот самый древне-парфянский язык, который потом исчез.
Вряд ли кто-то из них мог бы предположить, что произнесенная фраза означала следующее:
«Варсег не хотел верить, что придет время, когда я вернусь. А я вернулась».
Председатель КГБ и начальник отдела нелегальной разведки тихо вышли из бокса, а спящая Валентина несколько раз поворочалась на кушетке, после чего застыла, окончательно повернувшись на правый бок.
