это?
– А очень просто. Я думаю, если вдвинем трубу, поле начнёт с ней взаимодействовать. И сетка накалится! Так что придётся не проползать, а пролетать. С разбегу. Рюкзаки в этом случае очень даже помешают!
– О! Мысль кажется разумной. – Рикер первым скинул свой, пристроив прямо у кромки поля, – Если что – втащить-то с той стороны нетрудно! Хотя бы крючком из той же проволоки!
Эванс и Парк поступили так же со своим весьма тяжёлым и объёмным хозяйством. Парк, заметно побледневший, кусал губы, что было на него чертовски непохоже. Эванс подумал, что дела – швах! Но виду старался не подать. Эванс и Рикер, с обеих сторон схватившиеся за стоявшую у кромки трубу, выжидательно на Парка смотрели. Тот вздохнул, перекрестился (Чего Эванс за ним вообще никогда не видел!!!). Скомандовал:
– Вдвигайте! Так, чтоб с нашей стороны осталось хотя бы полметра запаса!
Это оказалось нетрудно, поскольку границу заранее обозначили чертой на песке.
Сетка загудела, словно рассерженная стая ос. Ну, или перегруженный трансформатор. Парк буркнул:
– Рикер! Ты – первый! Как самый лёгкий!
Рикер возражать не стал, а разбежался, даже не выругавшись, что опять-таки удивило Эванса. И ласточкой нырнул в трубу, вытянув вперёд руки!
Сетка на мгновение, пока её внутреннее пространство пересекало тело человека, приобрела малиново-рубиновый цвет, но как только Рикер оказался на другой её стороне, снова остыла до серого цвета. Парк потрогал её рукой. Руку, впрочем, быстро отдёрнул:
– Проклятье! Градусов двести! Эванс! Тебе придётся идти последним. И постараться разогнаться очень сильно!
Эванс кивнул: он и без дополнительных пояснений всё понял.
Когда сквозь рулон пролетал Парк, сетка светилась уже ярко-оранжевым.
Но тоже – выдержала.
Эванс присел на песок. Ноги ощутимо дрожали. И дыхание с хрипом вырывалось из груди. Парк и Рикер молча смотрели на него с той стороны барьера. Но ничего не говорили: прекрасно понимали его состояние.
Эванс, чувствуя себя загнанной в угол крысой, поплёлся прочь – на разбег.
Однако когда остановился в точке, метров на двадцать дальше, чем та, откуда стартовал Рикер, смог взять себя в руки. Развернулся. Крикнул, для поднятия тонуса: «Ий-яах!» Кинулся вперёд. Так он не бегал ещё с той далёкой поры, когда они с пацанами в гетто кидали дымовые бомбочки в лачуги китаёз… Унося ноги от копов. И китаёз.
Влетел в отверстие цилиндра он явно на куда более высокой скорости, чем Парк и Рикер.
Однако не спасло это.
Сетка вокруг него вдруг вспыхнула ослепительным ало-оранжевым светом, и сжалась: так, что стянула всё его тело словно огненным одеялом!
Боль оказалась такая, что Эванс вспомнил и святую Инквизицию, и гестапо… А ещё подумал, что нужно было завязать больше проволок – чтоб уж не перегорели в самый неподходящий момент…
Но все эти мысли и переживания очень быстро выдавила из сознания чудовищная боль, заставлявшая буквально исходиться криком, и корчиться в отчаянии и бессильной ярости!..
Очнулся от ощущения чего-то мокрого и холодного.
Ох, твою же мать!..
Это на него просто вылили очередное ведро, и вокруг него в дежурной ночной полутьме подвального уровня маячат обеспокоенные и напряжённые лица – Рикер и Парк!
Ф-фу…
Как он, оказывается, к ним привязался!..
Эванса пробило на слезу.
Парк поднял его с постели, уговаривая, как малого ребёнка: «Ну-ну-ну! Всё уже позади! Эти гады больше одного кошмара за ночь не включают!», Рикер стянул с него мокрую майку, взамен одев заботливо приготовленную сухую.
Эванс почувствовал, что немного очухался:
– С-спасибо!
– Да не за что. Всегда рады помочь.
– Сможешь рассказать, что там было на этот раз?
Эванс снова сел на кровать, на ту её часть, что осталась сухой. Рикер и Парк остались стоять. Эванс нервно дёрнул плечом:
– Нет, вы лучше тоже сядьте. Такое лучше слушать сидя. Потому что сегодня никаких тварей не было. Зато было…
То, как мы проходим через барьер для всего живого!
После напряжённого молчания Парк высказался первым:
– Смоделировали, значит, эти гады наше решение. Может, не надо было нам обсуждать его вслух?
– Ну а как бы мы тогда обсудили детали?
– Да уж, вот именно, что – никак. Это только наши любезные и радушные в кавычках хозяева могут, похоже, легко общаться телепатически. Да и в наших мозгах читают, думаю, без особых проблем!
– Так – что? Мы сетку к барьеру не потащим?
– Почему это? Потащим, Рикер, потащим. Только… Усилим её ещё и другой: ну, помнишь – той, тонкой, которая предназначена для мелких внутренних работ.
Тогда, может, и выдержит!
С рюкзаками поступили так, как приснилось Эвансу: прислонили к барьеру боками, крюк из проволоки положили рядом.
Цилиндр сетки с идиотски выглядящей и торчащей неопрятными клоками более тонкой, намотанной не слишком аккуратно сверху основной, приготовили. Проволочных соединений, предохраняющих метровый рулон от самопроизвольного сворачивания Эванс и Парк понаделали более чем достаточно.
Эванс подумал, что остаётся только молиться.
Пока вдвигали цилиндр, поразились.
На другом его конце стал возникать как бы серый, а затем – и чёрный круг. И вот перед ними – словно тоннель в абсолютную черноту! Смотрелось это не то, что страшно – а дико! Ярчайший голубой день, со слепящими мириадами отражений от песчинок поверхности, и вдруг – нате вам! Абсолютная чернота там, в глубине трубы из даже непрозрачного материала!..
– Клаустрофобов просят не беспокоиться! – попробовал пошутить Рикер.
Парк высказался конкретней:
– Не тяните. Я чувствую, как нагревается! – ладонь он действительно держал на сетке. Однако вскоре руку пришлось убрать: на ней отпечатались бардовые ожоги!
– Я пошёл! – Рикер уже отошёл для разбега, и в мгновение промчался к отверстию тоннеля, куда и нырнул.
Парк и Эванс переглянулись. Но с той стороны донеслось:
– Не парьтесь! Всё в порядке! Здесь просто ночь! Песок вокруг имеется тоже – и вполне мягкий!
Парк, глянув в глаза Эвансу, и коротко кивнув, пошёл на разбег. Пролетел трубу быстро. Та даже не покраснела.
Эванс, понимая, что тянуть смысла нет, разбежался, и мысленно призвав Господа, кинулся в тёмный зев…
Но на этот раз – пронесло! Пропахал в песке той стороны, конечно, огромную борозду, но совершенно не пострадал! Если не считать набившегося в рот и глаза песка. Однако встать вот так, сразу, сил не осталось: переволновался!
Подошли напарники. Парк, нагнувшись, похлопал рукой по его плечу:
– Отлично! Поздравляю!
Рикер попинал ботинком по мягким местам, в которые переходила спина Эванса:
– Смотри-ка! Цела твоя задница!
Эванс не придумал ничего лучше, как снова разрыдаться.
Цилиндр из сетки втащили на другую сторону поля по настоянию Парка:
– Мало ли! Вдруг он от долгого нагревания испортится! А нам нужно быть готовым к дурацким сюрпризам!
Дурацкие сюрпризы не замедлили выявиться: примерно в миле чернело что-то до боли знакомое по очертаниям. Когда подошли вплотную, выяснилось, что это «горячо любимый» ангар с выводковыми камерами. Однако язычок-крючок у местной двери никто не позаботился предусмотрительно удалить. Поэтому Парку, лучше всех помнившему, на какой высоте и где он находится, пришлось резать прямо сквозь кромку двери.
Прошло благополучно. И вот они – внутри.
Ну и ничем интерьерчик не отличался, если говорить честно. Единственное, что удивило, так это – царящая вокруг тишина. Можно было подумать, что автоклавы не работают… Парк проворчал:
– Всё равно – не может это быть тот самый зал. Хотя бы потому, что язычок пришлось срезать.
– Пришлось-то оно, конечно, пришлось… Да только вот чует моя задница, что и здесь нас ждёт любимый форпост, и послеобеденные твари.
Эванс только вздохнул. Но свою задницу на всякий случай потёр: на месте!
Когда дотопали до форпоста, неприятно удивились: никакой тонкой бечёвки, конечно, в рукоятке двери не оказалось! Пришлось построить живую пирамиду: Эванс, широко расставив ноги, и оперевшись руками на шершавую и прохладную (Ну правильно: ночь же!) стену форпоста, разумеется, оказался внизу. Парк забрался ему на плечи. Рикер, сняв армейские полусапоги, чтоб удобней было балансировать на загривке Парка, и поплевав через левое плечо, начал попытки: старался с расстояния в метр попасть патроном разрывного снаряда с привязанным шпагатом
