Княжич, князь (серия "Кто ты?"-1)

его клонит в сон:
  - Спасибо тебе, брате.
  - Да во славу Божию.
  Он опустил потяжелевшие веки и поначалу еще слышал, как брат Лука чем-то осторожно шуршит да позвякивает.
  
  ***
  
  Вернувшись в свою келью, отец Варнава присел к узкому столику близ окошка, еще раз - только уже неспешно и останавливаясь на некоторых местах с особым вниманием - перечитал послание. Рассеянно ухватил сосудец с чернилами, то время от времени постукивая им, то двигая по столешнице взад-вперед. Будто очнувшись, выпрямился, достал несколько листов бумаги ручной выделки и начал быстро писать. Дождавшись, чтобы на последнем высохли чернила, скатал их в три тонких тугих свитка, обмотал грубой нитью. От лампады в иконном углу зажег огарок свечи красного воска, покапал на обвязку и запечатал, приложив рельефный щиток перстня с левой руки. Негромко позвал через плечо:
  - Брат Илия!
  Рослая крепкая фигура келейника неслышно появилась в дверях.
  - Призови ко мне братий Сергия-младшего, Исидора и Никона. Вослед за ними, чуть позже, - отца Паисия.
  Брат Илия молча склонил голову и вышел.
  Игумен опустился на колени перед келейным иконостасом. Некоторое время пребывал в безмолвии, раз за разом осеняя себя знаком креста. Когда за дверью раздалась входная молитва, поднялся.
  Трое коренастых монахов, не кровных братьев и даже не родственников, но чем-то неуловимо похожих друг на друга, слаженно согнулись в поясе.
  - Брат Сергий! Отправляешься в Ефимов скит ко архимандриту Власию, сугубый поклон ему от меня.
  И настоятель вручил названному иноку один из свитков.
  
  ***
  
  Как раз об этой же поре в нескольких днях пути от Преображенской обители маленький сухонький старичок в легком летнем подряснике сидел за врытым под яблонею столиком. Он сосредоточенно окунал в чашку с цветочным чаем сладкий сухарик из пасхального кулича и временами кивал, слушая другого старичка в бараньей душегрейке, весьма округлого лицом и телом.
  - Тогда послушник Сисой говорит ему: "Книжник ты изрядный и меня переспорил - тут деваться некуда: твоя взяла. На словах. Только вот беда какая: на деле-то все одно будет по-моему!" А брат Кифа, конечно же, таковыми предерзостными речами крепко опечалился, руками разводит да ответствует смиренно: "Ну коли так, то спаси тебя Господи, брате!" На что послушник Сисой фыркает, что твой кот, подбоченивается - и в крик: "Чего-чего? Это меня-то "спаси Господи"? Да это тебя самого "спаси Господи!"
  Сухонький старичок уронил сухарик в чай, сморщился и затрясся. Поперхнувшись глотком, замахал ладошками, зашелся в приступе кашля. Из выпученных глаз его побежали слезы. Округлый старичок в душегрейке привстал; угодливо перегнувшись через стол, занес руку:
  - По спине не постучать ли, отец архимандрит?
  - Не надобно, отец Памва, всё уже, всё. Спаси тебя Господи! - он сдавленно хрюкнул и помотал головой. - Ох-хо-хо, грехи наши тяж...
  Спина его внезапно выпрямилась, а светлые до прозрачности глаза распахнулись, уставясь сквозь отца келаря в неведомую даль.
  - Никак, опять узрели нечто, отец архимандрит? - с жадным любопытством прошептал, замерев и нависнув над столом, отец Памва.
  - Ага! Чрево твое узрел, отец келарь, - сварливо отозвался сухонький старичок, ткнув твердым узловатым пальцем в упомянутое место. - Эко тебе харчи скитские впрок-то идут! Хе-хе...
  Отец Памва быстро отодвинулся, втянув (насколько было возможно) живот, сел и сотворил сокрушенное лицо.
  - В путь мне скоро предстоит собираться... - проговорил раздумчиво и как бы самому себе маленький архимандрит. - В путь не дальний, но и не близкий.
  - А когда, отче?
  - А как срок придет, так и не утаю того.
  Он осторожно добыл ложечкою из остывшего чая совсем раскисший сухарик и, смачно причмокивая, принялся доедать его.
  
  ***
  
  - Брат Исидор! - продолжил отец Варнава. - Во граде Лемеше сыщешь подворье торговых людей Гроха и Топилы. Отцу их Ярведу-Димитрию, который там же особняком проживает на покое, передашь с благословением моим.
  Второй свиток перешел из рук в руки.
  - Брат Никон! Оружейная слобода, что в излучине Несыти. Мастеру Ляду-Георгию с молитвами нашими о нем и доме его.
   Настоятель отдал последний свиток и широким жестом благословил склоненные перед ним головы:
  - Отец казначей выдаст потребное - и с Богом в добрый путь, братие.
  Повысив голос в быстро опустевшей келье, позвал:
  - Отец Паисий, ты уже здесь? Входи, рыцарь.
  Последние слова заставили лекаря на мгновение задержаться в дверях, а его лицо обрело странное выражение:
  - Отец игумен, я очень хорошо знаю, в каких случаях ты так ко мне обращаешься. Говори.
  - Поговорю непременно - для того и призывал. Но только вначале ты присядешь да почитаешь кое-что... - отец Варнава взял со столика бумажный лист со следами нескольких перегибов. - Сразу скажу, что Вук отправлял мне два письма. Одно, явное, назначалось для отвода глаз, я так разумею, - оно пропало, когда раненый княжич в беспамятстве пребывал. Найдено и похищено, понятное дело. А вот это было зашито в поддоспешник.
   Отец Варнава протянул послание и стал расхаживать по келии перед погрузившимся в чтение лекарем. Ненадолго оторвавшись от бумаги, отец Паисий молча вскинул на него глаза.
  - Ради Бога прости! - в некотором смущении проговорил настоятель, поспешно отходя к окну и опускаясь в кресло. - Никак от этой привычки отделаться не могу.
  Машинально ухватил приземистый горлянчик с чернилами, принялся, как и давеча, беспокойно елозить им по столешнице. С запозданием поймав себя на том, подчеркнуто медленно и твердо отставил подальше. Вздохнул.
  - Трое братий, что предо мною от тебя вышли, то гонцы были, не так ли? - нарушил затянувшееся молчание лекарь, откладывая в сторону листок. - Надумал призвать в строй, так сказать, старых дружинников?
  - Да.
  - Ох Вук, Вук... Боюсь, мастер Зенон может крепко осерчать на твое своеволие.
  - Он ведает, кто таков для меня Вук, а довериться полностью никому другому я пока не могу. Даже людям мастера Зенона. Да и серчает-то он так, что стороннему человеку нипочем не догадаться о том. Уж как-нибудь перетерплю. Знаешь ведь, "нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя". Вот и всё.
  - Тебе решать. Дар княжичев следовало бы пробуждать поскорее.
  - И спешить надо, и торопиться нельзя - заметь, как любопытно получается. Завтра Белый Ворон должен вернуться из Диевой Котловины - говорить с ним стану. А сам-то что обо всем этом думаешь?
  - Давай-ка в первую очередь ты все-таки Ворона послушаешь, - несколько суховато ответил, вставая, отец Паисий. - Мои же соображения пока при себе придержу. Сейчас еще не время для праздных умствований, даже под предлогом ученых комментариев. Не обижайся, сие правильным будет. Сам ведь всё понимаешь. Так что помощи Господней, отец игумен, во трудах твоих - новых да нежданных. А я тебе сегодня же пришлю кое-чего, остроте ума споспешествующего. Обещай пить прилежно, проверю...
  Выйдя вслед за лекарем, отец Варнава подозвал келейника:
  - Я буду в книжнице. К трапезе не звать.
  По узкой и темной лестнице в толще стены он поднялся наверх и оказался в просторной читальне, доверху залитой летним солнцем из многочисленных высоких и узких окон. В проемах между ними и на всем пространстве глухих торцевых стен - от пола до потолка - стояли на полках книги. Внимательно приглядываясь к корешкам, отец Варнава начал обходить их ряды. То приседая на корточки, то взбираясь по приставной лесенке, вынимал книгу за книгой да сносил на один из столов. Наконец шумно вздохнул и, покрутивши головою, погрузился в чтение.
  Это познавательное занятие было прервано звуками неторопливых шагов со стороны общей лестницы. Отец Варнава вскинул от страниц лицо, прищурился.
  - Виновен, виновен! Уж прости, что покой твой нарушаю, - заговорил нежданный посетитель, пригибаясь в низком проеме и в соответствии с произносимыми словами как бы кланяясь покаянно. - И на келейника своего не гневайся, отец настоятель: грудью встал он на защиту уединения твоего. Ну, здравствовать тебе многая лета, голубчик! Удивлен?
  - Да просто обязан был удивиться, - совершенно невозмутимо отозвался игумен, поднимаясь из-за стола. - Гости-то какие высокие к нам пожаловать изволили. Здравствовать и тебе, отец Дионисий!
  Они обменялись священническими приветствиями.
  - Присаживайся, гостюшко дорогой, - как-никак, с дороги ты, и весьма немалой притом.
  - Так ведь не паломническим образом-то шествовал - успел в возке своем насидеться от всей души, даже сверх того, разумеешь ведь. Теперь и постоять хочется, и поразмяться слегка. Тем более, что у тебя тут, слава Богу, и разгуляться есть где! - гость улыбнулся, раскинул руки, демонстрируя отцу Варнаве просторность его же книжницы, и в подтверждение сказанному немного