всем возможным прилежанием. И да не восприми ни в коем случае занятия сии за детские забавы! - слегка возвысил он голос. - Теперь ступай, княжиче, отдыхай да сил набирайся. А мы еще на солнышке погреемся.
Кирилл вздохнул и направился назад, в сумрачную прохладу больничных келий. Его проводили две пары внимательных глаз. Когда входная дверь захлопнулась за ним, отец Варнава поднял лицо к небесной синеве без единого облачка - то ли прищурившись, то ли нахмурившись при этом:
- Я тут давеча чтением познавательным озаботился, дабы разобраться кое в чем. Ну и чтобы речи твои ученые понимать хоть изредка, и словцо умное к месту ввернуть... - он легонько толкнул локтем отца Паисия.
- Вверни, яви милость.
- Попозже непременно. Кто-то древние знания о мозге, разуме и душе человечьей воедино сводит. Да и новые, сдается мне, умножает усердно. Вместе с опытом странным. И пока преуспевает в этом больше нас.
- Да, похоже на то. Ничего, наверстаем. Я так разумею, отец игумен, что княжича вести мне предстоит. Белый Ворон отказался?
- Он полагает, что сейчас и в ближайшем времени ни в коем случае нельзя допустить, чтобы его увидели рядом. А потом, тебе же известно традиционное Вороново: "Позже и я помогу".
- Увидели рядом? - переспросил задумчиво отец Паисий. - Даже так обстоит дело... Впрочем, он, как всегда, ведает, о чем говорит. Но что может дать одаренному бездарь?
- Бездарь, значит. Ну-ну. Знаешь, добрый садовник яблоки с грушами тоже не от собственной сути производит, он всего лишь землю возделывает да за деревьями ухаживает. А познаниями своими о глубинах естества человечьего и умениями в чужих умах порядок наводить ты любого одаренного за пояс заткнешь.
- Правда твоя, отец игумен. Я и опоясываюсь-то единственно для того, чтобы было куда даровитых затыкать.
Оба как-то невесело хмыкнули.
- Гостей-то когда ожидать? - спросил после короткого молчания лекарь.
- К Троице, мыслю, уж во Лемеше у Димитрия соберутся. Да на дорогу от него к нам еще около пяти дней положим. Итого почти три седмицы выходит.
***
Двое послушников-подмастерьев из столярной мастерской осторожно втащили в келию что-то вроде наспех сколоченного широкого дверного полотна с прибитыми к нижнему торцу короткими брусками. Отгородили им угол у окна, направляемые и руководимые отцом Паисием. Деловито постучали там и тут молотками, подергали поочередно, проверяя творение рук своих на устойчивость. Результатами проведенных испытаний, судя по всему, вполне удовлетворились.
Кирилл наблюдал за их деятельностью с постепенно угасающим любопытством.
- Отменно, всё просто отменно! Спаси Господи, голубчики! - нетерпеливо подытожил лекарь и помахал рукой, отпуская мастеровых братий восвояси. Утащив за возведенную перегородку вначале высокий поставец, а затем принесенный с собою кожаный мешок, принялся там невидимо и обстоятельно шуршать, позвякивать да побрякивать.
Сидя на своей кровати, истомившийся в ожидании Кирилл потянулся до смачной дрожи. Громко, с подвыванием, зевнул, раздирая рот и выбивая слезы из глаз.
- Не выспался? - откликнулся отец Паисий, продолжая извлекать из предметов всевозможные звуки.
- Мудрено не выспаться, - лениво протянул Кирилл. - Вторую седмицу только в том и упражняюсь.
- Ага, это ты просто подгоняешь меня таким макаром. Ну всё, всё уж - окончились твои мучения.
Лекарь появился наружу, не глядя подтянул к себе столец. Сел напротив, проговорив немедленно и неожиданно:
- Матери, княжиче, могут ведать, что где-то далеко с их детьми беда приключилась - приходилось ли слыхать о таком?
- Вестимо, отче.
- Как думаешь, каким образом дознаются?
- Каким образом... Наверное, чувствуют просто. На то они и матери.
- О! Чувствуют! Хорошо начал, в правильном направлении соображаешь. А как?
- Родная кровь, говорят.
- Ну ладно. А случалось ли тебе с кем-нибудь вдруг одни и те же слова произнести?
- Да сколько раз. А то еще: идешь по улице и только о каком-то человеке подумаешь, а он уж - вот, навстречу идет.
- Опять хорошо мыслишь. Но только где же тут упомянутая тобою родная кровь?
- Может, сами и ответите, отче? У вас вон и знаний всяческих, и мудрости в достатке, а вы со мною в какие-то загадки играете.
Отец Паисий покачал головой:
- Если я от мудрости да знаний своих стану давать готовые ответы, то разум твой так и не научится самому себе вопросы задавать. А теперь вот что скажи: сколько ступенек перед нашим крыльцом?
Кирилл удивился очередному скачку лекаревой мысли:
- Как-то сразу и не вспоминается, отче. Шесть, что ли?
- Что ли. Хм. А что за узор на чашке твоей? Не гляди сейчас!
- Там это... Ага, вот: поясок крестчатый с лозою виноградною да надпись вязью.
- Что именно написано?
- Не вчитывался. Я из чашки просто пью - и всё тут.
- А листья в какую сторону повернуты?
- Не примечал, нужды никакой в том не было.
- Другое приметь: по ступеням тем ты уже не единожды сошел да поднялся. Пять их. Из чашки же и вовсе по нескольку раз в день пьешь. Надпись на ней: "Пей в меру", а листочки вправо повернуты. Теперь понимаешь, что смотреть и видеть (отец Паисий как-то по-особому выделил голосом эти два действия) - не одно и то же?
- Да вроде бы начинаю понимать. А в чем же тут закавыка?
- Опять-таки в разуме нашем, княжиче. Если он, скажем так, не решит, не прикажет увидеть, глаза на многое словно слепыми остаются. Хоть и глядеть не прекращают. Любопытно получается - верно? Пойдем далее. Помнишь ли ты какую-нибудь вещь из прошлого столь же ясно, словно она и сейчас пред тобою?
- А то! Четыре лета мне исполнилось - дядька мой Домаш с ярмарки игрушку мне привез: мужик с медведем верхом на бревне сидят напротив друг дружки. Плашечку снизу двигаешь, а они поочередно топориками по бревну тюкают: тюк-тюк, тюк-тюк... Забавно! Помнится, мужик был красной краской выкрашен, а медведь - синей. И сильно меня занимало: отчего именно так? А еще помню, как впервые увидел в родительском иконном углу образ с главою Иоанна Крестителя на блюде - ох и страшно-то до чего сделалось! И частенько мерещилось потом, что глава эта отрубленная из-под опущенных век наблюдает за мною внимательно да думает о чем-то своем. А мне всё дознаться хотелось: ну о чем же именно? Вот как сейчас вижу ее: власы кудреватые по златому блюду раскинуты, брови страдальческие да будто свечение неяркое в уголках глаз.
- О! Стало быть, и сам уже примечал не раз, что это такое: отпечаток от увиденного в твоем разуме. И что начинает происходить в этом самом разуме с вещами, в суть которых ты желал проникнуть. Желать-то желал, но только пока не задумывался о том всерьез. Основательно! Так вот теперь с Божьей да моею помощью и начнешь.
Отец Паисий повернулся и ткнул пальцем в сторону таинственной перегородки:
- Там на поставце предметы разнообразные. Попробуй-ка назвать, какие именно.
- Наугад, что ли?
- Для начала можно и так. Только опять приметь: даже при всякой попытке просто угадать внутренний взор наш - что твой, что мой - тут же начинает представлять себе некие смутные предположительные образы, как будто разглядеть нечто пытается. Правильно говорю?
- Ну... Похоже на то.
- Вот ты и попробуй помаленьку да полегоньку не столько угадать, сколько разглядеть. Как бы узреть внутренними очами. Узреть! Разумеешь?
- Стараюсь уразуметь. А поближе подойти можно?
- Милости просим. Только доски-то меж собою сколочены на совесть и щелей нет - как я и заказывал.
- Да уже и сам вижу. Не буду вставать, пожалуй.
- И то верно, - согласился отец Паисий. - Зачем ноги попусту утруждать, коль схитрить заведомо не получится? Итак?
Кирилл сморщился и завел к потолку глаза, прикидывая, какие вещи могли оказаться в пределах доступности обычного монастырского лекаря, да что из них способно было издавать услышанные им звуки:
- Ну... Вижу вроде как некую утварь стеклодувную для лабораториума. Потом это... М-м-м... Керамическую ступку или плошку, что ли... Еще то ли ланцет, то ли ножницы. А может, и то, и другое... Сосудец малый для зелья... Э-э-э... Деревяшку или кость какую-то...
- Довольно. Не видишь ты ничего - просто гадаешь. Хотя гадаешь, надо сказать, достаточно неглупо.
- Как говорится, чем богаты, - пробурчал Кирилл.
Отец Паисий хмыкнул:
- Вот как раз этим-то ты, голубчик мой, богат настолько, что сейчас даже и вообразить себе не сможешь. Не любопытствуй, оставь - все равно пока ничего пояснять не стану. Лучше попытайся еще разок. С Богом.
Вторая попытка привела примерно к тем же результатам. А за нею и третья, и четвертая.
Отец Паисий задумчиво потеребил кончик длинного тонкого носа, пробормотав:
- Либо так еще слишком рано, либо это вообще
