мушкетных пуль, фигурка древлегреческой богини Артемиды, табакерка с эмалевыми сценками верховой охоты на вепря, медный оберег с конской сбруи... А что?
- Э... Да помню я, помню. И разумею, понятное дело, что любят люди хранить разные безделицы из своего прошлого. Но только эти ваши как-то не очень... приличествуют, что ли, лекарю монастырскому. Уж простите, отче.
- Во как! А что же, по-твоему, приличествует хранить монастырскому лекарю? Отроческие скляночки с мазями для синяков и ссадин да особо памятные сосудцы со средствами от поноса?
Кирилл смутился.
- Ладно, ладно. Расскажу как-нибудь потом. Теперь же не занимай свою голову ни этим, ни чем-либо другим - отдыхай, одним словом.
- Да покамест не от чего отдыхать, отче: я еще толком и утомиться-то не успел!
- А вот об этом, знаешь ли, только мне одному судить. Не возражаешь?
***
- Грамоту, конечно же, знаешь хорошо... - полуутвердительно осведомился отец Паисий, пошелестев страницами и поднимая глаза. - Не так ли?
- Ну это уж как на чей суд, отче! - с подчеркнутым равнодушием отозвался Кирилл.
- Да не топорщись ты, чадо, - в моем вопросе не было ни малейшего подвоха. Просто сегодня мы с тобою азбукою займемся. Для начала. Только нынче я буквы писать не стану, а какую-то из них пальцем в книге отмечу и мысленно представлю. А ты, как и прежде, узри ее образ очами разума да вслух назови. Добро?
- Нет, отче. То "Рцы".
- Прости, не понял.
- Я говорю: эта буква - не "Добро", вы свой указательный палец на "Рцы" держите. Туда же и глянули рассеянно.
- А... Ну да, и в самом деле... Ишь ты, прыткий какой! Сказать по правде, не ожидал столь быстро, не ожидал. Я ведь только собирался как следу... Так. Тогда вот что: азбуку, пожалуй, отложим да сразу же попробуем почитать что-либо связное. Скажем, отсюда... Готов ли?
- Да. Э... Блажен... муж... иже... не иде... на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но в законе Господни воля eго...
- Довольно, довольно! Хитер ты, княжиче: вначале и впрямь зрел честно, а далее слукавствовал да по памяти и пошел.
- Вот уж провины моей! Да кто ж из крещеных Псалтири наизусть-то не учивал? Зачитайте что-нибудь другое, чего заведомо не знаю.
- Боле не надобно, с этим и без того всё уже понятно.
Отец Паисий захлопнул книгу и окинул Кирилла оценивающим взглядом:
- Скажи-ка лучше, каким иноземным языкам обучен?
- Греческий знаю не худо. По-германски хорошо разумею, говорю и читаю, писать горазд малость похуже. Э... Ну разве что самую-самую малость.
- Латину?
- Нет.
- Синский?
- Нет. Такоже не обучен картарскому, свейскому, волошскому, магрибскому, харитскому. Пожалуй, худо-бедно смог бы по-тарконски, ибо он от славенского мало чем...
- Те-те-те! Опять ретивое взыграло - еще и распетушился-то как, ты только погляди! А побудь-ка, княжиче, некоторое время без меня - я в книжницу сбегаю. Вот ведь дурья голова стариковская: нет чтобы загодя-то...
Уже на ходу отец Паисий бросил обе книги на поставец в изголовии, последние слова его донеслись из-за двери.
Кирилл потянулся за лекаревой азбукой, от скуки ожидания принялся листать ее. Убедившись, что ни затейливо изукрашенных буквиц, ни занятных картинок - как в той, что была в его раннем детстве - в ней нет, соскучился еще больше. Встал, подвигал плечами, разминаясь, и подошел к открытому окну. Из густых кустов малины вынырнуло любопытное лицо брата Луки:
- Эй, брате-княжиче!
- Чего тебе?
- Не поведаешь ли, куда это отец Паисий вдруг так припустил?
Кирилл задумался. Взмахами ладони приманив сидельца поближе, внимательно огляделся из окошка по сторонам и решился:
- Так и быть, расскажу. Но только чур: о том больше никому. Обещаешь?
- Ага! - выдохнул брат Лука, загораясь жадным нетерпением.
- Вишь ли, тут у меня с ним спор случился по поводу некоторых его снадобий: он сказал, что имеет средь них такой чудодейственный эликсир, который может до преклонных лет сохранить молодую резвость ног.
- Ага...
- Ну а я сомнение выразил: дескать, если этакое дивное зелье и в самом деле существует, почто ж тогда, говорю, старцы по-прежнему с клюками ковыляют еле-еле? Как-то не приходилось мне видеть, чтобы они, скажем, во скороходах служили.
- Ага...
- А он мне говорит: не веришь, значит? Тогда давай побьемся об заклад - да хоть бы и на цельный егорий золотой! - что я трижды вокруг собора успею обежать и вернуться, пока ты Символ Веры единожды прочтешь.
- Ух ты! Он у нас, знаешь ли, такой, это да... Погоди, погоди! Так чего же тогда ты не читаешь, а со мною речи ведешь?
- Э... Да ведь ты первым эти самые речи завел-то и сбил меня с панталыку! Вот уж не везет так не везет... Ну и что теперь прикажешь делать? Начинать поздно, всё равно не успею никак. О! А вон и отец Паисий - возвращается уж. Эх, плакал мой заклад, жалость-то какая! Ведь цельный егорий...
- Так вы, отче, еще и с книгами в руках вокруг собора-то! - восхитился брат Лука. - Вот это да! И княжича знатно посрамили, и заклад выиграли - стало быть, полная ваша победа выходит!
Запыхавшийся лекарь с подозрением покосился на Кирилла, затем на восторженного сидельца:
- Всё понятно. А ты чего тут?
- Так я это... малинки малость присобрать, вы же сами благословили давеча.
- Ну и где ж малинка-то? - постным голосом вопросил отец Паисий, кивая на пустой туесок в его руках. - Потребил небось? И правильно: малинка - она для укрепления здоровья ягода исключительно пользительная. Следовательно, теперь тебе - с укрепленным-то здоровьем! - тяжелые послушания в самый раз будут. Ась?
Лука заполошно исчез среди кустов.
- А ты, княжиче, всё проказничаешь, всё не угомонишься никак, - кротко заметил отец Паисий, опуская стопку книг на поставец. - Тогда вот епитимья тебе, она же упражнение доброе: от сего дня по полному часу утром и вечером будешь пребывать в уединении да тишине с закрытыми очами. Сидя ли, лёжа ли - твое дело. Хочешь - размышляй о чем-то существенном, хочешь - вирши слагай в уме или просто мечтай. После же, взявши бумагу, перо да чернилы, опишешь со тщанием все свои помыслы, желательно даже случайные и мимолетные, да мне предоставишь. Поначалу так, а там видно будет.
- Простите, отче.
- Бог простит. Уразумей однако: то не только за шутки, что над стариком шутишь, а для вящей пользы тебе же, дураку. Теперь к делу вернемся: опять ложись да глаза закрывай. Из греческого немного почитаем. Я начинаю, сосредоточься.
- Эвлоимени... и василиа... ту Патрос ке ту Иу... ке ту Агиу Пневматос... нин ке аи ке ис ту эонас... тон эонон, - старательно проговорил Кирилл.
- Верно. По-славенски истолкуешь?
- Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Из Литургии это.
- Добро. Теперь отсюда попробуем, внимай.
- Иц... х... Ага, это "ихь" получается. Хор... те... Хёртэ! Эс бе... рицх... Эс бэрихьтэн!
- Ты же сказывал, что германский хорошо разумеешь! - удивился отец Паисий. - Маленько прихвастнул, что ли?
Кирилл соскочил с постели и протянул руку:
- Книгу можно? Где оно, где оно... Ага, вот: "Ich hörte es berichten, daß sich Herausforderer einzeln begegneten: Hildebrand und Hadubrand..." Сие значит: "Я слыхал, как сказывали, что встретились в поединке, бросивши друг другу вызов, Хильдебранд и Хадубранд". Вот так. Отче, вы греческий знаете?
- Вестимо дело.
- А германский?
- Не сподобился.
- Стало быть, греческие слова для вас осмысленны, как и для меня. То есть, вы их в уме сразу переводите. В германских же словах непонимания полны и только буквы знакомые различаете - и я чрез вас вынужденно то же самое проделываю.
- Ах вот оно как! А ведь верно, верно... - лекарь призадумался. - Но с другой стороны получается, что те языки, которыми не владеешь ты, но владею я, чрез меня тебе понятными могут оказаться. Да нет: даже и должны! Допустим, это будет латина. Ну-ко, ну-ко попробуем...
- Конкордиа... парвэ рэс крескунт... дискордиа максимэ дилабунтур... Что и вы, а чрез вас и я разумеем так: при согласии и малые дела возрастают, при раздорах же и великие рушатся.
- Отменно, просто отменно! Добро. С этим мы такоже всё разъяснили, - отец Паисий удовлетворенно хлопнул ладонью по книге и подался вперед: - А сейчас зри мне в глаза и проговаривай вслух то, о чем я мыслить стану. Давай!
- Ага... Возьми новый горнец с узким горлом... и насыпли в него десять драм яблонной коры... Потом натолки пять драм чернильных орешков...
- Довольно, опять молодец. Да... Как же быстро дар твой пробуждается - просто удивительно!
- Отче, то был секрет приготовления какого-то из снадобий ваших? И что в итоге выйти должно?
-
