А что: все работают. Никто не сачкует. Никто никого не грабит, насилует, завоёвывает, пилит, подсиживает… Да никто даже банально не скандалит! Ну, он, во всяком случае, ни разу не слышал. Нигде и ни от кого даже признаков недовольства – ни другими людьми, ни уж тем более – своим карьерным положением. Или политическим Строем…
Все счастливы в меру местного менталитета!
Вот именно – [i]местного[/i] менталитета!
Интересно всё же посмотреть на жизнь в БША. Жаль, три года выезжать никуда больше чем на сутки нельзя…
А ничего. Вот будет у него через три года конец Контракта – он слетает… Пусть даже придётся отдать за билеты все заработанные деньги. Плевать. Ателье там, дома, перебьётся! Он разберётся.
То есть, он надеется, что разберётся, кто и зачем здесь дёргает за ниточки, и вращает колёса. Истории. Ха-ха.
Под утро Гудрун снова еле растолкала его – ему опять приснился кошмар.
Словно огромный каток разравнивает и укатывает свежеуложенный дымящийся асфальт прямо перед ним, а он, словно муха на липучке, завяз в тягуче-обжигающей обсидианово-чёрно блестящей и воняющей гудроном массе по колено, и продолжает погружаться… А неумолимая ревущая машина всё ближе, ближе – и вот уже неумолимо надвигающееся раскалённое колесо-давитель над самой головой!
Сейчас его главное достояние – мозг! – расплющит и выдавит через уши!..
– Алексейс! – в голосе перепуганной бедняжки сквозила подлинная боль, – Как мы спать вместе, вы… Болеть! Спать кошмар! – она-таки выучила это слово по-росски, так как Алексей чуял, что «бэд дрим» не звучит столь ёмко.
Он фыркнул. Покачал головой, гладя по шелковистым волосам. Голосу постарался придать всё то, что, как ни странно, испытывал к этой фактически био-роботихе:
– Нет-нет, солнышко моё. Это не так. Без тебя мои кошмары куда хуже! И страшнее! Так что я рад, что ты вовремя меня будишь!
Гудрун помаргивала на него своими «фарами машины», действительно раскрывшимися от испуга в пол-лица, слёзы сами катились из них. Алексей…
Почуял, как сердце снова сжимает чья-то стальная рука.
Ну он и свинья! Но – не говорить же этой малышке, что она – продукт чужой злобной воли, так организовавшей здесь всё, вплоть до мышления, что женщина стала… Игрушкой. Инкубатором. Рабыней – в руках не то что Мужчины, (Это было бы просто возвращением к мусульманству!) а – Капитала!
Золото ещё раз доказало, что его обладатель может делать…
Да – буквально всё. Что хочет. А затем борзые баснописцы и сочинители Легенд из СМИ преподнесут это как непреложную истину, единственную возможную данность, Всеобщее Благо, радение о Человечестве. И всю остальную демагогическую чушь.
– Спасибо, солнышко моё… Я так рад, что мы встретились!
– Я тоже рад… Алексейс! А ведь мы проспать! Ты забыть сказать портье разбудить нас!
Смеялись они уже вполне весело.
Фру Магда снова молча ухмылялась в усы, (Бессовестная коза!) фру Хельга только поджимала губы на его ворчание и пыхтение. Закройщица просто делала своё дело.
Но к вечеру первая, исходная, зелёная модель платья, оказалась полностью готова. Алексей чувствовал, несмотря ни на что, законную гордость. О том, что он снова может её ощутить, недвусмысленно сказал сердито-восхищённый взгляд художницы, снова как бы заломившей одну бровь.
Однако в этот раз фру Хельга не спешила высказывать восторги – по опыту работы с «мастером» знала, что возни-то больше всего будет как раз со вторым, красным, рабочим образцом.
И точно: с ним Алексей возился ещё три дня, так, что обрезками и обрывками красной ткани была засыпана вся мастерская, а Гудрун – уж на что терпеливое создание! – сказала, что судороги сводят икры. Алексей сопел, отмалчивался, высовывал язык, и старался только не ругаться вслух…
К исходным зелёным выкройкам пришлось полностью возвращаться два раза.
Однако в пятницу, получая от довольно сверкающей лучезарно ясным взором фру Магды очередной пухлый конверт, он чувствовал, что старался не зря. Платье сидело так, как он ему наметил. И «отвислый зад» манекенщицы заметно абсолютно не было.
– Фру Магда. На понедельник мне понадобятся наши «ну-ка, вот ты!», и «эй, девушка!» – он подмигнул.
Фру Магда не придумала ничего лучше, как дать ему солидного тумака. Алексей радостно заржал. Фру Магда соизволила тоже покудахтать. Оба довольно переглядывались.
– Хэрр Алексейс. Я уже вам говорила… Что вы на редкость обаятельное хамло. Девушек зовут Софи и Мими. – Алексей кивнул. Он отлично помнил и сам, – Они будут.
На выходные они с Гудрун выбрались в какой-то пригород. Алексею уже нравились прогулки по мутным и заросшим зелёной ряской каналам на речном трамвайчике. Гудрун только морщила носик от запаха «Противный… э-э… болото?.. Ну, вонять, очень! И рыба!» Вид всех этих домов, фактически превращённых в мини-пристани для разгрузки всё тех же товаров с кораблей и шлюпок, поражал Алексея в который раз.
Нет, вовсе не за счёт украшательств: вон, во многих стенах наверху ещё сохранились балки с крюками и блоками! Даром, что ли, Гелландия была в своё время второй после Владычицы морей по размеру торгового флота и товарообороту, Державой!.. Правда, сейчас-то никто ничего не разгружает. Но плавает. И торгует…
Впрочем, сейчас и эта самая «Владычица морей» Ангалия явно не процветает, и не диктует всему миру свою… А диктует её страна помоложе и понаглей. Потому что все (или – почти все) деньги мира – у неё.
Ресторанчик, где они очень даже мило посидели, поев отменных лангустов, и ещё массу свежайших морепродуктов, назывался «У Петра». Вряд ли, конечно, это имело отношение к великому Царю, но Алексею было приятно. Да и сам интерьер отличался уютной консервативностью: все эти сети, развешенные по углам, стилизованные (А может – и нет!) колёса от телег в виде люстр, штурвалы и фотографии парусников в рамках чёрного дерева по стенкам… Он так ничего и не спросил у хозяина насчёт происхождения названия. В следующий раз. Или – никогда, чтобы не разрушать милого впечатления…
Гудрун причмокивала, и ела без колебаний – от морепродуктов не потолстеешь! Другое дело, что с её зарплатой не часто себе такое можно позволить. Алексей и радовался, что сделал приятное «своей девушке», и злился на всё того же эксплуататора-прохиндея.
– А где ещё, кроме Париса, Ландона и Хамбурха ты бывала?
Вначале она, вроде, не поняла вопроса. Затем несколько растерянно ответила:
– Нигде. А – зачем я где-то ещё бывать? Там где нет работа, я не бывать!
Алексея снова резануло по сердцу. Девушка не представляет себе, что есть на свете такое чувство, как любопытство, тяга к прекрасному, новым местам. Людям… Словом то, из-за чего и посещают все эти музеи, блошиные рынки и чужие страны… Вон, как он – взял, и поехал посмотреть Гелландию.
Ну вот и посмотрел.
Настроение начало портиться. Но он постарался Гудрун этого не показать, рассказав про своё обучение. И про женщин на курсе. А зря. Гудрун не поняла, как это женщины могут быть друг другу соперницами и конкурентками, если у всех «Общий дело. Работа же один?». Вот хорошо, что не успел слишком подробно углубиться в тему. И рассказать, как режут ножницами дипломные модели конкурентки, когда никто не видит, и даже мажут платье изнутри феналгоном, чтобы…
Нет, Гудрун такого точно не поймёт. Да и представить не сможет.
Да и никто в его Ателье не сможет. А хорошо это или плохо…
Он оказался в растерянности. Но пришлось признать – да, в [i]его[/i] Ателье сотрудницам и в голову не могло прийти навредить своему Мастеру. Или друг другу… Или – делу!
Чёртов Моргант. Вот загадал задачку!
Когда он расплатился по традиционно крохотному счёту, и они встали, Гудрун вдруг сказала:
– Алексейс! Сегодня я должен… Идти мой дом.
– Зачем, солнышко?
– Там жить мой… Флауэ. Надо поливать. – вот это да! У его девушки есть цветы! Хм-м… А интересно – можно ли ему посмотреть? Вот и надо спросить.
– Гудрун. А можно мне пойти с тобой? Хочу посмотреть твой Флауэ.
Ни секунды колебания или смущения:
– Конечно! Я рад, что ты хотеть смотреть!..
Поскольку велосипедов у них всё ещё не было, до дома Гудрун дошли пешком. Правда, быстро – за полчаса. Потому что здесь, в Омстердаме, всё – рядом. И даже в выходные не было ни толкотни, ни суеты… Вероятно, все, кто работали – просто отдыхали. А ходили по улицам только всё те же туристы. Мать их…
[left]Дом, в принципе, ничем не отличался от Алексеевского отеля. И даже портье как будто был ксерокопией его знакомого. Стандарт они тут, что ли, приняли – на солидных, всё понимающих, всё видящих, и всегда молчащих мужчин неопределённого
