И Адам ничего поделать с собой не может, когда видит такую чистоту чьих-то помыслов, даже если они так блестяще разыграны подлой душой Велимира Обманчивого.
Но как сейчас выясняется Адамом, то этот для него незнакомец и в первый раз встреченный человек, сумевший на всякое удивление так быстро найти с ним контакт, умеет так к себе человека расположить, что он, а в данном случае Адам, готов ему доверить самое в себе сокровенное.
– Чувствую исходящий от вас пронизывающий холод одиночества. – Поёжившись в себе, всё это проговорил Велимир Откровенный, своим носовым указателем прямо тыча Адаму под рёбра, вытаскивая из него душу. И Адам, физически даже почувствовавший в себе вот такую сердечную и душевную несостоятельность и неустойчивость, которая отсутствующим ребром пронизала и сквозило его холодом через это открытое отверстие, теперь смотрел на Велимира, как на врачевателя таких душевных драм.
И Велимир готов отвечать взглядам и надеждам Адама на себя.
– Вы живёте один? – задаётся вопросом Велимир.
– Сколько себя помню. – Отвечает Адам.
– Желаете изменить такое положение вещей?
– Да. – Кивает Адам.
– Понятно. – Задумчиво сказал Велимир, вновь бросив взгляд в сторону совка в руках Адама. – А что ты всё-таки ищешь? – спросил Велимир.
А вот здесь Адам самопроизвольно полез в карман и вытащил оттуда подобранную им карточку, являющейся визиткой для этого салона.
Велимир без лишних слов забирает эту карточку из рук Адама, и подносит её к носу, что б…Прикрыть свои глаза, задрав свою голову и нос при ней чуть вверх, чтобы полноценно предаться процессу сбора и анализа присутствующего на этой карте аромата её владельца.
И первое, что проделал Велимир, то своим обдувом через нос очистил карту от присутствия на ней посторонних, временного значения и характера запахов (к ним относятся запахи карманов куртки Адама и запах его рук), которые чисто из временных и случайных соображений попали на поверхность карты и не могли в неё впитаться так, как присущие её владельцу идентификационные данные его личных отождествлений через потовые железы, в чьи функции входит не только охлаждение разгорячённого тела, но и создание в человеке эксклюзивного аромата для привлечения представителей противоположного пола. После того, как он приготовил объект изучения для своего анализа, Велимир объективности ради и чистоты эксперимента, не стал согласовывать свой анализ с Адамом, кто обязательно привнесёт от себя что-то в сторону этого объекта изучения, и принялся всем собой внедряться в эту карту.
Так проходит некоторое время, во время которого Адам старался не дышать, что б своим дыханием не мешать Велимиру, кто обязательно обнаружит, как кто-то его специально сбивает с мысли, надувая эфемерные конструкции из того, что он в принципе уже понял из этого забора запахов.
– Вы специально всё это делаете. – Как зыркнет взглядом в сторону Адама с этим вопросом Велимир, что Адам в себе задохнётся из-за невозможности продохнуть в себя новую порцию живительного кислорода, которая должна была прийти на смену только что им выдохнутого, переработанного уже воздуха, который он по вот такому личному недоразумению и выдохнул в сторону Велимира, чем и внёс свои правки в процесс изучения им остаточных позиций ароматов на карте.
– Я, конечно, понимаю ваше желание смешать ваши личные запахи с присутствующими на этой карте запахами, – говорит Велимир, – но у вас из этого ничего не выйдет, если вы не проявите терпение. И не будете сбивать меня своим нетерпением прикоснуться к тайне той, которую я уже почти нащупал.
И хорошо, что Адам проявил благоразумие и не стал своим дыханием вставлять палки в колёса этому исследованию. Правда, как сейчас выясняется со слов Велимира, то вопрос с этой картой куда как более сложной, как ему показалось на первый взгляд.
– Что-то не могу сконцентрироваться. – Относя карту от носа, говорит Велимир, скривившись в лице. – Давайте после. – Добавляет Велимир и без всякого объяснения Адаму, сколько будет длиться это после, и как он об этом узнает, убирает карту себе в карман, и с видом занятого очень человека, которого не просто заставляют ждать и тратить своё бесценное время на бесплодное ожидание без объяснения причин этой задержки, а его прямо-таки обескураживают всем этим игнорированием и не реагированием на его появление тут, начинает водить из стороны в сторону своим длинным носом с высоты своего рассерженного в предел состояния.
– Доколе!? – прям читается такое нетерпение во всём осознании этого человека-монумента Велимира сейчас, и это его послание относится ко всем в этом зале и в первую очередь чего рот раззявила и глазами хлопаешь Белле.
И Белла, честно и очевидно сказать, что не такая и раззява, как на это указывает раздосадованный Велимир, и она давно была готова принять своё непосредственное участие в обслуживании Велимира как самого приоритетного для их салона клиента, да вот только Велимир всё делал сейчас для того, что б не смели его отвлекать от самого себя. И его переход от одного к другому так был резок и незаметен, что, пожалуй, Велимир имел некоторое право заметить Белле то, что он ей заметил.
– Я не вовремя? – задаётся вопросом с поддёвкой Велимир, вдруг заметив Беллу.
– Вы же знаете, Велимир Арбитович, что для вас в нашем салоне нет никаких временных ограничений. – Парирует Велимира Белла.
– Только для меня одного? – прищурив глаз, спросил Велимир.
– Только для заслуженных. – А вот этот ответ Беллы заставил Велимира в лице загримасничать в самую незрелую сторону неприятия такого жизненного факта. На чём он не остановился, посмотрев в сторону дальних рабочих мест мастеров жизнеутверждающей укладки ваших волос по своим знаковым местам, которые, есть своя вероятность для этого, время от времени занимали те самые заслуженные деятели искусств, кого любит только зритель и кто только у него получает признание. Но что взять со зрителя, который смотрит на жизнь искусства только с любительских позиций и зрительского кресла. И он не имеет возможности вникнуть в происходящее на той же сцене с профессиональной позиции. Как с той же стороны своих коллег по этому мастерскому цеху. Которые всё, всё знают об изнанке театральной жизни, на чём строятся и вылепливаются так нравящиеся зрителю образы, что заставляет сердца зрителя трепетать и мучится, и вот им-то и нужно отдавать право первого слова в оценке заслуженности своего клятого товарища и коллеги по сцене (а им не дают!).
– Сказал бы я, что думаю о нашем всеми уважаемом и одновременно проклинаемом коллеге Афанасии Петровиче Бурило, да по этическим соображениям не могу этого сделать. Все ведь в театре знают о наших не простых отношениях с супругой Афанасия Петровича, проявившей большое здравомыслие и проницательность своего ума, оставив этого тирана и пропойцу Афанасия Петровича ради лучшей и достойной для себя судьбы в моих объятиях. И получается, что я не могу быть беспристрастным ценителем таланта Афанасия Петровича Бурило, в этом сезоне отличившегося отличной игрой Отелло. – И вот только в качестве эксперимента будет дадено слово коллеге по сценическому цеху в деле оценки работы своего коллеги, как тут же всё это, задуманное как благородное дело, нарывается на не предвиденные обстоятельства взрывного характера Афанасия Петровича Бурило, вдруг заметившего не этические и скабрезные, ниже пояса выражения в этом пасквиле на него со стороны Савелия Григорьевича Печника, бывшего закадычного друга, с кем они всё вообще делили до тех пор, пока Савелий в этом деле не перешёл все общественные нормы морали и границы, решив поделить и супругу Бурило Афанасия Петровича, – Мол, пожила с тобой, теперь она будет жить со мной.
– Я всё терпел. – Подскочив с места во втором ряду театрального зала во время репетиции, бешено вращая глазами, заревел Афанасий Петрович Бурило, всем своим видом показывая, что он действительно больше терпеть бездействия со своей стороны не намерен, а вот как он это делать не намерен, то это как раз и начинает у всех вызывать опасения. – Но, чтобы так публично надо мной насмехались, озвучивая вслух какими способами завлекали мою бывшую супругу, Анастасию Ефремовну, кою видимо не так устойчиво и увлекательно захватывали в объятия, то этому не бывать. – Ну и дальше Афанасий Петрович бросился приводить в жизнь этого своё не бывать. – Я сейчас вам, Савелий Григорьевич, покажу, кто тут из нас заслуженный мудак!
И видимо в режиссёрских и продюсерских креслах сидят люди дальновидные, отлично понимающие, к чему ведёт вся это демократия под сводами кино и театра, и на поверку так уж получается, что они только на словах проводят политику полной свободы слова, тогда как на деле ими всем навязывается полный диктат, где отходить от написанного по тексту, какой бы ты звездой не был и в каких бы отношениях ты не был заподозрен и уличён в сторону продюсера, никому не позволено. И даже возможность импровизации и та должна быть согласована за глухими стенами отеля между имеющими право решающего слова людьми и теми, кто хочет этого слова.
[justify]Так что они заранее пресекают любую возможность воспользоваться своим правом слова людям из театральной тусовки. Которые, как все об этом знают и этого не скрывают, крайне невоздержанны на эмоции и язык – это инструменты их профессии, которые они постоянно классифицируют, оттачивая их, само собой, на своих коллегах, а кто как не они с профессиональной точки зрения смогут оценить ваше умение
