Когда же Велимир собой прощупал сидушку на предмет отсутствия кнопок, он смог расслабиться и приступить ко второму этапу анализа своего заслуженного соперника. Для чего он откинулся на спинку, вытянул ноги, и уставился на себя в зеркало, как это видимо делал до этого Анфис.
– И что ты там сегодня увидел? – задался вопросом к себе Велимир, полностью отстранившись от внешнего мира. Чему никто здесь, в салоне не мешает, в частности Белла, как уже понял Адама, то привыкшая к вот таким причудам людей искусства. Чья экзальтированность поведения есть их профессиональная черта. Так что тут ничего не поделаешь, и лучше спокойно наслаждаться бесплатным спектаклем, чем тратить себе нервы на бесполезные увещевания этих зацикленных на своей роли в жизни искусства людей в сторону их, наконец-то, здравомыслия. – Вы мне простили вам напомнить о том, что вас ждут на репетиции.
– Подождут. – Только и отмахнётся от такой бренности бытия заслуженный мастер искусств Велимир Раневский. – Кстати, не напомните мне, кто там меня больше всех ждёт? – всё же поинтересуется Велимир у Беллы, кого он будет ставить в неловкое положение своим, пусть ещё скажет спасибо, что только опозданием.
– Аделаид Кустодиев. – Вслух это сказав, а дальше уже про себя добавит Белла: «Тьфу, что за имена такие, не проговариваемые за раз!». Что указывает на то в Белле, что она так и не достигла высшего понимания роли личности в постановочных представлениях на сценических площадках. Она занимает центральное и движущее всей энергетикой пьесы место, и по этой в том числе причине, эта личность не может зваться самым обычным, ходовым в человеческой среде именем. Вот и приходиться людям, заявившим о такой своей роли в жизни и становлении культурной среды, занимать для себя самые необычные имена. Прославляя их, а не самих себя. И эта бескорыстная со стороны их личного имени жертва, никем и никогда не бывает оценена.
– Адик что ли? – запанибратски фамильярничает Велимир, ещё при этом и зевая, таким образом всем давая понять, что он на короткой ноге с этим Адиком, с кем он вчера, может быть, даже пил и закусывал, и в общем, тот подождёт столько, сколько Велимир сочтёт нужным. И только то, что Велимир с трепетом относится к узам дружбы, которые соединяют его с Адиком, не позволяет ему здесь так долго высиживать, и он немедленно пойдёт и покажет всем, как он ценит узы дружбы.
Сейчас же Велимир сосредоточен на другого рода познании и анализе. А именно на попытке разобраться, на чём крепятся его узы ненависти к Анфису Преображенскому. И Велимир так глубоко погрузился в своё сосредоточение на образе Анфисе, кто буквально недавно гримасничал и с явным удовольствием лицезрел себя в это зеркало, что он воочию мог убедиться в том, что всё то, что он об этом Анфисе представлял, на самом деле имело место. Этот Анфис в самой предельной степени его презирал – он с ним нисколько не считался, не замечая.
И даже сейчас этот Анфис кроме себя никого вокруг не видел, хотя Велимир имел полное для этого право, как человек стоящий за представлением Анфиса в зеркале. Хотя всё же частично он отдал ему должное, заметив Велимиру, что сколько бы он в его сторону не пялился, ему никогда не познать гения.
– Это почему же? – чего-то не понял вот такой самонадеянности Анфиса Велимир.
– Потому, что ты не являешься им. – Со всей своей простотой отвечает Анфис, отчего у Велимира даже свело скулы.
– Это с чего ты это решил? – задаётся вопросом Велимир.
– Это ты, а не я решил. Ведь ты же за меня тут разговариваешь и всё решаешь. – Шах и мат ставит Анфис Велимиру, сдёргивая его немедленно с этого кресла и отправляя на его личное кресло под руководством Беллы.
И как это сейчас видит по Велимиру Адам, то разговор с самим собой не просто расстроил Велимира, а он до такой степени выбил из под его ног все основания стоять крепко на своих ногах, что Адам к своему удивлению и чуточку изумлению не понял, как он сразу не увидел в Велимире его непревзойдённый талант играть трезвых людей, тогда как он готов в стельку. И то, что его очки на носу так запотели, имело под собой совсем другое объяснение, отличное от того, что сперва себе надумал Адам – любит этот человек смотреть на мир сквозь призму личного, субъективного мировоззрения. Вот так он объяснил замутнённый взгляд Велимира.
Ну и по следам вот такого открытия, Адам, что за человек такой мелочный, начал волноваться только за самого себя и за свои потери.
– И как мне теперь быть с картой. – Глядя на уже посапывающего Велимира, нервно вопросил себя Адам, преждевременно обвинив человека во всех смертных грехах. Мол, этот Велимир и присвоит себе эту клубную карту, и обменяет её секрет на кружку пива в баре у своих собутыльников, – она ключ к одному безнадёжно влюблённому сердцу, хотите за кружку пива услышать эпическую историю драмы двух сердец, – или вообще о ней забудет, выпав в осадок в каком-нибудь затрапезном репертуаре…то есть в ресторане.
Но как оказывается слеп и поспешен в своих негативных суждениях оказался Адам, видимо знать ничего не знающий о человеческом участии.
–Ты пойдёшь со мной. – Ткнув пальцем в Адама после того, как последний растрёпанный внутренним возбуждением и переживаниями этического характера клок волос был уложен в полагающееся для него место, заявил Велимир, открыв глаза в этом мир, а уж затем только на себя.
На что Адам хотел бы поинтересоваться у Велимира о том, с чего это у него такая уверенность в этом, и с какой это стати он так искушает ему нагрубить постороннего человека, да не успел, перебитый Велимиром.
– Мне, как и тебе нужна помощь в своём передвижении к цели. А взаимопомощь самый верный способ дойти до своей цели. Согласен? – задаётся вопросом Велимир, так ловко обосновавший и пояснивший для Адама характер и условия неписанного договора между ними. Ты мне, я тебе. Око за око при случае и тому подобные, сохраняющие баланс вещи.
– Согласен. – Закрепляет договор словом и подачей своей руки Велимиру Адам. На которую Велимир всем собой опирается, и Адам только сейчас начинает осознавать, насколько тяжелы будут для него хотя бы на первом этапе принятые условия договора. Попробуй, не сбившись, довести нагруженного под завязку человека.
– Теперь становится понятным, почему он отдаёт такое предпочтение органам обоняния в своём познании мира. Он залил свои шары, мало что видя, никого не слышит, находясь на своей волне. Пощупать он, конечно, не против, но нужно сперва обнаружить объект вот таких плотских устремлений, вкусить будет сложно сделать, не распробовав ведущие к этому вкушению этапы пути, и на первый план выходит обоняние, с помощью которого можно и всё остальное к себе приблизить. – Осенило откровением Адама, как только на него всем весом навалился Велимир, видимо человек в предел доверчивый, раз он всего себя доверил Адаму, первому встречному, от которого теперь зависело, куда Велимир в итоге попадёт – так и останется он мучить себя и знакомых для себя людей на этой грешной из-за вот таких как он людей земле, или же Адам в один момент сбросит со своих плеч этот тяжкий груз для множества людей, и уронив головой об мостовую Велимира, избавит этот мир от стольких проблем.
И это очень непростая дилемма, когда ко второму варианту тебя всё в Велимире – от него несёт как от пивной бочки, сопит в своё удовольствие он себе в нос и пускает на шею Адама слюни – и в себе – неимоверная нагрузка на плечи и сердце, плюс этические проблемы с этим грешным человеком – толкает.
И кто уже сейчас знает, не искусился бы Адам, подойдя к выбоине на своём пути, как раз сейчас проходящем в очень подходящем для вот таких трагических случайностей месте, если б Велимир, как будто в себе все эти мысли Адама не прочитал и не очнулся.
– Чуешь? – задаётся много чего может значить вопросом Велимир, поведя своим носом.
– Что? – недовольно вопрошает Адам.
– Запах искушения. – Поясняет себя Велимир, отстранившись от Адама и посмотрев на него исподлобья провокационной мысли, указывающей на впереди лежащую выбоину. – Не туда ли вы меня ведёте, чтобы извести, Адам?
А Адаму сами намёки на вот такую возможность проведения в жизнь такой глупости – да я тебя давно мог бы через перила лестницы перекинуть, без шансов для тебя на выздоровление – оскорбительны и противны.
– Какого искушения? – всё же задаётся вопросом Адам.
– Животного. – И опять ничего внятного и объясняющего не говорит Велимир, а вот урчать в животе, слышать Адаму крайне противно, и вообще, не предстало человеку культурному и воспитанному так себя вести прилюдно.
О чём бы Адам непременно указал этому, только при первом впечатлении, явно обманчивому, воспитанному и интеллигентному человеку Велимиру, не испытай тот в новом нетерпимом качестве его терпение тем, что он так вперёд дёрнулся бежать, что не принять все эти действия за побег от своей живой действительности, было совершенно невозможно. Ну а когда Велимир буквально скоро чуть было не споткнулся и не полетел лбом встречать своё нетленное будущее в памяти людей его знающих, то тут уже Адам не удержался и бросился спасать Велимира от самого себя.
– Да чёрт побери вас. Куда вы так спешите?! – в сердцах выкрикнул вслед Велимиру Адам. И что удивительно, то тот ему на этот его запрос ответил.
– У чертей, бл*ь, обед. А чем я их хуже. – Вот такое заявил Велимир и давай снова ускоряться. А Адам значит, должен ответить для себя на этот философский ему ответ Велимира, и надо ли ему связываться с вот таким человеком, кто ни к чему хорошему тебя точно не приведёт. А к чертям на обед, как это сейчас выразился и заявил Велимир, и кто ещё знает в каком качестве, то это не слишком хорошая перспектива, если только не искать во всём для себя выгоду, где этот обед с представителя преисподней, очень может много информативного для тебя дать.
[justify]– Ну и чёрт с тобой. – Махнул на всё рукой Адам, и поступил противоположно тому, что сейчас им было заявлено. Он бросился догонять
