Килька в томатном соусе.
Рассказ.
(Из сборника «разрешённая фантастика – 3»)
Дверцу холодильника Вадим Петрович Молотов открывал с двойственным чувством: злости и разочарования.
Зол он был на себя (Ну, а на кого же ещё? Кто должен вовремя покупать продукты, пока жена в санатории? И не давать себе послаблений типа того, что «сегодня не пойду – устал, как никогда». Непонятно, правда, от чего!..).
А заранее разочарованным он чувствовал себя потому, что кроме лекарств в двери, и превратившегося из красного в коричневый, и сморщившегося, словно увядшая роза, болгарского перца в нижнем отделении, там решительно ничего съедобного не имелось.
Однако пристальный (А-ли-лу-йя!!!) осмотр белого пространства, залитого ярко-ослепительным, как в супермаркете, светом, позволил выудить из-под пустого пакета от моркови хитро замаскировавшуюся банку кильки.
А «зимовщица»-то она, судя по ее виду, со стажем. Петрович уж и не помнил, когда, и для чего они в последний раз брали консервы. Может, для какого-нибудь салата? Нет, вряд ли – на «Мимозу» жена берёт в масле…
Тем не менее он с довольным мычанием, которое храбро называл пением, и широкой улыбкой, в которую, как чуял, растянулся рот, торжественно, на ладони, пронёс банку к обеденному столу:
– «Броня крепка, и танки наши быстры! А наши люди… э-э… да что там говорить!..»
На столе уже всё было готово. Если можно так сказать про откупоренную бутылку красненького, и фужер. Пить из стакана Петрович считал ниже своего достоинства: даром что ли, заканчивал Институт? Он – офицер запаса. Правда, уже двадцать с лишним лет как списанный…
Покопавшись в ящике, он выудил открывалку. Уверенным движением вбил её остриё в край крышки, и продолжая улыбаться, и ощущая нешуточное слюноотделение, (даже губы облизал!) вскрыл сегмент – чтобы хватило отогнуть. Положил открывалку в мойку, а из ящика достал ложку. Вилок Петрович на дух не переносил.
Нарезанные ломти белого хлеба с красно-оранжевым соусом и кусочками рыбы сверху – что может быть аппетитней! Эта картина уже стояла в воображении Петровича.
Однако отогнув крышку, Петрович не удивился даже – а, скорее, снова испытал злость и разочарование: ни томатного соуса, ни кусочков обжаренной рыбы.
Под крышкой лежала какая-то верёвка, свитая в спираль. Серая и ребристая.
Нет, не верёвка – это не нитки. А, а… Чешуя!
Мать её!..
Что за хрень?!
Петрович взял банку в руку, и отдалил на полметра – иначе не увидать.
«Рижское золото». Крупно: килька. И помельче – в томатном соусе. 240 г. Всё правильно. Вроде…
Вернув банку на стол, Петрович не придумал ничего лучше, как попробовать отделить странную шишку на конце «верёвки» – плевать, какая бы там рыбеха не водилась теперь в Рижском заливе, вот такую чешуйчатую голову он точно есть не будет!
Однако шея странной консервированной «кильки» отказалась перепиливаться кромкой ложки. И чёртова голова чёрно-серой штуковины вдруг поднялась с центра банки: ну один в один, как у дрессированной кобры – Петрович видел такой номер в цирке!
Гос-с-поди Иисусе! Да она же – живая! Вон – открылись глаза!
Не-е-ет, они совсем не похожи на глаза тушёной кильки! Они – большие, чёрные, и… Злые!
А рот – вон: он сердито оскалился! – полон острейших мелких белых зубов!
Вдруг пасть сделала движение, и с металлическим скрежетом сомкнулась вокруг конца алюминиевой ложки. Та ощутимо дёрнулась в руке.
Петрович моргнуть не успел, как в ложке не стало доброй четверти! Глазки моргнули – тварь глотнула! (Прямо как лягушка – успел он подумать!)
А вот и членики-лапки отделились от тела, к которому были плотно прижаты, и тварюга весьма шустро, словно всю жизнь только этим и занималась, выскользнула из банки, спрыгнула на пол, и драпанула за мойку!
Петровича поразил даже не шлепок об пол, ударивший по слуху, когда почти полуметровое тело хлопнулось об него, а странные телодвижения: тварь бежала вовсе не как змея, то есть – не ползла! А очень даже резво – галопом, словно заправская лошадь! – скакала, выгибая волны на спине, и слаженно двигая бесчисленными парами ножек по бокам туловища…
Да что же это!.. Вот блин!
Петрович употребил и другие слова, пока отодвигал тумбу мойки, и пытался рассмотреть, куда подевалась дурацкая штуковина. Но искал её не слишком активно. И – со скалкой в руке. Отгрызенный кусок алюминия вполне адекватно впечатлил его.
Вот же свинство!.. Плинтус, которым он закрепил новый (не больше шести… семи… Нет, пожалуй, всё-таки десяти лет уложенный…) линолеум, оказался прогрызен. Дыра щетинилась свежей щепой – ничего себе!.. Как раз под полудюймовое тело.
А дальше?
Пришлось принести фонарик, и посветить.
Проклятье! Гипсокартонная стена тоже оказалась прогрызена насквозь – вон, в дыре неправильной формы видать кафельный пол ванны! Да что же это за напасть-то такая?!
Что за мерзость сидела в банке?!
Однако сетовать и рассматривать банку Петрович принялся только после того, как обыскал со светодиодным фонариком, оставшимся от внучки, всю ванну, а затем – и туалет, через который трубы коммуникаций проходили к стоякам.
Нет, дохлый номер: здесь не то что привычным тараканам, или тонкой, в палец, твари – здесь и ёжикам-хомячкам-черепашкам найдётся где спрятаться!
«Килька». В томатном соусе. Рижский… Ну и так далее.
Изучив банку изнутри с помощью лупы, Петрович пришёл к странному выводу.
Тварь вовсе не была изначально законсервирована врагами-вредителями, чтобы «вести подрывную и диверсионную деятельность в тылу врага», как он посчитал вначале. (Проклятая паранойя!) Нет, она…
Выросла, сожрав всё, что оказалось доступно её милому ротику, прямо там, внутри! Крохотные ошмётки чешуек и следы томата там, куда, очевидно, не доставал язык – в узких кромках банки! – однозначно показывали, что килька раньше здесь всё же была…
Но почему тогда эта тварюга не вылезла из своей тюрьмы раньше?!
Может, замёрзла в холодильнике? Или – не могла укусить обтекаемые гладкие бока изнутри? Может, «милый ротик» не открывался настолько широко?
И что же ему теперь делать?! Через два дня приезжает Клава. Уж она-то не похвалит за «вселённую» в квартиру «нечисть»!
Петрович сердито взглянул на хлеб, стакан и бутылку. Б…ство! Пить-то – расхотелось!..
Он прошёл в прихожую. Взял трубку телефона: чёрт, опять забыл, что тот – новомодный! С кнопочками… Пришлось сходить в зал за очками. Ага, есть!
– Алле! Справочная? Здравствуйте… Будьте добры, телефон санэпидемстанции… Район? Кировский… Да. Записываю… Спасибо.
В санэпидемстанции сказали, что по заказам ездят только с утра. Ладно, шут с ним. С утра – так с утра. Чувствуя, что честно сделал всё от него зависящее, Петрович вернулся на кухню. Вот ведь встрясочка… Рассказать кому – засмеют! Скажут, что допился до чёртиков. На радостях, что остался один.
Неправда – он не пил… много. Даже когда они вдвоём потихоньку портили друг другу нервы с тех пор, как он вышел на пенсию, и перестал ходить на работу, больше одной… Двух. Ну, трёх в неделю – не потреблял!
Да и не могло такое привидеться – вон, банка. Вон – дырка в плинтусе. (Придётся, кстати, зашпаклевать! А то Клавдия запилит!..)
Глубокомысленно рассмотрев отпечатки крохотных зубов на остатках ложки, он выбросил её в мусорное ведро. Через минуту туда же последовала и обманувшая надежды банка…
С расстройства пилось вовсе не так приятно, как обычно, когда он чувствовал себя предоставленным самому себе. Как в далекие наивно-романтические юные годы, когда мотался по «лесам, по сопкам, по воде…» Петрович даже оставил грамм сто – на утро.
Уже одно это говорило о том, что он действительно расстроен…
Звонок в дверь раздался в полодиннадцатого.
На пороге толпились трое здоровенных и неулыбчивых архаровцев в спецкомбинезонах – с кучей баллонов за спиной и масками противогазов, несомненно, умышленно подвешенных к поясу спереди – чтоб все видели!.. А уж шуму ребятки производили – словно взвод: на всю лестничную площадку.
– Здравствуйте! Вадим Петрович?
– Да, это я.
– Санэпидемстанция. Заказ на «Полную универсальную» вы делали?
– Да-да. Проходите, ребята! – среди прибывших не было никого старше двадцати-двадцати пяти лет. Петрович поёжился: наверняка вся эта чёртова химия жутко вредоносна. Вот и посылают «на дело» борзых, и ещё беспечных, но охочих до денег пацанов. А сами, кто поумней, да постарше – сидят в Конторе. Перебирают бумажки…
[left]Ну