Я заснул быстро. Сон был непонятен и абстрактен. Взрывы красок, искры, пятна... а сон ли это или же я начал бредить? Да черт его знает. Но в любом случае я выспался. Но этот сон, до жути ярко отпечатавшийся в моей памяти, не давал мне покоя далее. И, видимо, не зря.
Приехал в больницу. Все так же, как и было. Единственное, что было для меня странным — до боли нервный Юра, который метался туда-сюда. Так как все происходило уже после завтрака, он был свободен некоторое время, так что перед тем, как проведать Захара Ефимовича, я присел напротив него и начал беседовать:
—Доброе утро! Чего такой нервный? Случилось, может, что? Я сразу помогу, если надо будет!
—Привет, привет... — он на момент замолчал, оглядываясь. — Нет, все хорошо... Хорошо, просто не выспался, вот и мутит слегка.
—Тогда можешь пойти, я выпишу тебе справку.
—Нет, я выстою. Спасибо за твое волнение, но выстою... Да.
—Как хочешь. Если что, ты знаешь, где меня искать.
Дальше я направился к себе. Там уже ждал меня маленький пациент с матерью. Я и ужаснулся, но все равно улыбнулся, сквозь боль на сердце. Я знал, что она неизлечима. Я, черт возьми, знал, а хотел бы не знать это. Больно смотреть на тех, кто еще не начал путь, а уже умирает... Неужели Бог так хочет испытать малое дитя, еще не познавшее мир? Почему так жестоко Он относится к ним? За что такое испытание тем, кто еще только начал узнавать новое? Где эта грань между испытанием и исходом? Бог, ответь мне. Если ты меня слышишь, конечно. Хотя знаю, что ты глух. Как же я могу так говорить, хотя не верю? Не знаю. У меня очень расплывчатое мнение насчет этого. Для меня Бога нету, но я хочу верить, что те, кто в него верит искренне, будут услышаны.
—Привет, малышка! Пойдем, будем смотреть, как ты подросла!
—Юху! - единственное, что она от радости крикнула.
Я открыл свой кабинет, раскрыл окно нараспашку, впуская потоки свежего весеннего воздуха, когда все цветет, все благоухает. Девочка встала около деревянной фигуры жирафа с двухметровой линией, с делениями. Купил я эту вещь только чтобы радовать детей, хоть немного. Разве могут те хотеть от мира чего-то крупного? Всегда радостно было от новой игрушки, нового вкуса еды, оттого что просто растешь, есть друзья. И я не исключение, я такой же был, нетребовательный.
—Итак, помнишь какой рост я говорил тебе четыре месяца назад?
—Сто... Сто двенадцать! - вспомнила та и раскинула руки, празднуя этот момент, малый, но момент.
—Умничка! Вставай спиной к жирафу, и я скажу, на сколько же ты сильно выросла. - после команды та сразу встала вровень животному, спиной прижавшись к нему. - Итак... ты выросла на два сантиметра! Прекрасно!
—Два! Два! - сначала девочка радовалась, но потом задумалась и спросила. - а какой у меня теперь рост?
—Целых сто четырнадцать сантиметров!
—Сто четырнадцать, юху! Юху!
После вступительной нотки я разговаривал то с девочкой, то с матерью. Конечно, мы оба понимали, что нас ждет, но все же на анализы я отправил их вновь. Так как по приему больше никого не должно быть, то я, закончив, заполнять бумаги насчет этой девочки, пошел к Захару Ефимовичу.
Увидев меня его лицо вновь налилось радостью, но уже слишком болезненной. Он будто еще сильнее успел похудеть. Либо же мне казалось, не знаю. Но выглядел он очень изнеможденно. И мне было больно на него смотреть. Я видел в нем частичку себя, так что будто бы умирал и я. руки ослабли, глаза потухли, хоть и пытались продолжить гореть. Морщин будто стало еще больше, кожа обвисла. Казалось, что вот-вот — и он покинет наш мир.
—Как я вижу, плохи ваши дела. Доброе утро, Захар Ефимович.
—Доброе, друг мой. — говорить ему тоже было трудно, поэтому слова выходили медленнее и иногда с большими паузами между ними. — Плохо, зато потом будет спокойно. Я встану пред Богом и расскажу ему все произошедшее, а он лишь прильнет ладонями к моим ланитам и примет в свою обитель. Я чрезмерно рад этому!
—Захар Ефимович, я хотел бы задать один вопрос.
—Отвечу на любой твой вопрос. Вижу ведь, что ты хороший человек, хоть и чего-то боишься душой. — будто читая меня, как книгу, я начал думать, что его взор— клин, вбивающийся в мое тело, изучая каждый уголок моего тела, каждый уголок моей души.
— Почему ребенок, маленький ребенок, должен проходить такое тяжелое испытание в виде рака в таком раннем возрасте?
—Ох, каждый человек должен пройти тот путь, который ему выстроит Бог! Ничто не может помешать его испытанию!
—Тогда как вы определяете грань между испытанием и концом пути? Разве не человек решает, что делать, разве не он определяет свой путь?
[left]—Человек - раб божий. Мы все повинуемся его голосу, его слову.
