И что удивительно, то Андрею удалось сбить эту ведьму, какую-нибудь Глафиру, со своей программы действий.
– А как насчёт тебя? – задаётся про себя вот таким вопросом Андрей. Который, конечно, будет услышан Глафирой, от которой, как от самой настоящей ведьмы, а не только из-за соседских предубеждений, называющих тёток со странным поведением и одеваются они не по возрасту ведьмами, ничего в вас не укроется.
– Что насчёт меня? – чёта не поняла этого претензионного вопроса Андрея Глафира.
– Так ты смирилась с собственной судьбой? – Растолковывает суть своего вопроса Андрей.
–А что в моей судьбе тебя не устраивает? – вопросом на вопрос отвечает Глафира.
– Не красивая она, как по моему мнению. – Многозначительно говорит Андрей.
– Ах вот вы о чём. – Уж очень страшно для Андрея усмехается Глафира. – И знаете, что я вам на это отвечу.
Здесь Глафира могла бы и не спрашивать. Андрей даже и догадываться не собирается, что она скажет. Хотя это ведь был риторический вопрос.
– У вас ни на что не хватает смелости. Вот что вы вечно вокруг да около ходите, своей нерешительностью только всё усложняя. А так бы прямо мне сказали: «Вы, Глафира, до предельного ужаса страшная тётка. И как вы с этим прискорбным фактом уживаетесь?», то вы во мне хотя бы вызвали уважение своей честностью. Как будто я и без вас не знаю об особом для меня пути и возложенных на меня природой задачах. Через свой контраст делать мир красивей и лучше. Но тут появляетесь на моём пути вот такие как вы мелкотравчатые, малодушные моралисты, которые всего боятся и больше всего, конечно, называть вещи своими именами, подменяя понятия различными эвфемизмами, – вы особа экзотической физической одарённости, – и мне ничего другого не остается делать, как проводить с вами выездной курс лекций.
Здесь она, подняв перед собой пробирку, зловеще через неё улыбнулась Андрею, потрясла пробиркой, скорей в назидание Андрею, а не для того, чтобы стрясти собранные в ней ингредиенты, затем посмотрела в сторону чана с начавшей закипать водой и вот о чём Андрея предупредила.
– А теперь я буду смотреть на то, как ты на меня, ведьму, преобразившуюся в красотку небесную, благодаря совмещению всех твоих жизненных целеустремленностей в формулу любовной приязни, будешь своей любовью обхаживать.
– Вы это о чём? – ни черта не понял и одновременно понял, что его сейчас будут облапошивать Андрей.
– А что непонятного? – злорадно усмехается Глафира. – Человек есть смесь химико-физических элементов, реагирующих в полном соответствии своего состава на внешний фактор. И мне только остается выяснить – а для всего этого, как видишь, всё собрано – по твоему составу, в какой пропорции и консистенции подать в твою сторону наживку.
– У тебя ничего не выйдет! – С долей истерики прокричал Андрей, что указывает на безнадежность его позиции. О чём, и он, и Глафира знают, и поэтому Андрей не ждёт от неё ответа. Правда, ответ всё же следует. Но не сразу, а лишь после того, как Глафира вылила содержимое пробирки в чан, помешала ложкой это злодейское варево, и обратилась к Андрею.
– Но прежде чем заместить собой все твои самые сердечные порывы, – обратилась к Андрею Глафира, – нужно будет освободить место в твоём сердце. Как ты говорил её зовут? – с этим, проговорённым, цедя сквозь зубы вопросом, Глафира, зачерпнув из чаши кипящей массы, начала угрожающе надвигаться на Андрея, безуспешно пытающегося пошевелиться и оторвать свои ноги с места. Отлично понимая, что сейчас задумала эта ведьма Глафира – она хочет выжечь в нём даже память о Еве, которая стала маленькой, маленькой, тихой, тихой, в нём забравшись в самое удалённое место, и сейчас там трясётся от страха, поручив свою жизнь Андрею.
А что Андрей? Он только и может, как только, что есть силы сцепить свои челюсти и не дать залить ему в горло это злодейское варево, которое через выжигание в вас всех прежних привязанностей, оставляя выжженное место и пепел в вашем сердце, затем обращает ваше внимание на появившегося в вашей жизни как бы случайно человека, который так к вам участлив и сердечно внимателен, что он со временем занимает в вашей жизни основное место.
Вот какой был план насчёт Андрея у Глафиры. И сопротивляться ему Андрей не имел никакой возможности.
– Можешь зубами цепляться за остатки своей самости. Ей осталось жить совсем ничего. – Шаг за шагом приближаясь к Андрею, видимо испытывая удовольствие от упорства в отстаивании Андреем самоидентичности, Глафира не спешила напаивать его этой горючей смесью. А она ещё посмотрит на его, пусть самоотверженное, но бесполезное брыканье. – Мне всего то нужно будет надавить в тебе на болезненные точки, и ты, как миленький, кем ты с этого момента и до скончание века будешь для меня, откроешь свой рот, чтобы вытравить из тебя ту заразу, которая не даёт нам с тобой жить в счастье и во взаимном понимании.
И Андрей понял, что Глафира не мухлюет, и всё будет так, как она сказала, и тогда что, сдаваться и признать себя тем, кем она его описала, бесхребетным слабаком? И тут на Андрея что-то ему не присущее находит. И он с предельной решимостью и уверенностью в своих действиях про себя грозно ревёт: Ну, уж нет! – После чего, не давая опомниться оглушённой его рыком Еве таким приказным тоном голоса, не предусматривающего отказа, в один выдох чуть ли не орёт: «А-ну, немедленно вон из меня пошла!», что та, ничего не успевая сообразить, также ничего не видя перед собой, сломя голову бросается в это вон, и... Андрей обессиленный и в некотором роде обескровленный валится в темноту без сознания и себе под ноги, где он ударом своей головы о что-то твёрдое выносит себя из этой формальности.
– Что это было? И было ли? – одёрнувшись от яркого света, ударившего в лицо, очнулся Адам по выезду из камеры МРТ, во всю ширь своего открытого рта глядя по сторонам.
И не трудно понять, что в себя включает вот такая его сообразительность. Ему требуется помощь в понимании происходящего с собой – его нахождение пять минут в камере личного обособления и вакуумунизации личного я пространства, внесло в него свои изменения – плюс ему возможно нужно посодействовать в плане подъема на ноги – состояние невесомости оказывает своё давление на ноги и ваше ориентирование в пространстве. И по причине чего ему навстречу вышли специалисты по работе с этим аппаратом.
Что, конечно, лишнее, по мнению Адама, ему достаточно было и одного человека, но как им немедленно выясняется, то не все тут люли вышли ему навстречу в благотворных целях, а всё тот же техник Семён Житкин, вышел для того, чтобы убедиться в своей правоте и увидеть в лице Адама смирение.
И он его увидел, как бы Адаму было это не прискорбно по себе видеть. И он не смог тому ничего противопоставить, представляя, ради какого вопроса тот к нему вышел.
– Ну что? – Вот так, с нескрываемой насмешкой его спросит Семён. – В тебе ещё есть червь сомнения?
И вот спрашивается, что может Адам ему ответить. Понимая, что пока в человеке есть сомнения, он живёт. И он не собирается отказываться от жизни под таким благовидным предлогом. И поэтому он будет молчать, как бы Семён его не вынуждал ответить.
Ну а Семён всё равно нашёл, чем себя порадовать.
– Они всегда молчат по выходу из камеры. – Себя возвысил Семён в глазах молоденькой ассистентки.
Адам же не стал здесь ни на мгновение необходимого времени задерживаться, с видом твердого шага выйдя из кабинета диагностики. А вот как только он оказался в коридоре, то вот тут-то он почувствовал, как у него всё вокруг кружится до умопомраченья, и ему нужно немедленно куда то присесть, что б не упасть.
А куда присесть, как не ту напротив скамейку, с которой он начал свой путь в этот кабинет. И Адам, добравшись до неё, всем собой на неё валится и замирает в одном положении, пытаясь прийти в себя.
– Хм. Интересно. – После некоторого времени нахождения в прострации задался вопросом Адам. – Почему при таком скоплении народа и вон там все стулья у кабинетов заняты, эта скамейка не занята? – С чем он оглядывается по сторонам, затем с пришедшей догадкой смотрит на табличку у двери кабинета, у которого он присел, и вот она отгадка. – Кабинет принципа? Это как? – ни хрена, а иначе и не скажешь, что б описать всю степень недоумения Адама, так впавшего в изумление, вопрошает он, опять принявшись оглядываться по сторонам в поиске кого-то, кто ему ответит на этот вопрос.
И, конечно, никто не спешит ему на помощь в этом плане, и Адам возвращается обратно, к самому себе и к этим дверям, которые, вот как бывает неожиданно, вдруг открываются, и из них выходит девушка небесного и умопомрачительного создания чьего-то сознания. Может даже и Адама, смотрящего сейчас на окружающий мир с очень низкого старта, после посещения кабинета внутренней диагностики, где тебя не просто до самой элементарной частицы собственного я просветили, а тебе дали понять, поставив тебя и твои уж очень запредельные амбиции на отведённое место, что ты не такой уж особенный человек, за которого ты себя всегда считал, а ты всего лишь один из всех, кто создан по одному подобию и образу. И в тебе, давай уж начистоту, которая требует внутренняя диагностика, нет ничего из того, чтобы ты был ярко выражен и запомнен для той же ассистентки Семёна. Который не сильно и блещет внутренним и внешним интеллектом, но притом завладел её вниманием в отличие от тебя. А это о чём-то уже говорит.
И вот после такого установления самого обычного, не выбивающего из общего ряда места Адама на грешной земле, он теперь смотрел на окружающий мир и его представителей с несколько подавленных своей реальностью позиций. В чём, между тем, имелись свои существенные плюсы. Он мог теперь восхищаться и смотреть на мир не с напыщенных позиций собственного авторитетного я, а точки зрения человека, для которого этот мир удивительное порождение природы творческого сознания. И для него с этого момента многое раскрывалось и представлялось в фантастическом виде. Что так и есть. Ведь для Адама, самого обычного человека, не вникающего в суть мироздания и не знающего досконально, с научной точки исследования о пружинах движения и происхождения этого мира, всё в нём происходящее является тайной за семью печатями.
[justify]Так что в том, что он увидел выход этой
